— Задолбали своими запретами, — бросила она Соне, и Соня неуверенно взглянула на нее, не зная, что ответить. — И автомат с кофе — один, на первом этаже, — добавила незнакомка. Ей явно было плохо, но не от болезни. В движениях сквозило что-то нервное, напряженное и неуравновешенное. Наркотики?

Они доехали до первого этажа, и двери раскрылись. Соня увидела в холле как раз выбиравшихся с лестничной клетки маму с тетей, а девушка — свой долгожданный автомат. Проследив за странной девушкой взглядом, Соня едва не застряла в дверях: там, у автомата, прислонившись к нему в расслабленной позе, стоял Филипп.

«Господи, это когда-нибудь прекратится?», — подумала Соня и шагнула в холл. Она наблюдала, как девушка подошла к автомату и стала рыться в карманах штанов, надетых под халатом, в поисках мелочи. Потом протянутую руку Филиппа, предлагающего девушке монетки. Улыбку в ответ, их диалог. Судя по всему, он не казался курильщице знакомым, но явно располагал в ее представлении к общению. Затем он услужливо подал ей стакан с кофе и предложил зажигалку. Соня не отрывала от них взгляда, думая о том, чтобы помешать ему, когда мама взяла ее под руку и сообщила:

— Такси уже ждет снаружи, идем.

Такси действительно ждало их возле входа. Мама все также с утроенной осторожностью стала помогать тете сесть в машину. Ира отбивалась, как могла, уверяя маму в своей полной дееспособности. Таксист со скукой наблюдал за препираниями двух женщин. Соня поставила кулек с вещами Иры на заднее сидение и вновь взглянула на здание больницы. Филипп и девушка вышли наружу, девушка закурила, вернула зажигалку, а потом благодарно приняла из его рук бумажный стаканчик и сделала жадный длинный глоток. Тогда стаканчик неуверенно дрогнул в ее руке, сигарета выпала из сведенных судорогой пальцев и, схватившись за горло, она рухнула на асфальт. Тут же к ней бросились курившие в стороне врачи, засуетились окружающие, кто-то стал оказывать первую помощь. Только что-то подсказывало Соне, что девушке уже ничего не поможет. Филипп не смотрел на Соню. В сущности, он ни на кого не смотрел, словно люди для него не существовали. Он, как всегда, развернулся и пошел дальше по своим делам.

— Соня, поехали, — позвала мама. — Там столько врачей — без нас справятся.

— Да, — Соня опустилась на переднее сидение и закрыла за собой дверь.

— Это еще хороший вариант, я так считаю, — встрял таксист. — Тут вся помощь рядом.

Мама согласилась с ним, и у них, наконец, завязалась беседа, которая каким-то образом плавно перетекла на тетины проблемы со здоровьем. Дальше Соня уже не слушала. Она думала о Филиппе, и о том, что поспеши она, сделай хоть что-нибудь, и, возможно, девушка не умерла бы. Возможно. А возможно, незнакомец понял бы, что она его видит, и также безжалостно разделался с ней, как и с остальными. Его никто не замечает — это факт. Следовательно, он и не ожидает, что его видит Соня. Вот почему ему было абсолютно плевать на нее и там, в палате с ненормальным, и где бы то ни было еще. Он привык, что люди его не видят, и не обращает на них ровно никакого внимания, кроме тех, кто является его целью. Эти — да, всецело поглощают его внимание, и для каждого из них он предстает кем-то особенным. Видят ли они то, что заслуживают? Или это всего лишь его прихоть: будут их мучить кошмары или умилять последние секунды жизни. Четвертая смерть за последний месяц, и все на его счету. Страшная мысль закралась в голову Сони: быть может, он не пропускает ни одной. Быть может, он нечто большее, чем голодный призрак. Соня заставила себя отвлечься и вникнуть в разговор в машине. Лучше было слушать любую ерунду, но только не думать о подобных вещах.

— Мусь, ну возьми меня с собой, — жалобно попросила Соня, выдавливая улыбку.

— Сонька, ты же никогда не интересовалась такими вещами, — удивилась подруга, с искренним изумлением глядя на девушку.

Соня горестно вздохнула.

— Ладно-ладно, возьму. Мы все равно собирались идти в эту субботу. И с чего ты вдруг решила удариться в религию?

— Я не решила, — проворчала Соня, поворачиваясь к ней спиной и рассматривая побрякушки на полках. — Мне просто надо поговорить со священником.

— С тетей твоей все в порядке? — спохватилась Маша.

— Да, с ней все хорошо, уже вернулась домой.

— Тогда что стряслось?

— Да ничего, грехи замучили, — вяло улыбнулась Соня, и Машка покачала головой. — Ладно, есть у меня пара философских вопросов.

— Знаешь, сомневаюсь я, что кто-то станет на них отвечать.

— Разве духовные отцы не беседуют со своими чадами?

— Не знаю, — пожала плечами Маша, — мы туда с Лесей идем, чтобы исповедоваться, ну и свечки поставить.

— А проводник у вас кто?

— А, моя бывшая сотрудница, Таня, но она глубоко верующая. Все выходные в монастыре проводит.

— Ну, вот и отлично.

Маша с сомнением покачала головой.

— Не забудь косынку на голову.

— У меня куртка с капюшоном, — улыбнулась Соня и чмокнула подругу в щеку.

В церкви было душно и скучно. И многолюдно. Служба тянулась уже третий час, и даже стояние на каждой ноге поочередно не спасало от глобальной усталости. Соня с завистью смотрела на старушек, примостившихся по сторонам на раскладных стульчиках. К последним она себя еще не причисляла, но с радостью куда-нибудь присела бы. Соня опоздала, как обычно, и не успела познакомиться с Таней. Девочки прямо в храме шепотом проинструктировали ее: план состоял в том, чтобы отстоять службу, потом в промежутке исповедоваться у какого-то «правильного» батюшки, а затем совершить какой-то ход, подойти под помазание, съесть хлеба с вином и достоять до конца. Последний пункт программы теперь казался ей недостижимым.

Толпа начала тесниться к стенам, и Соня, вытянув голову и изредка перешептываясь с подругами, смотрела, как целая делегация поющих священников прошествовала мимо, затем развернулась и вдоль противоположной стены пошла обратно. Потом в какой-то момент они встали, выстроившись в шеренгу по двое, друг напротив друга, снова долго что-то пели, и, наконец, ушли. Соня уже было обрадовалась, что сейчас начнется помазание и раздача хлеба — хоть какое-то движение для несчастных ног, но надеждам ее не суждено было сбыться: действо вернулось на круги своя.

— Сонь, ты что, уснула? — больно дернула ее Маша. — Идем, пришел уже тот батюшка.

— А, — очнулась, уставшая и обалдевшая от запахов и звуков Соня. И стала проталкиваться между людей следом за подругой.

Батюшка, в таких же черных одеждах, что и остальные, только с цветной лентой на шее, устроился у окна и принимал грешников. Никакой конфиденциальности даже близко не наблюдалась. Остальная толпа страждущих стояла прямо перед ним, наступая исповедующимся прямо на пятки. Иногда, как заметила Соня, они даже вставляли свои пять копеек. «И где же священная тайна исповеди?», — подумала она, — «что это за колхоз?»

— Иди, иди давай, — толкнула ее Маша, и Соня, в капюшоне, потупив взор, подошла к батюшке.

— Так, и кто это тут у нас? — прищурившись, взглянул на нее святой отец. — Чего в брюках пришла? Это грех. И на голове у тебя что? Капюшоны, шапки всякие — нельзя. Должна быть косынка. — Внешне он сильно смахивал на мужичка, простого и работящего, копающего картошку где-нибудь на огороде. Ничего возвышенного или высоко духовного, или хотя бы отчасти философского и утонченного в чертах его лица не было. — Как зовут? Крещеная?

Он забрасывал ее стандартными вопросами, подгоняя, чтобы Соня быстрее перешла к перечню своих грехов. Заодно не забыл поинтересоваться, кем и где она работает. Прощупывал, что ли, материальное благосостояние своей паствы.

— Батюшка, — подошла Соня к самому главному, — а в христианстве существует описание смерти? Или каких-либо сущностей, которые могут лишать человека жизни?

— Что? Что за ересь ты несешь? — вскинул брови батюшка.

— Ну, нечто, что описывало бы переход из одного мира в другой…