Листья кружили по парку в такт музыке. Скоро осень устелет ими всю землю, утопит плиты дорожек и площадок, а пока только первые из них, зеленые, чуть подернутые желтизной, неспешно опускались вниз. Соня смотрела из своего укрытия на детской площадке, как нарядно одетые старички и старушки старательно выводили фигуры вальса. Они казались выпавшими из времени, немного гротескными, но очень милыми. Большинство пар не могли похвастаться наличием мужского пола, отчего выглядели еще трогательнее: женщины по двое, мужская и женская партия. Будто война для них никогда не заканчивалась — их мужчины так и не вернулись.

Стало смеркаться, и площадка заметно поредела. Старички собирались группами и, оживленно о чем-то беседуя и поддерживая друг друга под руки, шли к метро. А музыка все еще звучала из ближайшего кафе, приютившего их в несезон. Зажглись фонари. Соня сама не заметила, как улыбается, глядя на пенсионеров, и легко покачивается влево-вперед-вправо. Вот уже и последние из них потянулись к станции. Девушка осторожно приблизилась к площадке и замерла у деревянной перегородки, надежно укрытая сгущающимися сумерками.

На скамейке рядом с площадкой осталась одна единственная старушка, присевшая отдохнуть. Ее седые волосы обладали тем удивительным фиолетовым оттенком, который Соня уже не раз замечала на людях пожилого возраста. Почему из всех возможных цветов они выбирали именно этот, она не понимала. Лицо женщины казалось кукольным, несмотря на морщины. Очевидно, в молодости, она была очень красива и покорила не одно мужское сердце. Отчего же теперь ее никто не поддерживал под руку, не вел бесконечных бесед о здоровье, погоде и политике?

Вдруг старушка громко ахнула, выдернув Соню из ее философских размышлений, и девушка автоматически проследила за направлением ее взгляда. Там, в нескольких шагах, стоял высокий мужчина в темном идеально сидящем костюме.

«Внук», — предположила Соня, гадая, принадлежит ли он к новым успешным бизнесменам или просто из тех людей, что, даже работая обычными клерками, предпочитают выглядеть так, словно владеют миллионами. Но все же, вольно или невольно, но размышляла она о незнакомце с симпатией. Потому что невозможно было оставаться враждебной к человеку, который пришел поддержать свою бабушку. Тем временем мужчина приблизился к старушке, и та, вся расцвев, вскочила со скамейки, словно ее ноги не были натружены, и она только что не пыталась их остудить и дать покой утомленным суставам. Задорная девичья улыбка играла на ее губах, в глазах светилось откровенное кокетство, и — о, чудо! — они закружились вместе под музыку. Соня глядела на них, разинув рот от удивления. Надо отдать ему должное, мужчина вел прекрасно. Его спина была идеально ровной, а движения отточены, словно у профессионального танцора. Соня расслабила плечи: конечно, вот и объяснение его костюму — артист, актер, человек сцены.

Бабушка словно не знала устали: она все кружила и кружила в танце, не отставая от своего кавалера, и даже умудрялась время от времени что-то щебетать ему на ухо, заливаясь смехом. А когда они приблизились к Соне, ей открылось безоговорочное обожание в глазах женщины.

«О боже, это безумие какое-то», — подумала Соня, и тут же отмахнулась от этой мысли. — «Это ведь ее внук, или сын, или какой-то родственник, верно? Скажите, что это так.» Но когда музыка прекратилась, а старушка, преданно глядя ему в глаза, потянула его руку к себе и нежно коснулась губами пальцев, никаких сомнений не осталось. Соня сдавленно выдохнула, не в силах оторвать глаз от разворачивающейся перед ней картины. Что за странная пара.

— Филипп, я думала, что больше уже никогда не увижу тебя, — проговорила женщина. — Я и не знала, что тебе нравятся танцы. Ты великолепно танцуешь.

— Ты мне льстишь, — почти холодно отозвался он, но старушка этого, казалось, не замечала. Она продолжала глядеть на него влюбленными глазами.

— Все это время ты помнил обо мне?

— О, да, — усмехнулся незнакомец, и Соне эта улыбка показалась хищной. Затем на его лицо легла печать усталости. — Нам пора, — мягко произнес он, склоняясь к своей спутнице и прижимая свою руку к ее сердцу. Соне на миг померещилось, будто его удлинившиеся черные пальцы цепко ухватились за сердце бедной женщины, а затем сжались. Старушка что-то еще бормотала, но губы ее замедлились, звуки стали невнятными, а лицо побледнело. Затем она выдохнула и тяжело опустилась на землю, а он лишь наблюдал за происходящим, как за чем-то само собой разумеющимся, и когда ее тело осталось неподвижно лежать на плитах, пошел своей дорогой, будто ничего не случилось.

Соня стояла, не в силах сдвинуться с места. Конечности словно задеревенели и перестали слушаться. Потом ступор спал, и она бросилась к женщине. Пульса не было. Впрочем, ничего удивительного, застывшие распахнутые прямо в небо глаза, говорили сами за себя. Соня бессильно опустилась рядом на землю, стараясь глядеть куда угодно, но только не на лицо умершей.

— Что случилось? — низкий коренастый мужчина в переднике бежал к ним от кафе.

— Похоже, умерла, — пробормотала Соня.

— Что? Как? — Он уже был рядом и тоже схватил старушку за безвольную руку. — Первую помощь оказывала или так и просидела? — накинулся он на Соню, потом встретился с застывшими глазами покойной и также поспешил отвести взгляд.

— Бабушка? — спросил он сочувственно, сменив тон и кивая в сторону тела.

— Нет, — покачала головой Соня, подымаясь, — просто мимо проходила.

— Оно и к лучшему, — закивал мужичок. — Видела, что случилось?

— Да, осела вниз, — сбивчиво произнесла Соня. — Сердце, наверное.

— Да, — вздохнул он, — они тут молодость вспоминают, и не всегда рассчитывают свои силы…

— Так это не первый раз? — ужаснулась Соня.

— Не первый, — кивнул он. — На прошлой неделе кавалера увезли, прямо в разгар вечеринки, — и усмехнулся. — Бравый был кавалер, девкам проходу не давал: и старым, и молодым. Даже за внучками бегал, — его лицо расцвело в улыбке. Соня невольно улыбнулась ему в ответ, потом их взгляды снова натолкнулись на женщину, и улыбки тут же растаяли.

— Ты иди, чего тебе тут сидеть, — махнул он рукой, — я вызову, кого надо.

— Хорошо, — Соня отряхнула совершенно чистую юбку и, немного помявшись на месте, пошла в сторону метро.

Так дико видеть смерть другого человека, скользнувшую рядом, почти задевшую тебя своим плечом. Мы все живем так, словно будем жить вечно. Мы вроде бы и знаем о смерти, но предпочитаем ее не замечать. Эти глаза, безжизненные руки, опадающие, словно плети — все, что останется от чудесных мгновений? От танцев, улыбок, любви? Все сойдет в прах, покинутое, как заброшенный дом? А незнакомец? Почему он бросил ее? Как мог сбежать? Испугался. Конечно, испугался: объяснений и расспросов, неизбежно последовавших бы от прибывших служб. Не хотел распространяться об их таких нелепых отношениях либо вообще скрывался от закона?

Соня вздохнула, прислонившись лбом к холодному стеклу дверей вагона. Сегодня ей было все равно, что о ней подумают остальные пассажиры. Пусть сочтут пьяной, ненормальной — их дело, сегодня ее это не волновало.

Но незнакомец там, в парке, она ведь видела, как его пальцы обхватили сердце или нет? Филипп — так его назвала женщина, страшный Филипп. О нет, он был красив внешне, но от всей этой истории мурашки бежали по коже. Сейчас он едет где-нибудь в своем идеальном костюме, а на губах играет идеальная улыбка, словно ничего не случилось этим вечером — почему-то именно эта картинка ярко вырисовывалась в голове Сони.

— Арсенальная, — прозвучало из динамика, и Соня с радостью приветствовала раскрывшиеся двери и прохладный воздух станции. В этот вечер удушье метро и замкнутое пространство давили на нее, вынуждая рваться на поверхность.

Расскажет ли она кому-нибудь о случившемся? И Соня понимала, что нет. Будто с нее взяли обет молчания, будто о таком рассказывать не принято, словно она увидела что-то постыдное. Тишина казалась единственно правильной. Тишина и забвение. Забыть, выбросить из головы все произошедшее, стереть из памяти костюм, его руки, лицо, имя. Ничего не случилось, просто еще один вечер в парке. Люди умирают, это нормально. Особенно для стариков. Просто приходит время.