— А как дела у Бориса?

Она немного поморщилась, но ответила, как обычно, вежливо:

— Получше.

Мне послышалась неуверенность в ее голосе, которую не удалось замаскировать официальным тоном.

— Проблем больше нет?

— Иногда бывают кошмары, но стало гораздо лучше. Я передам, что вы справлялись о его здоровье. Спасибо!

С этими словами, сохранив на лице привычную улыбку, она ушла.

Я наблюдал за тем, как Грета подавала Борису кофе. Они были слишком далеко от меня, чтобы я могла услышать их разговор. Он сделал глоток, вытер лоб красным платком и взглянул на меня со странным выражением лица. Я кивнула ему, бросила «привет» и вошла в кафе.

Бедняга… Значит, не только у меня бывают кошмары. Борис как-то упомянул, что его мучают сновидения; иногда такие ужасные, что он опасается за свое здоровье. Неужели такие же страшные, как у меня? Возможно, его кошмары были основаны на реальности, а мои являлись порождением подсознания.

Когда несколько дней назад я говорила с Борисом в последний раз, он выглядел бледнее обычного: запавшие глаза словно утопали в морщинистом загорелом лице, делая его намного старше семидесяти с хвостиком…

Вообще-то он был таким же крепким и выносливым, как сестра, и даже больше. Может, ему и стало лучше. Во всяком случае, по словам Греты. Хотя, зная Бориса, я в это слабо верила. Вероятно, он делал вид, что лекарства помогают больше, чем визиты к докторам. Впрочем, от них тоже мало толку — доктора избавляют от болезней, а не от прошлого.

Однажды я видела числа, вытатуированные на предплечье Бориса. На теле Греты был свой набор знаков. Я знала, что они означают, но это никогда не обсуждалось. Попытки забыть прошлое — налицо. А я могла иметь отношение к воспоминаниям, которые не следовало ворошить…

Я прошла из угла в угол. Прежде чем сделать заказ, получила из рук племянника Би, Ноя, огромную чашку. Кофе — обжигающий, точно адское пламя, сладкий, как любовь, забеленный настоящими сливками… Я сделала один глоток горячей сладкой жидкости и тихо поблагодарила парня:

— Спасибо, Ной! Можно мой обычный заказ?

Он кивнул и пошел отдавать распоряжения. Я сунула бумажник обратно в рюкзак, и в этот момент за спиной раздался глубокий голос:

— Странные вещи происходят возле «Дикой Луны».

Я обернулась и увидела Бориса, стоящего рядом с входной дверью. Он вытер руки о платок, аккуратно положил его в левый карман и направился ко мне. Затем, подойдя к прилавку, вытащил два пакетика сахара из сахарницы и убрал их в карман рубашки, после чего разгладил карман, словно желая удостовериться в надежности «убежища». На Борисе был мужской вариант моего повседневного костюма: джинсы, туристические ботинки и хлопковая фланелевая рубашка с треугольным вырезом и короткими рукавами, надетая поверх футболки. Мой наряд дополняла безрукавка. Одним словом, мы оба носили типичную одежду Кантри-Хилла. Большинство местных парней ходили в рубашках с закатанными рукавами даже зимой, но рукава Бориса были плотно застегнуты поверх контрольных опознавательных знаков на руке.

— Привет, Борис!

Он действительно выглядел немного лучше — не такой бледный, как в прошлый раз. Однако взгляд оставался напряженным.

Он поклонился, и его лицо приняло мрачное выражение.

— Я был там этим утром, — сказал он.

— Где? — спросила я.

— У «Дикой Луны».

Охотничье ранчо «Дикая Луна» закрылось около тридцати лет назад, когда иссякли запасы нефти и обанкротился местный банк. Без хозяев оно стало приходить в запустение, медленно превращаясь в игровую площадку для любящих экстрим подростков. Почти двести акров земли представляли собой великолепное охотничье угодье, и «детишки» развлекались в лучших старинных традициях — загоняя добычу, прежде чем ее убить и съесть.

Два года назад, вскоре после моего возвращения домой, все изменилось: какой-то приезжий купил это место и начал его перестраивать. Я не знала, что «Дикая Луна» уже открыта для туристов.

Хотя ранчо располагались примерно в двенадцати милях от города, вряд ли кто из аборигенов там бывал. Они привыкли к тому, что завсегдатаи эксклюзивных ранчо редко жертвуют роскошью ради походов по магазинам, видеосалонам или завтрака в маленьких городских гастрономах. Как правило, жители не беспокоили их, а они не мешали местным. Я полагала, что воскрешение «Дикой Луны» — еще один способ выкачивания денег из туристов (чтобы те не тратили их в городе).

Борис вытащил свой платок, его руки дрожали:

— Ты ничего не слышала?

— А что я должна была слышать?

— Маленькие дети… Они нашли двух мертвых оленей на площадке для пикника возле озера — окровавленных, искалеченных…

Да, это был тот еще фрукт! Если только Борис не имел прямого доступа к моей искривленной душе (невозможно!). Несомненно, то, что я переживала, было большим, нежели дурные сны. Они имели некую связь с реальностью. Собственно, мы сами — ночные кошмары. Добро пожаловать в Клуб ясновидящих — еще один побочный продукт моего фантастического наследия. Но подождите… Что-то не стыкуется с моими кровавыми видениями.

— Что ты имеешь в виду, говоря «искалеченные»? — спросила я. — Подобие ран домашнего скота в байках про НЛО?

Возможно, я ошибалась… Нет! Воспоминание слишком свежо в памяти. Это не могло быть простым совпадением. Тогда чем?

Борис тряхнул головой, будто желая прогнать воспоминания.

— Кто-то лишил их головы, — произнес он усталым, безразличным тоном.

Дело принимало интересный оборот: в моем воспоминании олени не были обезглавлены. Мертвые — да; растерзанные за время охотничьей погони — да. Но с полным набором полагающихся живым существам частей тела и органов.

Борис продолжал свою историю:

— Я как раз занимался поставками в гостиницу, и вдруг раздался крик.

— Что за поставки?

— Ну, снабжение. Я занимаюсь этим каждый день: утром, до завтрака, и во второй половине дня, пока не стемнеет. Гостиница уже открыта, и я заказываю для туристов вино, продукты… Классный бизнес!

Слово «классный» прозвучало как «гласный». Ни у него, ни у Греты не было сильного акцента, но время от времени речь выдавала их нетехасское происхождение.

Борис взглянул на что-то за моей спиной. Я посмотрела через плечо: несколько клиентов сидели в своих кабинках справа от нас. Никого, чье поведение могло бы показаться странным, — обычные дневные посетители. Борис вытер лицо цветным платком, как будто рассказ сильно его расстроил.

— Бедные малыши… Это было ужасно: кровь, обезглавленные тела… Ужас!

— Вы действительно видели оленей?

Он кивнул, наклонился ко мне и быстро-быстро зашептал, словно так легче было произносить слова:

— Когда менеджер пошел посмотреть на это, я последовал за ним и увидел тела… Смерть… — Он вздрогнул и положил платок обратно в карман. — Зло! Это не безопасно, Кейра…

Медные колокольчики, которыми обычно украшают индийских слонов, приделанные к двери, зазвенели позади меня, возвещая о прибытии нового посетителя. Борис увидел вошедшего, и его глаза расширились от ужаса. Он закрыл рот и плотно сжал губы. Его реакция заставила меня резко повернуться и слегка нагнуться, как бы защищаясь… Однако оказалось, что в помещение вошла Грета. Она будто любовалась собственным отражением; губы расплылись в улыбке, и что-то еще светилось в глубине темных глаз. Что-то, похожее на гнев… Я никогда не видела, чтобы ее лицо отражало сильные эмоции — только кончики рта слегка поднимались, словно от удивления.

— Борис! Ты достал, что хотел?

Слова Греты были напрочь лишены подтекста. Она говорила, как по писаному. Я крепко стиснула ручку своей чашки: мне передалось напряжение, и прилив адреналина усилил психологическую самозащиту. Это вышло само собой, без усилий. Психологические барьеры — часть моей личности. Первое, чему я научилась в детстве, — прятать свои мысли за невинным выражением лица: чужие эмоции не пробиваются внутрь, а мои не могут вырваться наружу. Тренинг выживания в идеале.