— Конечно.

Она спрыгивает с кровати, обвивает руками его шею и целует в щеку.

— Ты так добр ко мне, Даниель! — шепчет она, потом возвращается к коробке и вынимает оттуда подарок. Это ярко-красное вечернее платье.

То самое красное платье.

Даниель быстро завернул ленту в бумагу и сунул ее в карман. Хватит воспоминаний, сказал он себе. И вообще, глупо было покупать это. Все равно Сара не приняла бы подарка. Во всяком случае, от меня.

Саре казалось, что наступил штиль после бури. Эли суетился у костра, еще более молчаливый, чем обычно, и даже не ругал ее за неловкость. Потом пришел Даниель, взял уздечку и начал чинить ее, не пытаясь затеять разговор. Она начала постепенно успокаиваться.

Рыба на вертеле была почти готова, когда к фургону подбежал Райс с криком:

— Мисс Сара, это правда?

Она подняла глаза от котелка с картошкой. Спрашивать, что он имеет в виду, не имело смысла.

— Значит, эта старая крыса не тратила времени понапрасну, — злобно сказал Даниель, откладывая уздечку и поднимаясь на ноги.

Он сделал движение в сторону Сары, но вовремя остановился.

Райс застыл на месте, словно не мог заставить себя подойти к ней.

— Мисс Сара, люди говорят, что вы сидели в тюрьме, — тихо произнес он. — Это ведь неправда?

Ошеломление и боль, отражавшиеся на лице мальчика, вызвали у Сары мимолетное желание солгать, но она знала, что не имеет на это права.

— Это правда, — твердо ответила она.

Мальчик подавил вскрик, и Даниель невольно шагнул к нему.

— Спокойнее, Райс.

— Я думал, мы друзья. — Подросток смотрел на Сару с обидой. — А от друзей секретов не бывает.

Даниель положил руку ему на плечо, но он вырвался и убежал. Сара устремилась было за ним вслед, но Даниель остановил ее.

— Пусть побудет один, — мягко сказал он. — Дай ему время остыть и подумать.

— Это всего лишь глупый мальчишка, — раздался ворчливый голос Эли. — Проголодается и придет.

Однако Сару такой довод не убедил. Ее беспокоило, что Райс один вышел за пределы лагеря, в прерию, полную опасностей! Оставалось только надеяться, что он отправился к фургону фон Шиллеров.

Даниель положил ладонь на ее плечо и подтолкнул к костру.

— Давайте ужинать, — бодро сказал Эли.

— Значит, Райс не единственный, кто живет, подчиняясь требованиям желудка, — улыбнулся Даниель. Он надеялся, что его шутка подбодрит Сару.

— Конечно нет, — отозвался Эли, осторожно снимая рыбу с вертела. — Все так живут, знают они об этом или нет. Спасибо Сари, она хорошо потрудилась. Я готов воздать должное ее стряпне, не в пример этому остолопу. Ничего, пусть поголодает.

Сара и Даниель обменялись быстрыми взглядами.

За едой Даниель рассказал о том, как посетил нескольких переселенцев, а Эли изложил ему предложение доктора Кэрролла кипятить воду. Сара догадывалась, что оба просто делают вид, что все осталось по-прежнему, стремясь успокоить ее. Эли даже пытался вовлечь ее в разговор, но она только кивала в ответ на его вопросы по поводу всяких бытовых проблем. У Даниеля хватило такта оставить ее в покое.

Я потеряла Райса, с горечью думала девушка. Правда не имеет значения для ворчливого старика, который с самого начала невзлюбил меня, но наши отношения с мальчиком больше никогда не будут такими, как раньше. Сара почувствовала нарастающий гнев и поспешила погасить его. Осуждать Эли или Даниеля бесполезно. Гораздо важнее найти выход из сложившейся ситуации.

Несмотря на свои слова о том, что Рай-су полезно поголодать, Эли завернул во влажную тряпку кусок рыбы и две картофелины и положил их на камень у костра.

Помогая старику мыть посуду, Сара то и дело косилась на сверток, словно тот мог заставить Райса вернуться.

Когда она наконец отправилась спать в фургон, сверток по-прежнему лежал там, где его оставил Эли, однако утром его на месте не оказалось.

Сара начала заниматься привычными делами, предшествовавшими отправке. Она видела Райса только во время завтрака; мальчик старался не смотреть на нее. Остальные тоже почти не разговаривали. Наконец все были готовы тронуться в путь. Эли показал Саре на передний фургон, помог забраться на облучок и сел рядом.

Сегодня четверг, двадцать шестое мая, вспомнила Сара и мрачно усмехнулась — дни всегда считал Райс, волнуясь, что может пропустить субботний вечер. Она посмотрела на Эли, но, казалось, тот уже забыл о ее существовании.

День обещал быть долгим и утомительным.

Даниель верхом на своем пегом занял место перед головным фургоном и махнул шляпой, подавая сигнал к отправлению. Потом он направил коня в сторону, чтобы видеть караван со стороны. Эли прикрикнул на волов, и фургон тронулся. Сара не могла отвести глаз от Даниеля. Он спокойно следил за тем, как повозки вытягиваются в прямую линию, и она невольно вспомнила, как это делал Милберн. Ей трудно было представить, что Даниель способен заниматься такими вещами.

Они проехали мимо него и начали долгий путь по плоской, безбрежной как море прерии. Глазу было не за что уцепиться, кроме нескольких тополей, росших вдоль реки, а дальше, вплоть до низких холмов, окаймлявших горизонт на севере и юге, простиралась однообразная безрадостная картина.

Эли не был склонен к беседе, и несколько часов они ехали молча. В мозгу Сары одна неприятная мысль сменялась другой, и она все больше тосковала по Райсу, добродушное поддразнивание которого могло бы скрасить дорогу.

Наконец она не выдержала и попросила у Эли разрешения идти пешком вплоть до остановки в полдень. Впрочем, вблизи прерия показалась ей не более привлекательной, чем с облучка. Сара догадывалась, что дело не в самой природе, а в том, как она ее воспринимает.

На этот раз караван сделал привал у Сливового ручья, и Эли послал Сару собирать буйволиный навоз. Оба хранилища под днищем фургона, которые назывались у переселенцев «брюхом опоссума», были полны дров, но ему не терпелось развести костер из кизяка. Сара была единственной, кто бродил по прерии, занимаясь этим делом; остальные предпочитали рубить немногие уцелевшие деревья или пользоваться неприкосновенным запасом.

Сара пыталась не обращать внимания на одиночество. В тюрьме ей было еще более одиноко, а здесь она была хотя бы свободна. Указания Эли нельзя было сравнить с приказами охраны; при желании она могла поспорить со стариком и даже отказаться делать то, что он просил. При этой мысли Сара вздрогнула — она вдруг поняла, что, с тех пор как присоединилась к каравану, все время думала об Эли как о тюремщике. Возможно, она была несправедлива к нему.

Вечерняя трапеза прошла так же, как утренняя. Саре хотелось поговорить с Райсом наедине, но мальчик избегал ее. В конце концов она решила, что он имеет такое же право сердиться, как и любой другой, и оставила свою затею.

Домыв последнюю миску, Сара уже собиралась вернуться к костру, как к ней подошел Даниель. Он взял ее за руку и увел из круга. Когда между ними и костром Эли оказался фургон, они остановились. На мгновение его ладонь застыла на плече Сары, но он заставил себя опустить руки и шепотом спросил:

— Ты как?

— А как ты думаешь? — В голосе Сары слышались слезы, хотя она говорила так же тихо, как и он сам.

Лицо Даниеля напряглось, и она поняла, что он услышал ее слова.

— Переживаешь из-за Эли? — спросил он.

Сара покачала головой. Она сердилась на Даниеля, но сказать ему об этом было выше ее сил, потому что в то же время ей отчаянно хотелось оказаться в его объятиях.

Он пристально смотрел на нее, и она испугалась, что он обо всем догадается по выражению ее лица. Наконец он заговорил снова:

— Райс скоро одумается.

Она закрыла глаза и тяжело вздохнула. Вдруг руки Даниеля легли к ней на плечи.

— Сара… — прошептал он.

Она отпрянула и беззвучно прошептала:

— Нет!

— Я не хотел делать этого, — сказал Даниель, протягивая к ней руку, как будто она была диким животным, которое он стремится приручить. — Мне очень жаль, Сара. Я только хотел…