Затем я получил работу в фирме «Мотосайкл шоферз», каким-то образом убедив шефа, что водитель я хороший, ответственный, а вдобавок очень осторожный (поразительно, однако мои девственно-чистые права не были обременены ни единым штрафным баллом за все время моего кручения в той членовредительской кутерьме, что зовется работой посыльным, хотя меня самого и сбивали дважды). Идея фирмы состояла в том, что лондонский транспорт из-за постоянных пробок находится в полном параличе, и потому на рынке перевозок появилась отчетливая ниша: потребность доставлять людей из одной точки столицы в другую быстрей, чем на это способны таксомоторы и лимузины. Вспомнили о больших мотоциклах, таких как «Хонда Пан-Юропиэн» или «1200 BMW» в туристическом варианте, оснащенных седельными сумками-саквояжами, чтобы класть туда запасной шлем и надеваемый поверх одежды комбинезон для клиента, и с высокими ветровыми стеклами, которым предстояло защищать седоков от самой суровой непогоды (разумеется, во время движения, ведь предполагалось, что на таком мотоцикле можно гнать, невзирая на самые зверские пробки).

Сперва компания преуспевала, но затем начались проблемы с потоком наличных денег, и ее приобрела фирма по прокату лимузинов, при этом они уволили половину водителей, но я оказался среди тех, кому повезло.

Однажды поздней весной, в самом начале утренней смены, поступил срочный вызов: требовалось взять кого-то в Ислингтоне и доставить до Лэнгэм-плейс. Я оказался ближе всех к месту, откуда поступил заказ. Вскоре я уже въехал на Клаудесли-сквер, самое зеленое в округе местечко с симпатичными и довольно стильными домиками, стоящими впритык один к другому. С крыльца одного из них спорхнула похожая на фею блондиночка в джинсиках и мятой футболке, на ходу напяливая псевдобайкерскую куртку и одновременно посылая воздушный поцелуй стоящему в дверном проеме заспанному парню, одетому в нечто, показавшееся мне похожим на очень короткий женский халатик.

— „Привет, — сказала она и стала натягивать шлем, который я ей протянул.

Мой взгляд прежде всего остановился на дружелюбном личике, обрамленном непокорными короткими прядями курчавых белокурых волос, и на глазах с лучиками морщинок, расставленных так широко, как это только возможно при столь узком лице. Вид, мне показалось, в чем-то довольно нахальный. Уверен, что где-то ее видел. А если поднапрячь память, то подобное чувство возникло и в отношении парня в коротком халатике.

— Привет, — ответил я, помогая застегнуть пряжку шлема у нее под подбородком.

Это оказалось не так просто, потому что она ни секунды не стояла на месте, все время гарцуя, как норовистая лошадка.

— Перестаньте скакать, — мягко сказал я.

— Простите! — Она шевельнула бровями.

Шлем ей был капельку великоват, но я решил эту проблему, затянув ремешок как можно туже. Когда пряжка наконец застегнулась, девица перекинула ногу через седло мотоцикла и вскочила на него позади меня.

— На Лэнгэм-плейс! К Дому радио! — звонко выкрикнула она, ударяя своим шлемом о мой, — Как можно скорей! Насколько это в твоей власти!

Я кивнул, и мы рванули с места. Было примерно без десяти шесть. Мы все же чуть-чуть опоздали, но режиссер ее подстраховал и поставил пару записей стык в стык, а когда я припарковался у какой-то забегаловки на Кавендиш-стрит и сунул под шлем наушник, скомбинированный с миниатюрным коротковолновым радиоприемником, то услышал, как она начала утреннюю радиопередачу — едва переведя дыхание, извиняясь и хихикая — с благодарности тому парню-мото-циклисту, который помог ей добраться до студии почти вовремя.

— Жалко, что я не спросила его имени, — добавила она, — Но если ты слушаешь меня, друг, то еще раз спасибо. Здорово…

В то время Саманта Колан была особенно близка к тому, чтобы стать всенародной любимицей. Она вела всевозможные детские передачи на телевидении и получала кучу положительных отзывов, пыталась заниматься кое-чем посерьезнее — без особого, впрочем, успеха, — в общем, как с восходящей звездой с нею заключили шикарную сделку, ну, знаете, как это бывает: к предложенной сумме добавляют нолик за ноликом, пока облагодетельствованный талант не соглашается, а потом уже менеджеры всех мастей начинают скрести в затылках, соображая, куда бы пристроить эдакое чудо, которое они только что приобрели; короче, в результате она ушла на государственное радио, что поначалу выглядело форменным актом отчаяния — как с ее стороны, так и со стороны руководства Первого канала.

Выяснилось, однако, что Саманта идеально подходит для программы «За завтраком». Да, идеально, несмотря даже на ее частые опоздания, ибо ночи напролет она торчала со своим кинозвездным бойфрендом на всевозможных шоу-биз-несовых тусовках или засиживалась допоздна в компании знаменитых приятелей своего дружка, а поутру никак не могла проснуться. Легкая в общении и дружелюбная, однако при том забавная и с острым язычком, Саманта увеличила аудиторию передачи на полтора миллиона человек, и ее карьера, начавшая было замедляться, приобрела новый поступательный импульс. В течение года она собрала урожай призов, стала вести на телевидении музыкальную программу, еще более популярную, а также сумела помочь паре крупных торговых домов установить контакт с новым поколением клиентов, с которым те все никак не могли его наладить.

В передачах Саманты я превратился в «Байкера Кена», почти все лето олицетворявшего самый любимый ею вид транспорта. И с самого начала я принял решение помалкивать насчет своей собственной потенциальной карьеры на радио. Саманта упоминала меня в эфире все чаще и чаще, и через какую-то пару месяцев я влился в толпу друзей, приятелей, просто знакомых и прочих паразитов, кишмя кишащих вокруг ее передачи; обо всех них она время от времени упоминала в эфире, всегда с юмором и никогда с желчью, и постепенно мы превратились в действующих лиц — хотя, наверное, подобное не приходило в голову даже ей самой — некой мыльной оперы, действие которой разворачивалось в реальном мире и за развитием коего слушатели с неослабевающим интересом неизменно следили по утрам в будние дни.

Спустя некоторое время — после того, как мои работодатели снабдили мотоциклы устройствами для двусторонней связи, чтобы в пути пассажиры могли поговорить, если им вздумается, с водителями, — Саманта как-то раз спросила меня в дороге, чем я занимался, прежде чем стал водителем мотоцикла. В конце концов я не устоял и, чтобы не показаться Саманте лжецом или грубияном, выложил все начистоту.

— Вот чудо! Правда?

— Правда.

— Здорово. Сегодня же выйдешь в эфир!

— Послушай, Саманта, — начал я, — Отказываться я, конечно, не буду, но, может, тебе захочется переду…

— Да брось ты, заходи! Это будет забавно!

И я зашел. И обнаружил, что не утратил ни дикции радиоведущего, ни своеобразного стиля; утром, в свободное от работы время, я заглянул к ней на студию и минут пять — действительно забавных — принимал участие в ее передаче. В тот же день мне позвонили с одной из тех радиостанций, по которым я год назад рассылал свои демозаписи, и попросили явиться на прослушивание. Так что Саманта сильно мне помогла.

Осенью того же года настало утро, когда пролилось множество слез, ибо прекрасная Саманта простилась со своими слушателями и объявила, что улетает в Лос-Анджелес, где собирается нарожать детей своему любимому актеру, карьера которого к тому времени приобрела по-настоящему серьезный оборот. Мы все жалели, что она уезжает, но в ту пору у меня уже имелась собственная вечерняя передача на лондонской коммерческой радиостанции «М25». Я послал Саманте цветы, она ответила изящной, остроумной, нежной запиской, которую я храню до сих пор. Она счастливо вышла замуж, стала матерью двух девочек-близняшек и, насколько я слышал, заметной фигурой в Голливуде, но что я вспоминаю чаще всего, это не ее отъезд, и не те щедрые пять минут, которые она подарила мне в своей передаче и которые позволили мне начать заново карьеру на радио, и даже не то утро, когда я впервые увидел ее… Прочнее всего мне врезалось в память другое — и я вспоминаю об этом сейчас: перед моими глазами проплывают сонные улицы, над ними загорается заря нового летнего утра, а я качу к Лэнгэм-плейс по дороге, на которой в это время, в половине шестого, еще почти нет машин, и под нами ревет большой мотоцикл. Сперва она держалась за специально предназначенную для этого рукоятку-поручень, затем, через пару недель, спросила, можно ли просто держаться за мою талию.