Или еще лучше: позвоню в мастерскую, где ремонтировали мою Ленди, и попрошу у них старые таблички с номерами. Там наверняка должно что-то найтись, возьму их на время, вот и все. В задней части ящика с носками у меня было заначено на черный день сотни три фунтов, да еще две с половиной можно снять в банкомате. Этого должно хватить, чтобы взять напрокат на какой-то часик комплект номеров, разве нет? Да неужто я при этом напорюсь на единственную, может, на весь Лондон мастерскую, где покачают головами на мою криминальную просьбу и тут же заявят в полицию? Наверняка нет.
С другой стороны, такой вариант связан с задержкой, потерей времени. Что, если Мерриэл решит вернуться домой пораньше? Тогда с мастерской связываться не стоит. Ктому же возникает лишний канал утечки информации. Вдруг автомеханики знакомы с теми, кто знает Мерриэла? Если мою Ленди заметят и фальшивые номера приведут к ним, то кто знает, что может случиться? Как они себя поведут, какие песни начнут петь, как выкручиваться?
Нет, риск слишком велик. А между тем я тут сижу, хлещу воду и теряю драгоценные минуты. Экий же ты молодец, Кеннет! Сейчас десять минут двенадцатого. Пора двигать.
Машин на улицах было относительно мало. Погода в это зимнее утро выдалась неплохая: высокие облака и неяркое, словно водянистое солнце. И ветрено. Почему, черт возьми, такому же ветру не подуть в гребаном Инвернессе? И не разогнать дождевые тучи в национальном, блин, парке Пик-Ди-стрикт? Я мог бы ехать быстрее, но решил не разгоняться больше тридцати — тридцати пяти миль в час. Не хватало еще, чтобы меня остановили за превышение скорости, особенно теперь, когда во мне оставалось все еще хрен знает сколько алкоголя.
На Эскот-сквер все словно притихло. Связки серебристых воздушных шариков, привязанные к ограждению, говорили о том, что в одном из особняков на другой стороне, напротив Мерриэлов, недавно праздновали какое-то событие. Может быть, двадцать пятую годовщину чего-то. Масса «ягуаров», «мерсов», «бумеров», «рейнджроверов» плюс по парочке «ролл-сов» и «бентли»; да еще несколько «Ауди А2» и пара малюсеньких «смартов». Мерриэлы жили в доме одиннадцать, в центре сплошного рада внушительных четырехэтажных (если не считать цокольного этажа) домов. В их доме никаких признаков жизни не наблюдалось.
Невдалеке виднелись частные сады, где росли высокие липы и буки. Я проехал на Экклстон-стрит, затем на Честер-сквер. На пару минут припарковался у знака «Только для местных жителей», переполз на заднее сиденье моей Ленди и натянул там спецовку. Практически совершенно новую, то есть ненадеванную. Купил ее тогда же, когда и Ленди, мечтая, что стану сам заниматься ее ремонтом. Размерчик, правда, был мне маловат: рукава рубашки и джинсы торчали из-под зеленого комбинезона на добрых два-три сантиметра. Отлично. Теперь у меня вид настоящего злоумышленника, и при том весьма глупый. На голову я надел бейсбольную кепочку с эмблемой премии «Sony Music Awards». Отстойный видок, но что делать? Ну и солнцезащитные очки из коробки со всякой всячиной между передними сиденьями.
Перчатки! Конечно же, мне нужны перчатки. Как же без них вторгаться в чужой дом, или как там это официально называется то, чем я собираюсь заняться? Мне вовсе не улыбалось оставить повсюду отпечатки пальцев. Перчатки… Где-то они у меня валялись. Я пошарил справа и слева от заднего сиденья, затем между ним и спинкой. Черт, да здесь, оказывается, можно спрятать целый набор инструментов… ага, вот они, мои перчатки. Нашел. Толстые, с нашлепками, в таких можно выдергивать с корнем кусты ежевики, или тянуть металлический трос от лебедки, или заниматься каким-то другим чертовым делом, подобающим настоящему мужчине, а отнюдь не производить тонкие, деликатные действия взломщика, но, дьявол раздери, придется и так справиться.
Я опять перебрался на переднее сиденье и вернулся обратно, проехал по Эскот-сквер и повернул к задворкам на южной ее стороне. Там теснились пристройки, очень дорогие, представлявшие самые разнообразные стили старинной архитектуры; лепились одно к другому разномастные окошки, большие и маленькие, балкончики, навесы, крылечки… И вокруг множество садовых затей: растения в висячих корзинах, деревца в больших кадках, вьющиеся лозы. О черт: семья, решившая выехать на пикник, загружает всякую всячину в свой «лендровер-дискавери». Молодая пара с тремя ребятишками. Так и снуют со своими коробками и складными стульями. Проклятье! Тоже мне, нашли время! Ведь уже поздно, почти полдень! Лучшая для пикника часть дня уже миновала, черт побери! Неужто эти несчастные уроды не могли пошевелить задницами и загрузить свое барахло сразу же после завтрака?
Мужчина посмотрел в мою сторону, когда заметил, что мой потрепанный внедорожник въехал на мощенную булыжником дорожку и покатил по ней. Внимательно присмотрелся. Похоже, явно не узнал приближающуюся старую развалюху и сидящего в ней подозрительного вида чудака в солнцезащитных очках. Если бы все это было картинкой из комикса, то в белом кружке рядом с его головой вы смогли бы прочесть его мысли: «Что-то я его здесь прежде не видел — он тут не живет. И автомобиль явно не из компании по сбыту электричества и газа».
Поравнявшись с его авто, я покрутил ручку, опуская стекло, и спросил с чудовищным акцентом:
— Прости, дружище. Это Эскот-Мьюз-Норт?
— He-а, — мотнул головой мужчина. — Не Норт, а Саут.
— Саут? — переспросил я, не сбавляя акцента, — Ясно. — И бросил взгляд на соседнее сиденье, словно там лежала карта, с которой я справлялся, — Верно, приятель, — проговорил я и опять отвернулся.
Припарковавшись на углу Экклстон-стрит и Итон-сквер, я сделал вид, что изучаю генеральный план Лондона. Спустя десять долгих минут его авто наконец нырнуло в поток транспорта и устремилось в сторону Темзы. Я вернулся на Эскот-Мьюз-Саут, проехал в конец проулка, где ничего не было, кроме гаражей и высоких каменных оград частных садов. Я позаботился заранее отсчитать одиннадцатый дом, однако, как оказалось, зря беспокоился: номер красовался на сверкающей новой краской садовой калитке, выходящей в проулок рядом со столь же свежепокрашенными воротами гаража.
В уме я уже все прорепетировал множество раз. В данном случае если уж делать, то делать быстро. Не обращать внимания ни на окна домов по ту сторону проулка, ни на окна соседних домов. Я вырубил двигатель, вылез из машины, потом запер дверцу и забрался на крышу, как по ступенькам, по переднему бамперу и капоту — алюминиевый лист прогнулся под ногами, и у меня еще достало мыслительной энергии, чтобы об этом слегка пожалеть, — затем вспрыгнул на закругленный гребень каменной ограды.
Японский сад камней. Круглые сухие «озерца» разровненного граблями гравия, над поверхностью которых, затянутой застывшей серой рябью, выступают островками большие валуны. Маленькие, аккуратно постриженные кусты и кустики, еще один застывший «пруд» с еще одним вросшим в него валуном. Беседка — дощатый настил под навесом. Во всем чувствовалась спокойная упорядоченность, подсказавшая, что это скорей сад Селии, чем ее мужа. Я посмотрел вниз. Мне предстояло спрыгнуть, приземлившись на гравий; высота уж никак не меньше трех с половиной метров. Я свесил вниз одну ногу, затем другую и постарался опуститься как можно ниже. В детстве, в Шотландии, у нас существовала такая игра, название которой я знал только по-шотландски, понятия не имею, как она называлась бы здесь. На гладком закругленном гребне стены мне совершенно не за что было ухватиться, перчатки в конце концов заскользили по камню, сила тяжести взяла верх, и я плюхнулся на гравий. Высоковато, черт. Упав, я покатился, ушибся, но ничего не сломал. Посмотрел на оставшуюся вмятину и подумал, что не мешало бы поработать граблями. Окинув взглядом стену, понял, что выбраться отсюда будет непросто. Размышляя об этом, я потихоньку разравнивал гравий на тот случай, если потом забуду. Вышло не очень, но могло сойти за результат вторжения какого-нибудь соседского кота. Я попытался открыть калитку, но понял, что с таким замком ее, похоже, не открыть без ключа даже изнутри.
