Это – благостная кофейня на Большой Никитской, вечно набитая богатым сбродом, иностранцами филармонического вида и такими вот трепетными дамочками в режиме вечного ожидания. Дамочка щебечет что-то по-французски. Что-то про la musique. C’est magnifique.

ОК, у вас все получится, думаю я. Настанет день, и он расчехлит свою флейту. Виагра творит чудеса. Только не давай ему слушать этот рингтон.

Брюнетка захлопывает свой телефончик. Кидает мечтательный взгляд в окно. Облизывает губы. И вновь принимается за десерт.

– Желаете еще чего-нибудь?

На меня сверху вниз смотрит официантка «Nadia». Золотой бейджик на ее груди. Желаю ли я? Тонкий вопрос.

– Будьте добры, еще эспрессо, – говорю я вежливо. Она чуть заметно улыбается. Чуть заметно теряет ко мне интерес.

Увы, добрая Надежда. Мне не по сердцу ваши маленькие радости. Даже вон тот тирамису за восемьсот рублей, с аппетитом доедаемый брюнеткой. Я сижу здесь битый час, и по всему видно, что чувак, которого я жду, тупо меня кинул.

Его телефон не отвечает. Какой уж там рингтон играет в его телефоне, я не знаю. И как я выгляжу в его телефонной книжке, не знаю тоже.

Знаю только, что мои шансы получить бабло стремительно обнуляются, как счетчик дневного пробега на спидометре.

Через день этот чел проявится. Виновато разведет руками. Сообщит что-нибудь о бюджете, который зарубили на самом верху. Я делал все, что мог, скажет он. Я уже почти согласовал твой процент, скажет он, – но начальство ни в какую. Так что ничего личного, просто бизнес.

Ты думаешь, мне легко?

Прощаясь, он подаст мне влажную руку. И я пожму. А еще через день услышу, что он улетает в отпуск на Сен-Барт.

– Эспрессо, – объявляет Надежда.

– Воистину, – отзываюсь я машинально. Nadia чуть заметно поднимает ресницы. Я даже не хотел с ней шутить, разве что по привычке. У нее красивая грудь и длинные тонкие пальцы, почти аристократические. Не слишком разбавленная барская кровь, думаю я. Должно быть, прабабка пошалила с кавалерийским офицером.

Бедная Nadia. Она могла бы подавать кофе в постель любого нефтебарона. Ее вина только в том, что она появилась на свет далеко от Москвы, в тех местах, где, если по-честному, давно уже не ждут никаких Надежд.

В какой-нибудь Сызрани.

Почему-то мне становится весело. Чтобы это скрыть, я листаю входящие сообщения на своем телефоне.

«Спасибо котик целую».

Это был писк благодарности. Поцелуйчик за молескинчик. Дохрена ценный подарок, что ни говори.

Пришлось потратить два подарочных купона. Презент от редакции СМОГа.

Мо-ле-скин. Кто его знает, что это значит. Кожа мула? А может, моллюска? Можно было бы посмотреть в Википедии, только лень.

Она говорит: «погуглить». «Погуглю». Смешно звучит. «Я тебя гуглю, милый».

И кто только всю эту шнягу внедряет в неокрепшее сознание – MTV, что ли? С них станется. А может, им проплатил рекламу сам этот крутой парень, основатель Google, который якобы русский? Тот, который Россию называет северной Нигерией?

Впрочем, какая нахрен разница.

Сколько раз сам себе говорил: не бери в голову лишнего. Не задавай пустых вопросов, пусть даже и в формате внутреннего монолога. Не загружай мозги своему ангелу-хранителю. Он и так уже малость прих-ел от твоих проблем.

У нас есть вопросы более серьезные, котик, ты же помнишь. Например: с какого перепугу Мамочка вдруг стала такой догадливой?

Давай-ка разберемся хотя бы с этим, мой дорогой ангел-хранитель. Ты же профессионал, я знаю. Ты сохраняешь стенограммы разговоров.

«Почему ты никогда не можешь сказать, о чем ты думаешь?»

(Или еще что-то такое она спросила, какую-то очередную глупую заумность. Инстинкт бабы-собственницы. Ей мало получить твой член. Она не без оснований полагает, что мозг тоже для чего-то нужен.)

«Ни о чем».

(Это я сказал. И ведь даже врать не пришлось.)

«Я трижды просила тебя сделать телевизор потише».

(Это она снова хотела напомнить, кто в доме хозяин. Увы, увы.)

«Извини».

«То есть ты настолько ушел в свои мысли, что не слышал».

«Я извинился».

«У тебя кто-то есть еще!»

(Выпалила она довольно метко. И вот тут-то…)

То есть – уже без скобок: и вот тут-то мне следовало прислушаться к ее словам получше.

Проблема в том, что я ненавижу ее голос.

А тогда я всего лишь подумал: может, она что-то узнала о Гвендолен?

«Ты поворачиваешься на стуле ко мне лицом, это если у тебя крутящийся стул на рабочем месте. Если обычная офисная каракатица – поворачиваешься просто. У нас мало времени, напоминаешь ты, пара минут или вообще одна. Мы не успеем, что ты придумала, говоришь ты еще. Я не отвечаю, я соглашаюсь, пусть минута, шестьдесят секунд, шестьдесят слов.

Опускаюсь на колени, это удобно. Расстегиваю ремень, разбираюсь с ширинкой, пусть она сегодня будет несложной, а то эти „на болтах“, сам понимаешь, утяжеляют процесс. С нежностью рассматриваю твой член, я бы уделила этому больше времени, но секунд и слов мало, приветливо нацеливаюсь воронкою рта, можно застонать, да, скользя вниз-вниз, или оставаться на гладкой головке, создать ей некоторый вакуум, пальцы вниз, положи мне руку на теплый затылок и по желанию участвуй в процессе, мало времени, чтобы не сбиться, я считаю про себя: пятьдесят шесть, пятьдесят семь, горячий фонтанчик в середину нёба, я глотаю, естественно, шестьдесят… шестьдесят секунд, шестьдесят слов. Ты меня целуешь? Тогда шестьдесят… две?»

Письмо от загадочной Гвендолен отправлено, завтра мне обеспечено некоторое Его волнение и даже пыл, ладно, об этом позже.

Стою в ванной комнате, пришла умыться на ночь, но, привычно подумав о Нем, привычно взволновалась, привычно расстроилась и больно прикусила нижнюю губу. Тоже привычно.

– Какого черта!

– Извини, дорогой, помешала?

– А как ты думала, какого хрена вообще врываться к человеку, когда он принимает душ?

– Но ты не принимаешь душ.

– Правильно, а что я, по-твоему, тюлень на арене цирка? Ты будешь глазеть, а я крутить на носу мяч?

– Извини, я ухожу.

– Нет, нет, теперь постой! Что ты себе думаешь, ты вывела меня из себя, а теперь я должен беситься один? Нет уж, ты теперь послушай, что я тебе скажу!

– Я слушаю.

– Никогда, никогда! Никогда не заходи в мою ванную!

– Начать с того, что эта ванная – Марианнина.

– Да! Давай, скажи, что моего тут ничего нет! Нет, ты скажи! Что я себе на говенное чугунное корыто не заработал!

– Это джакузи из акрила.

– А мне плевать! Никогда! Не заходи! Если! Я! В ванной!

– Ты сумасшедший. Так кричишь. Я ушла. Всего хорошего.

– Ну и вали! Давай отсюда! Скатертью дорога!

Поднимаюсь на цыпочки, цепляю пальцем смешную резиновую шапочку в форме растаманского берета, она оранжевая, с выпуклыми цветочками, очень удобная, если я намочу волосы, то завтра придется тратить на их укладку десять минут, у меня нет этих десяти минут. Очень люблю эти колкие струйки от душа, разбивающиеся о мою кожу, в эти моменты я не думаю ни о чем, а живу по привычке, это гораздо удобнее и совсем не больно.

Сегодня наткнулась у театральных касс на старинного приятеля с комедийной фамилией Ртов, уже много лет он перестал разговаривать на русском языке, предпочитает английский. Какой-то глубокий внутренний конфликт. Ртов оторвался от бесконечного набирания смс, дважды сморгнул и сказал:

– Hi, how are you?

– Fine.

– Good to see you. Are you going to the show?

– Yes.

– Good. See you there.

– Bye.

Посмотрел поверх очков, криво улыбнулся, как и всегда. Последний раз мы виделись со Ртовым года три назад. Билеты я купила. Давно хотели сходить с Ним именно в «Современник».

Вообще какой-то день. Неудачный. Есть у меня клиент один, в какой-то степени ключевой. И вот что-то случилось с ним. Какие-то глубинные инстинкты проявились, когда маленький мальчик, вытесняя здорового мужика, принимает решения.