Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Куда ты собираешься бегать?

– Хоть куда.

6

Сожги их, Герлоф, – сказала тогда Элла. Она уже не вставала и была больше похожа на скелет, чем на человека. – Обещай, что ты их сожжешь.

Он только кивнул. Но дневники покойной жены он так и не сжег. И в эту пятницу на них наткнулся.

На Балтику вернулось солнце, как раз за неделю перед Пасхой. Не хватало только тепла. Было бы тепло, Герлоф мог бы целый день проводить в саду. Отдыхать, думать… построить кораблик в бутылке. Сквозь пожухлую прошлогоднюю листву начали уже пробиваться тонкие зеленые стрелки. Раньше мая газон стричь не надо.

Солнечный свет должен разбудить первых бабочек.

Для Герлофа главный признак весны – бабочки. Это с детства. Еще маленьким он всегда нетерпеливо ждал, когда же появится первая бабочка. Сейчас, в восемьдесят три, чувство весны, конечно, не такое бурное, как тогда. И все равно Герлоф ждал бабочек с тем же жадным нетерпением, как в детстве.

Он был один в доме. Ковылял из одной маленькой комнатушки в другую, с палкой в одной руке и чашкой кофе в другой. Кресло-каталка стояла в спальне, молча ожидая обострения ревматизма. А пока он вполне мог передвигаться и даже подниматься по крыльцу без посторонней помощи.

Неделю назад из дома престарелых привезли его мебель и разное барахло, накопившееся за тридцать лет в море: навигационные карты, пару корабликов, собранных им в бутылках, сплетенные из темно-коричневого каната коврики и подставки, которые до сих пор пахли смолой.

Со всех сторон его окружала память.

И в тот момент, когда он открыл дверцу кухонного шкафа рядом с холодильником, чтобы сложить туда старые бортовые журналы, как раз в этот момент он и увидел дневники.

Они лежали, связанные бечевкой, прятались за ларцом для украшений и старыми детскими книгами Карла Мея и Монтгомери. На обложке каждой тетради аккуратно выведен год. Он развязал первую. Страница за страницей плотно исписаны красивым мелким почерком.

Дневники Эллы. Восемь тетрадей.

Он вспомнил про свое обещание и засомневался. Но все же взял верхнюю тетрадь и с чувством, что делает что-то постыдное, пошел в сад. Герлоф видел иногда, как Элла что-то пишет, и даже догадывался, что она ведет дневник, но она никогда не показывала ему записи и упомянула о них один-единственный раз – уже при смерти.

Сожги их, Герлоф.

Он уселся на деревянный садовый стул, обернул ноги одеялом и положил тетрадь на стол. Элла умерла двадцать два года назад, осенью 1976 года, от рака печени. Но когда он сидел вот так в саду, у него постоянно возникало ощущение, что Элла вовсе не умерла – вот он сидит здесь, в саду, а она на кухне варит кофе.

Элла сразу поставила дело строго: муж на кухне появляться не должен. Он, понятно, не протестовал. Когда дочери, Лена и Юлия, подросли, они не раз пытались заставить отца помогать по дому, но Герлоф никак не мог решиться.

– Мне уже поздно, – обычно отвечал он.

Больше всего его пугала кухня. Он так никогда и не научился готовить или стирать. Только мыл иногда посуду. Сейчас шведские мужчины все делают сами… Новые времена.

Герлоф повернул голову и насторожился – ему померещилось какое-то движение в дикой траве у забора. Он не ошибся – это была первая в этом году бабочка. Радостный, порхающий, бессмысленный полет, как и у всех весенних бабочек.

Желтенькая лимонница, лучший признак весны.

Герлоф улыбнулся бабочке, порхавшей теперь совсем рядом, но тут же перестал улыбаться – увидел еще одну. Черная, с серыми и белыми полосками на крыльях. Он забыл название. Крапивница? Траурница? Эта, в отличие от первой, летела прямо и целеустремленно. Бабочки покружились вместе несколько секунд и скрылись за домом.

Желтая и черная… что бы это могло означать? Он всегда загадывал на первую весеннюю бабочку: каким будет год – светлым или мрачным? А тут не знал, что и подумать. Словно бы хотел поднять флаг, а тот застрял на полпути.

Герлоф открыл тетрадь и услышал звук мотора. По дороге проехал большой черный автомобиль и свернул на проселок к каменоломне.

Ему показалось, что в машине сидит пожилая пара.

Наверное, кто-то из хозяев новой виллы у каменоломни. Летние гости. Будут здесь прохлаждаться, пока тепло и солнечно. Им не придется, замерзая, рубить последнее дерево на берегу, как это делали предки Герлофа.

Да какое ему до них дело, в конце-то концов. Он опять открыл тетрадь и начал читать.

Сегодня у нас седьмое мая 1957 года.

Ночью Герлоф в первый раз в этом сезоне отплывает за соляркой в Нюнесхамн. Он был в Кальмаре – что-то там переделал в трюмном люке и надо было пройти техосмотр. Лена и Юлия с ним.

День солнечный. В шесть часов открыла все окна в доме – показалось, что пахнет плесенью. А это не плесень. Можжевельник в сиропе забродил, и банка взяла и взорвалась. Вот тебе и плесень.

Пришлось собирать с пола липкий сироп, кое-как успела приготовить ужин (фрикадельки). Герлоф с детьми приедут послезавтра.

Герлоф сообразил, что Элла в основном писала летом, когда он уходил в море. Поэтому он почти никогда и не видел, что она ведет дневник. Когда дочки выросли, они всегда увязывались за Герлофом в Стокгольм или, в крайнем случае, жили в Боргхольме, так что Элла оставалась одна…

Он начал читать дальше.

Пятнадцатое мая 1957 года.

Солнце, но дует северо-восточный ветер, довольно холодный. Девочки поехали кататься на велосипедах. Куда-то далеко.

Пока их не было, произошло странное событие. Я была на веранде и поливала пеларгонии – и увидела тролля из каменоломни.

Или кто это мог быть?

Во всяком случае, двуногий, но двигался он так быстро, что я прямо остолбенела. Что-то щелкнуло на выпасе, проскрипело в кустах – и все. И нет его. Посмеяться надо мной захотел, что ли? Бесенок, да и только.

Выпас. Так Герлоф и Элла называли заросший лужок за домом, где до войны паслись коровы.

Но что она имела в виду? Тролль?

Он услышал, как рядом остановилась машина. Калитка скрипнула, и Герлоф торопливо сунул тетрадь под одеяло на коленях. Неизвестно почему, но его не оставляло чувство, что он занимается чем-то недостойным.

Это был его старый друг Ион Хагман, небольшого роста, коренастый, лет семидесяти. На нем была синяя рабочая куртка, а на голове сидела набекрень светло-серая фуражка, которую он не снимал ни зимой, ни летом. Когда-то Ион работал штурманом под началом Герлофа, а сейчас арендовал кемпинг на берегу на южной оконечности Стенвика.

Тяжело ступая по траве, он подошел к Герлофу и остановился. Герлоф улыбнулся и помахал ему рукой, но ответной улыбки не дождался. Ион никогда не выглядел веселым – всегда хмурый и чем-то недовольный.

– Вот оно как… – сказал Ион. – Говорят, ты вернулся.

– Как видишь… да и ты тоже.

Ион кивнул. Зимой он несколько раз навещал Герлофа в доме престарелых, но сам жил главным образом в маленькой квартире сына в Боргхольме. Уж больно здесь холодно и одиноко зимой, почти смущенно объяснял он. Герлоф его понимал.

– А кто еще здесь?

Ион покачал головой:

– После Нового года пусто, как на кладбище. Так, кое-кто приезжает на выходные.

– А Астрид? Астрид Линдер?

– Тоже не выдержала… Дом заколочен. Слышал, уехала на Ривьеру в январе.

– Вот оно как… – опять протянул Герлоф. – Что ж… денежек у нее много.

Астрид Линдер до пенсии работала врачом.

Они долго молчали. Бабочки больше не появлялись.

– Вряд ли я здесь задержусь, Ион.

– В деревне?

– Здесь. – Герлоф показал на грудь, где, по его представлениям, находилась душа, а значит, и жизнь.

Фраза его прозвучала вовсе не так значительно, как была задумана, и реакция была тоже не особенно драматичной. Ион понимающе покивал головой и спросил:

– Разваливаешься помаленьку?

6
{"b":"147375","o":1}