Мы, люди, всего боимся. Мы считаем природу враждебной. От вида змеи на траве нас бросает в холодный пот от страха, мы вспоминаем про змея в раю, боимся соблазна, словно бы эта несчастная змейка каким-то образом угрожает нашему существованию.
А вот эльфы наоборот – для них все живые существа, и птицы, и животные, и млекопитающие, связаны друг с другом и со всей природой, они не видят в них ни зла, ни добра, только знание, что мы все – часть чего-то большего.
Не бойся природы – это твой дом.
12
Работники социальной службы навещали Герлофа дважды в день. Чаще всего это были Агнес, доставлявшая продукты в половине двенадцатого, и ее коллега Мадлен. Та появлялась около восьми вечера – наверное, чтобы оценить его шансы пережить ближайшую ночь. У Герлофа, во всяком случае, сложилось именно такое впечатление.
Ему нравились эти посещения, хотя они вечно спешили и иногда путали его имя. Но это его не обижало – не так-то легко запомнить всех стариков и старух, которых они объезжали ежедневно, колеся по деревням. Долго они не задерживались. Агнес ставила продукты на кухонный стол и тут же исчезала.
Иногда, правда нерегулярно, к нему заезжала Карина Вальберг, врач. Она летела по газону в накинутом поверх белого халата темном пальто, громко и требовательно стучала в дверь. Она появлялась иногда в четверг, иногда во вторник, а однажды даже в воскресенье. Какой-либо системы в ее посещениях не было, но он всегда был ей рад. Осматривала аптечку, измеряла давление, иногда брала мочу на анализ.
– И каково это, когда тебе за восемьдесят, Герлоф? – спросила Карина на этот раз.
– Каково? Неподвижно… сижу и сижу. Сегодня надо было бы пойти в церковь… Не пошел.
– Я имею в виду, как вы ощущаете свой возраст? Чисто физически?
– Можете попробовать, – усмехнулся он и поднял руку. – Заткните уши ватой, наденьте неудобные башмаки и толстые резиновые перчатки, а потом замажьте очки вазелином – и вам тоже будет восемьдесят три.
– Могу себе представить… Кстати, вы помните Вильгельма Петерссона? Он, когда узнал, что я к вам собираюсь, просил передать привет.
– Петерссон-рыбак? – Герлоф кивнул. Он прекрасно помнил Вилле, рыбака из деревни Таллерум. – Вильгельм, знаете ли, подорвался на мине во время войны. Стоял на корме, а баркас напоролся на мину носом. Он улетел метров за тридцать. Один Вилле и уцелел… И как он там?
– Хорошо, только глохнет.
– Это после полета.
Герлоф вовсе не собирался вспоминать несметное количество мин, поставленных вокруг Эланда во время войны, но все равно подумал – сколько же кораблей погибло. Он тогда работал лоцманом, проводил торговые суда в обход минных полей, но его и сейчас преследовал кошмар: его корабль подрывается на мине. Наверное, многие мины все еще лежат там, в глубине, и медленно покрываются ржавчиной и водорослями.
Он не расслышал вопроса:
– Простите?
– Я спросила: а у вас как со слухом?
– Очень хорошо, – быстро ответил Герлоф. – В основном слышу. Иногда шум в ушах, но это, наверное, ветер.
– Надо будет как-нибудь проверить… Вата в ушах – это плохо… может, стоит подумать о слуховом аппарате?
– Лучше не надо.
Герлофу вовсе не хотелось возиться с еще одним непонятным ему прибором.
– А вообще как?
– Хорошо. – Он бы ответил «хорошо», даже если бы было плохо. Герлоф очень боялся, что его опять отвезут в дом престарелых. – Странно только жить без будущего.
– Без будущего?
Он кивнул.
– Если бы я был помоложе, купил бы катер, но в моем возрасте далеко загадывать не стоит. – Ему показалось, что доктора насторожили его слова, поэтому быстро добавил: – Да это неважно. Наоборот, чувствую себя свободным.
– У вас, наверное, много воспоминаний, – улыбнулась Карин Вальберг.
– Вот именно, – сказал он, не отвечая на улыбку. – С ними-то я и общаюсь.
Она уехала. Герлоф несколько минут сидел неподвижно, потом встал и пошел в кухню – взять дневник Эллы. Общаюсь с воспоминаниями, сказал он доктору Вальберг. Красиво обозначил чтение чужого дневника.
Он никак не мог избавиться от чувства стыда, но перестать читать не мог. Если бы у Эллы было что от него скрывать, она наверняка сожгла бы дневники сама, прежде чем умереть от рака. А она оставила их в наследство Герлофу.
Он перевернул страницу.
Сегодня 3 июня 1957 года.
В Марнесе ярмарка, полно народу, и погода прекрасная. К сожалению, и осы появились.
Герлоф завтра повезет тридцать тонн известняка в Стокгольм. У девочек каникулы, они поплывут с ним.
Без Герлофа и детей пусто. Когда они были маленькими, мы каждое лето ездили на ярмарку на велосипедах, а теперь выросли, и мне без них одиноко. Я не плачу, чтобы не заболеть, но когда думаю, что до ноября, пока не кончится навигация, Герлоф почти все время будет в море… это как нож в спину.
Но все же я не совсем одна, со мной этот бесенок, маленький тролль. Он скачет на корточках в кустах, я даю ему молоко и печенье. Правда, появляется только днем, когда на улицах никого.
Наверное, для них это самое безопасное время.
13
Когда Пер выехал из дома, солнце уже стояло высоко. Он несколько раз звонил и по домашнему телефону, и по мобильнику – Джерри не отвечал. Пер начал нервничать.
Они рано пообедали. Пер объяснил Йесперу:
– Твоему деду надо помочь… Он говорил очень странно, словно не в себе. Я должен поехать и проверить, все ли у него в порядке.
– А когда вернешься?
– Вечером. Может быть, поздно, но сегодня обязательно буду дома.
Последнее, что он сделал, – перевел телефон на свой мобильник, чтобы Джерри не дергал Йеспера.
Сын сидел перед телевизором с очередной игрой, но все же оторвался на секунду и помахал Перу.
Йеспер справится. В холодильнике мясные фрикадельки, а под машину здесь попасть невозможно – машин на краю каменоломни не бывает. Пер всегда остро чувствовал ответственность за детей, но сейчас совесть его была спокойна. Никаких поводов для волнений.
Солнце сияло, как в июле. Настоящая весна… Машин на дороге было мало, так что он быстро отматывал километр за километром.
Пер проехал Боргхольм и посмотрел на часы – час дня. Через полчаса миновал мост и был уже на материке. Когда он проезжал съезд на Кальмар, в глаза ему бросился щит с красным крестом. Он тут же подумал о Нилле в холодной, бездушной больничной палате. По дороге назад надо обязательно к ней заехать.
После Нюбру дорогу обступил густой сумрачный ельник, иногда только в просветах мелькали поля и озера. Ели опять напомнили Перу Регину – как-то в такой же яркий весенний день они поехали в лес на машине.
Ничего хорошего от встречи с отцом он не ждал. Два часа до Рюда, а потом еще отвезти его в Кристианстад – тоже не меньше двух часов. Несколько часов в обществе Джерри представлялись ему вечностью.
Через два часа он, как и рассчитывал, въехал в Рюд. Солнце скрылось за неизвестно откуда взявшимися облаками, и весна сразу превратилась в позднюю осень.
Большим поселком Рюд не назовешь. Тротуары пусты. Пер остановил машину у автобусной остановки. Джерри нигде не было видно. Либо он уже сел на автобус и поехал домой, либо бродит где-то, мало что соображая.
Он достал мобильник и опять набрал номер отца.
Три сигнала, потом кто-то нажал на кнопку, но не сказал ни слова. Несколько секунд шипения, глухой звук. Потом трубку повесили.
Пер уставился на телефон. Подумав, вышел из машины и пошел к газетному киоску.
– Старик? – переспросил девушка за прилавком.
Пер кивнул:
– Семьдесят три. Широкоплечий, но не в лучшей форме. Сутулый.
– Стоял здесь какой-то с час назад… довольно долго стоял.
– А куда он делся, вы не видели?
