— Вот это да!

— У меня было немного сбережений, на которые я хотел создать сеть ресторанов… Не знаю, мне почему-то всегда это нравилось. А еще — гостиничный бизнес, например.

— Интересно, — проговорила Шерли, все больше оживляясь. — Поэтому ты и уехал в Чикаго?

— Отчасти. В принципе, друзья меня звали совсем в другое место: на Великие озера. Там я хотел создать нечто вроде вот этих хижин, которые стоят сзади нас, на два-три номера. Только сделать их, разумеется, рассчитанными на местную суровую природу. Очень выгодный бизнес!

— Еще бы! — проговорила Шерли, вспомнив, что Синди круглый год не вылезает из своего домика на озере.

— Но потом решил начать с ресторанов и выбрал ваш Чикаго… А тут еще Луиза! — неожиданно воскликнул он.

У Шерли потемнело в глазах.

— А что Луиза?

— Ее семья дружила с моей семьей всю жизнь… Мы выросли вместе. В принципе, я всегда любил ее. Только… как подругу или сестру. Но потом, конечно… не совсем, как сестру…

Даллас снова замолчал, глядя на тучу, которая расползлась теперь уже во весь горизонт.

— Ее родители погибли вместе с моей матерью. Машина разбилась. И тогда отец взял ее к нам и поклялся, что будет любить, как дочь… Так и было. Но через несколько лет ему в голову пришла идея поинтереснее…

Шерли во все глаза смотрела на него. Вот это да! Так, значит, это отец заставляет его жениться!

— Она очень красивая, капризная, живая… Но в ней нет и сотой доли твоего ума и силы характера. А потом эта авария… Понимаешь, у меня уже пунктик: мама погибла в аварии, потом папа попал под машину… Я примчался к нему в реанимацию и понял, что не могу его разочаровать. Ну просто — не имею права! Помнишь, каким я вернулся из Нью-Йорка?

Шерли нервно кивнула.

— Он заставил меня оформить все дела фирмы на себя, потому что ему врачи запретили работать из-за черепно-мозговой травмы. И еще он потребовал, чтобы я наконец сделал предложение Луизе. Он же любит ее как дочь… Мои рестораны, как и вся моя жизнь, его не интересуют. И я пообещал ему.

— Даллас, но как же так!.. Подожди: что ты пообещал ему?

Даллас молчал. Шерли все поняла. Свинцовая туча легла ей на грудь и не давала дышать.

— Я приехал в Чикаго совершенно убитый.

Это было заметно! — вспомнила Шерли.

— Но потом… чем больше я смотрел на тебя, тем больше понимал: не могу я расстаться с последней надеждой на настоящую жизнь и настоящую… Настоящую…

— Любовь? — смело спросила она.

— Да. — Он развернулся к ней и грустно обнял за плечи, словно это она, а не Луиза, была ему как сестра. — Я люблю тебя, Шерли. По-настоящему люблю. Но…

Не такого разговора она ожидала на эту тему!

— Теперь ты понимаешь, почему я советовался с тобой насчет Луизы? Я хотел рассказать тебе тогда, в парке… хотел рассказать тебе эту историю. А ты меня не послушала, обиделась и убежала.

— Я даже представить себе не могла, — произнесла она сдавленным голосом.

— Вот так. Сейчас отец, конечно, жив, но фактически превратился в растение. За ним ухаживают, он очень радуется, когда видит мое лицо… или лицо Луизы. Но говорить он уже не может. С каждым днем ему становится все хуже.

— Что же будет дальше?

— Этого я не знаю. Я надеялся, что хотя бы для тебя наше приключение не станет таким серьезным. Сам бы я как-нибудь пережил, справился. Но вижу, что и ты…

Она молчала. Признаваться ему в любви — бессмысленно. Он и так все знает.

— Я не могу нарушить обещание. И с тобой расстаться — тоже не могу.

— Даллас!

— Шерли, пойми: я не хочу выглядеть в твоих глазах свиньей. Или безвольной тряпкой, которая не может принять решения!

— Не говори так!

— Я не зря спросил тебя, не казался ли я тебе скучным типом. Знаешь, бывают такие: ни рыба ни мясо…

Она вздрогнула, вспомнив свой разговор с Гретой.

— Интересно… Нет, скучным ты мне никогда не казался. Скорее — противоречивым и каким-то… размытым.

— Я же говорю!

Она жестом остановила его:

— В тот момент у меня самой не было лица. Я потеряла его по вине Антуана, а заново обретать начала только с тобой.

— Значит, мы были оба — аморфные существа, потому что жили не своей жизнью и поступали не так, как велит сердце. Я увидел тебя и сразу понял: необычная девушка. А еще в глазах у тебя была такая тоска и покорность! И в то же время иногда в разговорах ты показывала довольно независимый характер. Казалось, что в тебе все покрыто снегом, но на проталинах кое-где проступает весна.

Она улыбалась:

— Сиреневая весна.

— Что?

— Ничего. Это я так.

— И тогда я понял: вот человек, который поможет мне изменить свою жизнь!

Она засмеялась:

— А я подумала, что ты — человек, который сможет вернуть мне МОЮ жизнь, не разрушенную до конца Антуаном.

— Так что же будет дальше, Шерли?

— Что же будет дальше, Даллас?

Темно-синяя туча накрыла небо полностью, и над островом закапал частый холодный дождь.

Самолет немного задержался, но в целом все прошло благополучно. Даллас и Шерли, словно нашкодившие дети, растерянные и несчастные возвращались в отель. Она не хотела ехать домой, а он не хотел ее отпускать. Номер, конечно, придется снять другой, побольше, но вещи, оставленные в старом номере, должны быть в целости и сохранности, ведь он проплатил до конца месяца…

Внезапно Даллас остановился как вкопанный. В дверях лифта в позе укротительницы тигров стояла высокая красивая девушка с длинным черным хвостом на макушке и размалеванным лицом. Только хлыста не хватает! — подумала Шерли, догадываясь, кто это.

— Хм. Так вот какую куколку ты себе подцепил, ненаглядный?

— Луиза, что ты тут делаешь?

— А по-моему, это я у нее должна спросить: что она тут делает?

Даллас бессознательно закрыл Шерли плечом и с раздражением проговорил:

— Зачем ты приехала? Как отец?

— Отец в порядке. Это все, что тебя интересует? — Луиза даже не давала им пройти. — А ты не хочешь спросить, давно ли я тебя жду в Чикаго?

Он вздохнул:

— Давно ли ты меня ждешь в Чикаго?

— С одиннадцатого мая.

— Что?

— Скажи-ка, милочка, — Луиза полностью перенесла свое внимание на Шерли, — куда делось мое сообщение на автоответчике в тот вечер, когда Даллас пропадал на банкете? Спасибо, кстати, дорогой, что пригласил! Мне очень понравилось! Так вот. Ты не подскажешь мне, милочка, что ты делала в номере моего жениха в тот вечер?

— Шерли? — Растерянный Даллас смотрел на нее во все глаза. — Что это значит?

— Да! Потрудись также рассказать, как ты залила ванную, подкупила метрдотеля, чтобы он срочно нашел вам путевки на острова и наврал Далласу, будто в отеле все телефоны сломались.

— Шерли!

Она молчала, как провинившаяся школьница, не поднимая головы.

— Но сообщение на всякий случай стерла! Вдруг бы Даллас догадался включить телефон!.. Пойдем, дорогой. Нам надо о многом поговорить.

— Шерли! — Даллас схватил ее за плечи и встряхивал что есть силы. Казалось, он обезумел. — Это правда? Это правда, ты скажи, или она — врет?!

— Черта с два! Ничего я не вру! Надо было мне в тот же день ехать за вами на Багамы, чтобы поломать весь кайф! Воровка! Думала жениха украсть?!!

— Это — правда. Мне пора идти, — пробормотала Шерли и развернулась к лестнице.

Даллас стоял, словно оглушенный.

Луиза подошла к ней и, заговорщицки взяв под руку, тихо сказала:

— Просто надо было больше платить мистеру Дональду, милочка! Я тоже догадалась об этом не сразу: только три дня назад. За деньги он и мать родную продаст. Ну а теперь — прощай!

— Ну вот, Мишель, теперь ты все знаешь. Далласа я с тех пор больше не видела… Потом я сбежала к бабушке в Калифорнию, после — сюда, к тебе. Мама говорила, что кто-то звонил и даже приходил, но она не стала спрашивать имя и давать мои координаты, ты же знаешь мою маму… — Шерли грустно потягивала свежевыжатый сок, потому что официант проснулся, принес им напитки, чистую пепельницу и убрал пустые чашки. — А еще вчера нью-йоркский врач сказал, что я беременна, значит — курить вредно… Вот такая грустная история. Если хочешь — сама придумай для нее конец повеселее.