— Ой, да надо было! — Грета нервно вскочила с кресла, в котором только что удобно устраивалась. — Я уже и позабыла, что сама вас познакомила.

— Просто у тебя странная, неадекватная реакция на эту историю. Что бы я ни сделала, я тебя сильно раздражаю.

— Ты ошибаешься. Просто ты стала — ни рыба ни мясо. Поэтому я и вспомнила про Русалку.

— То есть?

— Шерли, посмотри на себя: где твой задор? Где твои ямочки на щеках?

— Они иногда бывают.

— Где твоя привычка сражать всех мужчин наповал?

— Она иногда тоже проявляется.

— …И заставлять их бегать за собой табунами!!! Что с тобой сделал этот паршивый очкарик?

— Он уже не очкарик.

— Не перебивай! Ты позвала меня сюда, чтобы услышать правду, вот и терпи! Итак, этот паршивый очкарик, этот герой-любовник, который запутался в собственном вранье, сейчас, кстати, крутит роман со своей секретаршей.

— А как же Натали?! — ахнула Шерли, непроизвольно загоревшись интересом.

— А что Натали? Она же, можно сказать, муза. Она доступна для него только в мечтах.

— Ага! Я видела на прошлой неделе, как он тискал и целовал эту музу прямо на крыльце своей конторы. При всех.

— Да ты что! — Грета была сильно озадачена. То ли поведением Антуана, то ли своей неосведомленностью.

— Кстати, откуда тебе известно про секретаршу?

— Она — моя соседка, — мрачно ответила Грета. — Я уже несколько раз видела, как он ее провожает, потом заводит в гости на пару часиков, потом…

— Хватит!

— Шерли, а что ты так переживаешь? Ты ведь сама сказала, что у тебя есть Даллас.

— Думаешь, это легко забыть? И мне неприятно, что он так себя ведет… Вел…

— Ведет. Потому что Мария появилась только в конце марта. Кажется, ты как раз его бросила.

— Ему просто не с кем стало спать!

— Вот об этом я тебе и говорю. Натали — недоступна для него. Ну а поцеловаться при всех… Почему бы и нет? Может быть, он что-нибудь кому-нибудь доказывал.

Шерли задумалась. А вдруг Антуан и правда знал, что она может все увидеть, и устроил эту сцену с поцелуем именно для нее, Шерли? Ведь его темпераментное поведение и безумная драка у «Безумного чаепития» — не что иное, как выражение ревности.

Интересная мысль! А что, если Антуан все последнее время лишь изображал…

— Ты меня слышишь, дорогая? О чем ты грезишь: о Далласе, я надеюсь?

— Да, — соврала она.

— Ну так вот: вытряхивай себя из этого пленительного образа серой мыши и начинай жить, как раньше.

— Как раньше?

— До порабощения.

— Я сейчас действительно думаю о другом мужчине, если хочешь знать!

— Да никакой другой мужчина не посмотрит в твою сторону, пока ты будешь улиткой, которую только что засушил и выкинул Антуан.

— Посмотрит. И уже посмотрел!

— Ну и что? Посмотрел и бросил?

Шерли сокрушенно молчала. Возразить было нечего. Даллас сейчас в Нью-Йорке, рядом со своей невестой. А ей он даже ни разу не позвонил, чтобы сообщить, насколько задерживается. Это некрасиво и невежливо… хотя бы по отношению к интерьерам ресторанов…

— Ты забыла себя настоящую: веселую, взбалмошную, сильную, уверенную в себе! Что с тобой произошло, Шерли? Любовь к Антуану не только сломала тебя, но еще и ослепила. Ты перестала видеть очевидные вещи.

— Антуан не виноват.

— Вот и славненько! — Грета поднялась с кресла. — Знаешь, в моей мастерской занимаются двенадцатилетние дети, почти подростки. Я учу их не только рисовать, но и видеть жизнь. И я готова помочь любому из них разобраться в этой жизни! Я помогу любому, кто меня попросит, но только в том случае, если я пойму, что человек готов что-то делать сам! А ты, милая моя, страшно мучаешься, но при этом ждешь, что все решится само и сделается чужими руками. Нет уж! Дудки!

— Грета, подожди. Ты меня недооцениваешь.

Подруга презрительно остановилась:

— Вот опять, посмотри на себя! «Ты меня недооцениваешь!». Что ты ноешь, что ты все время ноешь?!! Да прежняя Шерли вытолкала бы меня за дверь после такого заявления! Поздравляю: у тебя еще и самолюбия не осталось ни капли!

— Грета!

— Но вот что я тебе скажу на прощание. — Она не на шутку распалилась. — Ты хоть и считаешь своими любимыми подругами Синди и Мишель, а вовсе не меня, но я тебе все равно скажу!

Шерли слушала ее чуть ли не с ужасом. Все знали, что Грета резка на высказывания, но такого еще никто не видел.

— Ты стала скучной! Мне с тобой не хочется общаться! И многим из нашей компании тоже. Мне просто противно смотреть на тебя! И сейчас я с тобой разговариваю только из жалости! А теперь можешь спустить меня с лестницы.

Настроение Шерли переменилось за одну секунду:

— А между прочим — я и спущу!!!

Когда Грета убежала, получив вслед несколько неприятных слов, а Шерли, тяжело дыша, вернулась с лестничной площадки в комнату, она еще целый час не могла взять себя в руки. Так с ней еще никогда не разговаривали!

Гнев, обида, презрение к себе, ненависть к Антуану переполняли ее настолько, что Шерли вдруг испугалась: а не лопнет ли ее голова от напряжения? Да разве можно так разговаривать с человеком? А ведь Грета еще хочет быть ее лучшей подругой! Шерли встала перед большим зеркалом. Перед этим зеркалом четыре дня назад она грезила о Далласе и считала себя самой красивой и самой желанной на свете. А сейчас? Шерли прошлась по комнате, сжимая и разжимая кулаки.

На нее противно смотреть?.. Она ничего не хочет делать сама?.. Она похожа на размазню?.. Она — ни рыба ни мясо? И что-то еще… А! Вот. Грета сказала: «Что ты все время ноешь?». Ну это уже слишком! Нытиком она никогда не была! Но почему же тогда…

Шерли сильно встряхнула головой, издав при этом рычание, словно собака, которая только что вылезла из воды. Господи, и правда: неужели это существо с опустошенным, измученным взглядом — она, Шерли? Одна из главных красавиц курса, оптимизму и боевому духу которой завидовали многие из друзей? Шерли, в глазах которой никогда даже не было намека на покорность и смирение?

— Ужас какой-то! — вырвалось у нее.

А может, Грета права?

Чтобы разрешить это противоречие, Шерли ринулась к полкам с фотоальбомами. Тут, у мамы, хранились все ее снимки, с самого рождения, и сюда же она перевезла несколько фотографий, сделанных в «Антуановский период».

Умная Грета знала, как нужно вести психологическую атаку. Не зря ей еще со школы прочили быть хорошим психологом, а вовсе не художником-декоратором. Зато теперь у нее — мастерская и много взрослых детей, которых она учит жизни… Все правильно.

Шерли обложилась альбомами со всех сторон. Совсем детские она смотреть не стала, а вот с университетских времен можно как раз и начать. Странно: на прежних фото она почти везде улыбается, лицо красивое, словно его специально готовили к съемкам. Шерли всегда отличалась фотогеничностью.

А вот фотографии, сделанные за последние два года. Тоже неплохое и даже красивое лицо. Да, красивое. Только улыбок меньше, чаще попадаются серьезные или «грустные» фотографии. И что-то еще очень сильно отличает их. Шерли не сразу поняла, а когда обнаружила, то схватилась ладонями за лицо. Взгляд! Ее взгляд стал другим.

Раньше она смотрела уверенно и смело. А теперь ее глаза — беспомощные, как у Антуана после операции, словно говорили: «не обижайте меня, ну пожалуйста»! И еще они стали какие-то… какие-то серые, невзрачные, НИКАКИЕ.

Она еще раз заглянула в зеркало, удостоверилась: все сходится! То, что изображено на последних фотографиях, целиком и полностью соответствует тому, что можно увидеть в зеркале.

Шерли сидела, онемев. Попадание Греты было стопроцентным. Если учесть, что глаза — зеркало души, можно себе представить, что творится в ее душе. Впрочем, зачем же представлять? Она и так знает, что там творится: смятение, страх, неуверенность и желание куда-нибудь спрятаться…

Но почему тогда Даллас ею заинтересовался? Просто искал подружку на месяц-другой, с которой можно будет заниматься любовью, пока прораб будет заниматься ресторанами? Вполне возможно. А тут двойное везение: она оказалась художницей, которую можно очаровать, чтобы интерьер и занятия любовью получились более качественными! Ведь творческий человек во время работы над очередным шедевром должен быть слегка влюблен…