– Да что делать-то?

– Карусель у метро крутить.

– Карусель?

– Ну да. Да вы, наверное, видели. Много платить не сможем, но голодным, по крайней мере, не останетесь, да и на зиму кое-какой запас сделаете. Ну как, согласны?

Тихомиров пожал плечами и улыбнулся:

– Согласен, чего уж! Когда приступать?

– Да вот завтра, часиков в десять, и подходите, лады?

– Договорились!

– Вас, кстати, как звать-то?

– Максим.

– Очень приятно, а меня – Вадик.

Пришлось позаимствовать у Чарского старую брезентовую сумку – иначе никак было не утащить с полсотни металлических советских рубликов да два десятка полтинников – монеты другого достоинства Максим, подумав, решил не брать. Из бумажных денег у старика остались лишь рубли, да и тех немного – двадцать две купюры. Итого получалось девяносто семь рублей, в принципе для семьдесят пятого года – вполне приличные деньги, если учесть, что зарплата, скажем, библиотекаря или начинающего инженера, так называемого «молодого специалиста», была около сотни.

На рубль можно было вполне прилично пообедать или, чуть-чуть добавив, купить пару бутылок пива, впрочем, Тихомирову подобные траты не грозили. А вот подстричь поаккуратнее бороду да немного подрезать волосы не помешало бы. А еще – приобрести какой-нибудь подарок (кроме, разумеется, вина) Женьке и, может быть, Гуле.

В общем-то, по всем прикидкам Максима, денег должно было хватить с избытком – он вовсе не собирался задерживаться в семьдесят пятом году больше двух недель – припрятанных на чердаке скотника-музыканта продуктов, а особенно бутылок с водой, было не так уж и много. Ну, на пару недель хватит, если экономить воду, а дальше… А к этому времени нужно постараться разобраться во всем… ну, хотя бы наметить пути.

Вадик платил консервами (в основном рыбными, иногда паштетом) и крупой, не так уж и много получалось, впрочем, и не мало, но Тихомиров почти все отдавал Евгении Петровне.

Женщина была, конечно, довольна, но конфузилась:

– Ну что вы, что вы, Максим, это слишком много!

Молодой человек смеялся:

– Много – не мало, тетя Женя! Кушайте на здоровье, да и зимой пригодится.

– Да, зимой…

Как-то в один из теплых вечеров, ближе к концу мая, они снова заговорили на эту тему: о предстоящей зиме, о тумане и коконе – вообще о жизни.

– Знаете, Максим, – грустно покачала головой пенсионерка. – А ведь мы уже привыкли. Ну, жить вот так… на авось. Едим старые запасы – консервы, крупу и все такое прочее – и где-то в глубине души все же надеемся, что не в этот год, на следующий – обязательно – туман этот жуткий пропадет и все снова станет как раньше, вот только б дожить, продержаться бы… Так многие думают, и, наверное, никто не скажет себе: а если этот туман навсегда? Если никогда уже не будет как раньше. И что тогда? Продукты рано или поздно закончатся – ну, год еще, от силы два… Да, кому-то повезло, у них есть дачи… Но ведь голодные орды бросятся и туда! Никто не спасется… Господи, страшно себе представить, что тогда будет! И ведь если этот проклятый кокон навсегда, то… у нас просто нет никакого будущего. Нет!

– И все же будем надеяться на лучшее, уважаемая Евгения Петровна!

– Да, будем. А что еще нам остается делать? Вы ешьте, ешьте, Максим. Слава богу, еще есть мука и растительное масло! И соль.

– Да-да, вы совершенно правы – и соль. Кстати, тетя Женя, вы как-то обещали рассказать мне об отце! Помните, вы говорили о вашей с ним встрече?

– Ах да, да… – Глаза женщины затуманились. – Это было, кажется, в мае или в начале июня семьдесят пятого года. Хорошо помню – меня, тогда еще молодого специалиста, как раз избрали в комитет комсомола нашего НИИ. И поручили важное дело – курировать наш профильный пионерский лагерь! На меня тогда все свалилось, представляете? Абсолютно все! Старый председатель профкома, а лагерь – это и его непосредственное дело тоже, по каким-то причинам уволился, нового еще не назначили… был кто-то и. о. Теперь уж и не вспомнить кто. В общем, все решалось в авральном порядке – путевки распределили еще зимой, воспитатели, повар, начальник и его зам остались, слава богу, те же, а вот с вожатыми накладка вышла – обычно мы наших младших научных сотрудников отправляли… так сказать, добровольно-принудительно… Но ведь надо было с ними заранее переговорить! Ну ничего, решили и эту проблему… зато забыли про кружководов! И про музрука! Понимаете, Максим, это все всплывало так неожиданно, вроде все кадры есть – оп, врача нету! И тех же кружководов… и музрука. Музыкальный руководитель – это вообще проблема, оказывается. А физрук?! Про него я ведь тоже в последний момент вспомнила… И тут как раз ваш отец и явился! Сказал, мол, готов физруком потрудиться, за направлением пришел… Мол, начальник лагеря, Сергей Федорович, его с руками-ногами берет… Записку принес даже.

– Как-как начальника звали?

– Абрамов Сергей Федорович, как сейчас помню. Хороший человек, меня все время душечкой называл…

Душечкой…

– Так вот, раньше-то в лагере физруком племянник бывшего председателя профкома работал. Тот еще лентяй, да еще и пьяница… И вот, как сейчас помню, был такой чудесный денек, солнечный, прозрачный, а я сижу за столом мрачнее тучи – то одного специалиста нет, то другого, третьего… А смена уже на носу! И что делать-то? Завалила я, получается, порученное комитетом комсомола дело, завалила напрочь…

И тут вдруг ваш отец появляется… Молодой, красивый, пахнущий так… одеколоном таким приятным. Стрижка модная, весь такой аккуратный, сильный, подтянутый… В светлом, с искрой, костюме, при галстуке… Очень, очень элегантный молодой человек!

«Светлый, с искрой какой-то, костюм, – отметил для себя Макс, – галстук. Хм… а не маловато ли для такого прикида деньжат? Хотя, для того чтобы произвести благоприятное впечатление, ничего не жаль».

– Представился, мол, Максим Андреевич, занимаюсь в спортивном обществе «Динамо»… Вот не помню, чем он там, в обществе, занимался – борьбой, что ли, или плаваньем. Максим Андреевич… Господи! – пенсионерка внезапно осеклась. – Так ведь вы по отчеству Максимович должны быть, а не Андреевич – это же ваш батюшка Андреевич! Кстати, а где он потом жил? Вы раньше так и не рассказали.

– Да много где жил, – опустив голову, тихо произнес молодой человек. – И нельзя сказать, чтобы жизнь его сложилась так уж счастливо. Короче, родители еще до моего рождения развелись.

– Господи!!! Ну надо же так!

– Мать сразу снова замуж вышла, еще беременная… вот у меня и отчество другое, отчима.

– Ага, теперь понятно! Но все равно, вас лучше Максим Максимычем звать! Как Исаева – Штирлица. Знаете, у нас даже игра такая была, сразу после фильма, так и называлась – «Максим Максимыч». Загадывали слово или ситуацию, и, если кто-то кричал: «Штирлиц!» или «Исаев!» – все должны были молчать и никому не верить. А потом – впрочем, это, наверное, неинтересно… Дальше-то с вашим отцом что?

– А ничего дальше… – Тихомиров грустно развел руками. – Умер отец-то – да я уж вам говорил. И так семейного счастья до конца жизни и не обрел.

– Да-а… – Евгения Петровна покачала головой. – Вот уж судьба… Что ж он в Ленинград-то не приехал, ко…

Она тут же и осеклась, что, впрочем, отнюдь не укрылось от Макса, и молодой человек, спрятав улыбку, спросил:

– А вы… вы больше с отцом не встречались?

– Н-нет… – поспешно – пожалуй, даже слишком поспешно – отозвалась женщина.

– Понятно… Значит, отец к вам в лагерь на работу устроился, документы предоставил, вы его и оформили…

– Да нет, документы он дома забыл… Но записку от начальника лагеря предоставил… А документы, сказал, сразу в лагерь и отвезет.

– Логично.

– Ну да… Правда, он потом срочно уехал, в середине смены… вызов срочный пришел с БАМа. Всем так жалко было – очень уж специалист оказался хороший и с детьми ладил. Да, он же и радиста нашел, который и музруком у нас стал, играл, как бог! И, знаете, на всех инструментах – на гитаре, на баяне, на пианино.