Тихомиров принял решение залечь пока на дно. Жить стал у Евгении Петровны – о ней никто в ТСЖ не знал, а работу неожиданно нашел у метро «Проспект Ветеранов» – крутить карусель.

Выгодное для хозяев, – а ходили они, естественно, под Евсеем – оказалось дело! Люди, несмотря ни на что, хотели развлекаться, а уж маленькие дети – тем более, и плевать им было на какой-то там туман, на голод и людоедство, вспыхнувшее весной с новой силой.

Стаи вконец опустившихся нелюдей охотились на больных и слабых, в первую очередь на детей и подростоков. Опасно было появляться в центре, где много подворотен и проходных дворов, вот там-то творился самый настоящий мрак, ужас, по сравнению с которым жизнь на окраинах казалась истинным раем.

По всему городу ходили самые мрачные слухи о бандах пожирателей людей, промышлявших на Васильевском и Петроградской, говорили о каких-то жутких ритуалах, кровавых оргиях и даже об омерзительных бойнях, на которых разделывали свежепойманную человечинку – похоже, дело было поставлено на поток. Правда, большинство считало подобные байки гнусными небылицами… однако в центр почему-то никто не ходил и не ездил.

Тихомиров наведался к метро по совету тети Жени – там располагался блошиный рынок, толкучка, на которой можно было обменять все на все. Максим искал советские деньги – так, на всякий случай, «там» они должны были пригодиться. Евгения Марковна посоветовала найти на рынке своего старого знакомого по работе по фамилии Чарский: он распродавал там недурные копии известных картин.

– Импрессионистов в основном, он на этом деле давно помешан был. Да и коллекционер – со стажем, деньги старые точно у него были, не знаю, зачем уж они вам… Только вы, Максим, ради бога не говорите, что от меня, – Анатолий Иванович знакомых стесняется. Не хочет, чтоб видели, как он на базаре торгует, – старой советской закалки человек. Так что уж вы, голубчик…

– Не скажу, не скажу, тетя Женя! Как хоть ваш Чарский выглядит-то?

– Смешной такой, седенький, в коротком плаще. Ну, вы его по картинам узнаете.

Так вот Максим и шел к метро, вытянув шею, – все высматривал нечто, напоминающее вернисаж. Да, еще искал что-нибудь Женьке – типа презент. Что-нибудь такое… Джинсы что ли… Вон, кстати, вполне подходящие!

– Что просишь, бабушка?

– Тушенку.

Хм, тушенку – за штаны? Да кому надо-то! Тем более, и джинсики-то поганые – дешевый китайский ширпотреб, да еще и модель современная – со строчкой на внутренней стороне штанин, а в те времена, Максим видел, шили совсем по-другому – строчили по внешней, в два или три стежка, крепкими оранжево-желтыми нитками. Ну, подарить Джону эти штаны… да, рад будет, даже и таким, а вдруг потом кто-то очень дотошный заметит: штанишки-то не те! Не такие!

Брать джинсы Тихомиров раздумал, тем более за банку тушенки, совсем с ума сошла бабушка! Да и искал молодой человек у метро совсем другое.

Нашлись, нашлись и здесь коллекционеры – отличники-подростки, опустившаяся до дыр на коленках интеллигенция, белоголовые старички – у последних много чего можно было взять – от марок до экзотических рыбок.

А вот и старик в смешном и коротком, как у лейтенанта Коломбо, плаще, развесил на ближайшем заборе картины. Максим еще издали углядел «Обнаженную в солнечном свете» Ренуара, а еще тут были и Сислей, и Гийомен – «Набережная де ля Гар в снегу», и голубые балерины Дега, и Клод Моне – ну как же без него-то? «Маковое поле», «Сорока»…

– Прямые поставки из музея д'Орсэ? – подойдя ближе, усмехнулся Макс.

– Нет, копии, конечно. – Продавец не понял юмора. – Но очень и очень хорошие.

– Я вижу.

– Желаете что-нибудь? – В бесцветных слезящихся глазах старика загорелась надежда. – Отдаю дешево, оптом – несколько банок тушенки, сухари… галеты…

– Увы, нет у меня тушенки, отец, – Тихомиров грустно развел руками. – Да и картины мне не нужны – вешать некуда, стены я давно деньгами оклеил. Вот деньги бы и взял… Старые, советские, с Лениным.

Максим отошел в сторону, но старик, догнав, схватил его за рукав, заглянул в глаза:

– Дров поколете?

– Да легко!

– А я вам всю коллекцию отдам, нумизматическую… Знаете, там есть раритеты восемнадцатого века!

– Да не нужны мне никакие раритеты, отец. Советские червонцы есть?

– Золотом?! Увы…

– Да нет, нет! – Тихомиров замахал руками. – Я вовсе не это имел в виду. Обычные советские деньги, знаете, после реформы шестьдесят первого…

– Господи! – Старик изумленно хмыкнул. – Да я ж ими всю зиму буржуйку растапливал!

– Что ж вы так… Все и сожгли?

– Ну, не все, думаю… думаю, еще что-то осталось. Но в «железе» – рубли, полтиннички.

– Что ж, – расхохотался Максим, – Пойдет и «железо».

– Тогда идемте… Секундочку. Я попрошу, чтоб картины покараулили.

Чарский жил на втором этаже, в маленькой двухкомнатной квартирке. Прихожая, кухня и спальня были просто завалены книгами, здесь же, в спальне, стояла и печка-буржуйка.

– Вы, молодой человек, проходите, не обращайте на это внимание. Дрова у меня там! – Торговец картинами распахнул дверь.

Гостиная – или, лучше сказать, большая комната, никаких «гостиных» в советских квартирках массовых серий не было в принципе – оказалась вся заставлена мебелью – колченогие стулья, этажерки, полки, шкафы.

А где ж тут дрова-то?

– Да вот это вот – и дрова! Шкаф и полки не трогайте, остальное – вот вам топор – колите! А я пока денежки подыщу.

Размахнуться в тесной комнате было негде, и, сломав пару полок, Тихомиров заглянул к старику:

– А можно я их на улице поколю?

– Да ради бога, как вам будет угодно, молодой человек. Только… как же вы все вынесете-то?

– С балкона выкину! – радостно хохотнул Максим. – И топором махать меньше придется.

Так и сделал – выбросил этажерки со стульями, большая часть которых при соприкосновении с асфальтом тут же и развалилась. Действительно – меньше колоть.

Но все же пришлось намахаться!

Раздевшись до пояса, молодой человек орудовал топором азартно, словно какой-нибудь викинг секирой.

– И-и-и… йэх! И-и-и… йэх!

За час и управился, а потом еще столько же времени таскал «дровишки» наверх, в стариковскую квартирку.

Да, еще устроил небольшой перерывчик – старик Чарский зазвал на чай, все любопытничал, где Макс живет да чем занимается? Конечно, молодой человек отвечал уклончиво: мол, снимаю квартирку на Корзуна.

– На Корзуна? – неожиданно обрадовался старик. – Да ведь у меня там полно знакомых! Дома-то наши, институтские… Ну, НИИ нашего. И бывший директор, Михаил Федорович, покойный, увы, и Евгения Петровна, в комсомоле работала, потом уж и не помню на какой должности. Очень хорошая женщина, очень.

– Вот как раз у нее я комнату и снимаю.

– Да? Ну, передавайте поклон. Я ее, кстати, недавно видел, только не поздоровался… знаете, постеснялся как-то. Потомственный интеллигент – и вот здесь, на блошином рынке, словно какой-нибудь, простите, клошар!

– Что

Ж

Поблагодарив хозяина за чай, Максим отправился работать дальше.

Какой-то молодой парень в зеленой куртке и с серьгой в ухе все курил на балконе второго этажа, все поглядывал… «Голубой» что ли?

Тихомиров не выдержал, хотя, конечно, кому какое дело? Ну, смотрит себе и смотрит. Поднял голову, ухмыльнулся:

– У меня почему-то такое чувство, что вы что-то хотите спросить.

– Вы сильный человек, – выбросив окурок, улыбнулся парень. – Таких уже почти не осталось, одни доходяги все. А вы сильный и, похоже, порядочный – помогаете старику Чарскому. А ведь ему и заплатить-то нечем.

– Ну, это наши дела.

– Я понимаю – ваши… Просто хотел предложить работу.

– Работу? Мне? – Максим искренне удивился, вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

– Да-да, именно вам. Конечно, пахать придется, но с вашей фактурой это почти что отдых. Так, физкультура.