— Лады! Миша, пока! — Брыкин махнул рукою и, не торопясь, направился в магазин. Горелухин же зашагал к почте… нет, не дошел, остановился, заоглядывался.

Ратников уже заводил машину: следить за подозрительным типом Горелухиным пока не представлялось возможным, уж, по крайней мере, сегодня…

Ага! А во он, пацан. Тот самый, светленький, в гольфах… Вышел из почтового магазина с каким-то пакетом в руках, побежал к клубу… Горелухин — следом. Вот нагнал, свистнул! Пацаненок оглянулся… передал пакет… убежал. Горелухин тоже удалился быстрым шагом. И, между прочим, довольно что-то насвистывал! То ли вальс «Прощание славянки», то ли знамхенитый вальс «Амурские волн». А может быть, это был марш гренадеров Бранденбургского полка — кто его знает, какие там у извращенцев вкусы?!

На следующее утро Ратников снова прикатил в поселок и, бросив машину за собственным магазином, занял наблюдательный пост все за тем же сарайчиком у пустыря, напротив горелухинского дома. Слава богу, денек вроде как налаживался солнечный, теплый — одно удовольствие было сидеть в засаде.

Жать пришлось недолго: без пяти минут десять — Миша засек по часам — Горелухин вышел из дому и направился к площади, к магазинам. Заглянул в один, второй, третий… не обошел вниманием и Мишину торговую точку. Нигде ничего не покупал, но из ратниковского лабаза вышел, насвистывая — довольный. И что он там такое увидел? Что присмотрел? Не забыть потом спросить продавщицу… Потом. Миша купил пивка и расположился рядом, на железобетонной плите, за деревьями. Открыл бутылочку, с наслаждением глотнул. Наблюдал дальше.

Между тем Горелухин совершенно открыто присел у магазина на лавочку и закурил, по своему обыкновению надвинув на самые глаза кепку. Не просто так сидел — присматривался. Ага — вот насторожился, проводил взглядом подростков лет по четырнадцать-пятнадцать, даже привстал… Нет, уселся обратно.

Миша ухмыльнулся: возраст, выходит, не подошел — ну да, конечно…

А вот эти мальчишки на велосипедах вполне должны были бы подойти — лет по десять-одиннадцать. Похоже — любимый горелухинский возраст. Ага! Извращенец, не докурив, выбросил сигарету, встал… Мальчишки, поставив велосипеды у магазина, зашли внутрь… Вот один вышел — темненький, в светло-голубых джинсах и белой нарядной рубашечке — тоже не деревенский. Как и тот, что вчера…

Горелухин прямо к нему и подошел, заговорил — видимо, спросил что-то… Вот бы кем Димычу-то срочно заняться. Впрочем, он и так его недавно оформил — по мелкому хулиганству. Но вот это-то все — мелким не пахнет!

Ага… оглянулся… сунул руку в карман… что-то протянул пацану… Деньги? Мальчишка кивнул и со всех ног бросился к ратниковскому лабазу. Горелухин снова оглянулся и неспешно зашагал по улочке, как раз у лабаза и начинавшейся… Парнишка вышел… что-то передал извращенцу… какой-то сверток… нет — журнал, что ли… И убежал! К той своей компании, что на велосипедах.

Ладно! Пожалуй, пора наконец и узнать, что к чему…

Проводив настороженным взглядом быстро удаляющуюся фигуру в серой низко надвинутой на глаза кепке, Ратников с деловым видом зашел в собственную лавку.

— Ой, здрасьте, Михаил Сергеевич! — продавщица — симпатичная рыженькая девчонка, не так давно закончившая школу, — удивленно оторвалась от глянцевого журнала. — Что-нибудь еще хотите спросить? Нет, запчастей пока не спрашивали.

— Здравствуй, Вера, — рассеянно поздоровался Миша, хотя заглядывал сюда уже второй раз за день, вернее — за утро.

— Тут мальчишка один заходил, лет двенадцати. Ну вот только что. Темненький такой, в белой рубашечке.

— А, этот, — улыбнулась девушка. — Да, заходил.

— Он что купил-то?

— Так журнал… ну этот, с машинками, за двести семьдесят.

— А! — Ратников ударил себя по лбу. — Модель, что ли? Что там было-то? Ммм… кажется, ГАЗ-М20 «Победа»? Отличная, между прочим, машина!

— Ну вот, — продавщица неожиданно рассмеялась. — А вы еще говорили, что вряд ли кто купит. Для детишек — дорого больно.

— Когда это я говорил? — сдвинул брови Миша.

— Ну как товар привезли. Говорили еще — на пробу взяли.

Ратников расхохотался:

— А ведь точно — на пробу! Придется теперь в следующий раз… да через пару дней и рвану… Ладно…

Не прощаясь, он вышел из лавки и быстро зашагал к почте. Зашел в только что открывшийся магазинчик, поздоровался, спросил громко:

— Машинки детские есть? Приятель с сынишкой приезжает… хочу вот подарок купить.

— Машинки? — стоявшая за прилавком дебелая тетка с накрашенными ярко-алой помадой губами и с химической — мелким бесом — завивкой, смачно зевнула: — Да такого добра сколько угодно.

— А мне бы модельку… Знаете, такие, в коробочках?

— Да они все в коробочках.

— А можно взглянуть?

Никаких моделек тут не было, не считая примитивно-пластмассовой китайской дряни, на которую всякий уважающий себя коллекционер даже и не взглянул бы… ну, разве что только — с презрением.

— А частенько их покупают? Ну, модельки?

— Да берут… Вот, кстати, вчера перед закрытием мальчишка какой-то купил. Тоже в коробочке.

— Мальчишка — в коробочке?

— Да нет, машинка!

Модельки, значит… Вот оно в чем дело-то! Вот где собака порылась! Значит, выходит, Горелухин никакой не извращенец, а коллекционер? Сначала ходит, модельки присматривает, потом кого-нибудь из мальчишек просит купить… Сам стесняется, что ли? А, похоже, что так! Мыслимое ли дело для деревенского мужика — в игрушки играться? Вот и оглядывается, таится. Ну, Геннадий Иваныч!

Ратников даже был несколько разочарован — ни на соглядатая людокрадов, ни на извращенца Горелухин теперь как-то вроде и не тянул. Обычный мужик со своим — тоже вполне обычным в городах — хобби. А что угрюмый… так мало ли сейчас в провинции угрюмых, разочаровавшихся в жизни, мужиков?

Значит, не Горелухин… Эх, Геннадий Иваныч, сколько же ты времен отнял! Впрочем, не так уж и много.

И снова нужно было искать вражину! Или — его пособников. Арбалетная стрела — вещица вполне серьезная.

Забравшись в машину, Михаил поехал обратно к себе, на усадьбу, ехал не быстро, по пути раздумывая, размышляя… Прежде всего, если стрелу выпустил пришелец из прошлого — а, похоже, что это так, скажем, тот же брат Герман — то он должен где-то жить, что-то есть, с кем-то общаться… Хотя последнее вовсе не обязательно. Но что обязательно — так это его отличие от всех здешних людей, не важно — приезжих или местных. Выходец из средневекового мира обязательно должен казаться странным, не таким, как все!

И тогда — о нем знали бы в поселке, сплетничали бы. А раз не сплетничают, значит, он, скорее всего, живет не в поселке, а где-то в лесу. Мало ли там охотничьих домиков да заброшенных деревень? И опять же тогда должен был бы попасться на глаза охотникам, рыболовам… Горелухин, кстати, заядлый охотник и рыболов. Его и спросить? А скажет?

Вряд ли, скорее — пошлет. С чего это он будет с полузнакомым человеком беседы разводить? Тем более — с «магазинщиком», с представителем, так сказать, частного капитала — тех самых глубоко ненавидимых «ворюг».

К черту бирюка этого! А вот с другими можно поговорить… правда, уже их всех расспрашивал. Ничего! Не помешает спросить еще раз — в лес-то они почти каждый день шастают. Может, кого и видели? А не видели, так еще увидят.

Михаил снова начал с Аристарха Брыкина, бывшего колхозного бригадира, благо мужик тот был компанейский, и всех в поселке — и не только в поселке но и вообще, по всему побережью — знал.

— А, Миша!

Ратников нарочно прошелся мимо брыкинского двора — обширного, с двумя избами, сараем, обширной беседкой, гаражом и баней. В одной избе — огромном доме-пятистенке — Брыкин со своей супружницей и жил, зимой — вдвоем, летом — с наезжающими из города детьми-зятьями-невестками и целым сонмищем внуков мал-мала меньше. Дом был обшит светло-серым сайдингом, вторая же, в глубине двора, изба, как видно, ремонтировалась, покуда используясь в качестве летнего домика.