Подумав, Миша отдал браслет Максику. Пусть у него… вдруг, если сломается где-нибудь в подходящем месте… ведь Танаево озеро не так уж и далеко. Пусть тогда Максик вернется домой, а с Леркой разберемся.

Гордый оказанным доверием, подросток аккуратно завязал браслетик в тряпицу и сунул за пазуху.

Пошли…

— А куда мы идем? — версты через две спросил Макс.

Миша лишь усмехнулся — резонный вопрос. Только вот как на него ответить?

— Не знаю. Скорее всего в какую-нибудь деревню… пересидеть. А тебе, Макс, лучше к Танаеву… браслет возьмешь…

— Не-ет… — подросток обиженно хлопнул ресницами. — Я без вас не пойду, дядя Миша. И без Лерки. Ни за что не пойду — хоть режьте.

А ведь не пойдет — Ратников махнул рукой:

— Что ж, тогда давайте думать — что делать?

— Предлагаю добыть у кого-нибудь лыжи и потом… Не так уж тут и далеко до Дерпта.

— А еще можно подождать попутный караван…

— В какой-нибудь деревне…

— Среди рыбаков…

— Рыцари ведь их могут проверить. Все подряд!

— Не забывайте, парни, про Александра Грозны Очи! Его войска-то как раз уже где-то здесь, рядом. Так что в деревнях схорониться для нас в самый раз, вряд ли крестоносцы туда сунутся.

Рассудив таким образом, решительно повернули налево, пошли по тропе, точнее сказать — по лыжне — вдоль берега. Не очень-то хорошо было идти — ноги проваливались, застревали в глубоком снегу, в сугробах, и жаркий соленый пот заливал лицо.

Прошагав около трех верст, Михаил обернулся и махнул рукой:

— Ну, все, шабаш! Привал, парни.

Кому он это сказал? Пробирающемуся через сугробы в полусотне шагов Максику? Или Эгберту, вообще едва ползущему еще на сотню шагов дальше? Устали ребята… отстали… упарились…

— Уф! — добравшись наконец до Ратникова, Максим широко раскинул руки и повалился спиною в снег. — Господи… как хорошо-то!

— Упарился?

— Не то слово. Интересно, как там Эгберт? Идет?

Миша всмотрелся:

— Идет… едва-едва тащится. Черт!

— Что такое?

Присмотревшись, Ратников увидел за маленькой фигуркой Эгберта выскочивших наметом из леса черных хрипящих коней! И белое, с большим черным крестом, знамя. И кнехтов с копьями! И — сразу за ними — брата Дитмара.

Заметили… нагнали… черт!

— Бежим, Максюта!

А поздно уже, поздно. Уже слышны лающие команды и хохот. Уже не уйти. Разве что, броситься в лес? Так это не на долго укрытие…

И все же…

— Туда, Макс… Вон, за ту елку…

Рывок. Спасительная крона. И голубой снег.

А кнехты все ближе. Нет, вот остановились, заметались… Один вдруг упал. За ним — второй. Третий…

Что такое?

Миша прислушался — и вдруг услыхал, как запели стрелы.

Кнехты частью были перебиты, а частью бежали. Ратников возблагодарил Господа и бросился назад — к упавшему в сугроб Эгберту. Максик-то стоял на ногах, что-то радостно кричал, а вот Эгберт… Неужели…

Нет, вот поднялся!

На поляну между тем выходили какие-то люди в сверкающих на солнце кольчугах и мохнатых шапках. Мощные рогатины, мечи, закинутые за спину луки… Новгородцы! Кому здесь еще быть?

Один из воинов, убирая в ножны меч, направился к Михаилу. Остановился, ухмыльнулся, с удивлением хмыкнул:

— Ну, здрав будь! Не чаял я тебе здесь встретить!

Никифор! Тот самый, что специально позволил Мише бежать с ценными сведениями, приняв его за орденского шпиона. Если так, то…

Ратников улыбнулся:

— И тебе не хворать! А Игнат где?

— А зачем тебе Игнат? — Никифор скрестил на груди руки, окидывая беглецов пристальным задумчивым взглядом, словно бы рассуждал — что теперь с ними делать?

— Просто так спросил, — Михаил потуже затянул пояс. — Мне бы старшего, Игната.

— Язм посейчас за старшего, — усмехнулся Никифор. — Что у тебя за дело?

— Вот! — Ратников проворно распустил пояс, вытащив оттуда пергаментный свиток. Тот самый, что передал ему Бреслав. — Доложи воеводе. Или даже князю.

— Доложим, — бегло просмотрев послание, воин кивнул. — Ну, а вам всем придется с нами пройти.

— Иного и не ждал, — буркнул Миша. — Ладно, давай, веди, что зря стоять? Руки, надеюсь, не свяжешь?

— Зачем? Деваться-то вам все одно — некуда.

А вот это было логично — уж точно, некуда! Весь лес завален снегом, по сугробам не очень-то убежишь, тем более — после такого марафона, да и новгородцев здесь полно. Передовой отряд Александра. Вот оно, началось!

— Дядь Миша, — нагнав Ратникова, несколько испуганно спросил Макс. — Это ведь свои, русские?

— Русские, — обернувшись, кивнул Михаил. — Только вот — свои ли?

Всяко могло сейчас случиться. Ну, передал послание, довольно важное, между прочим. И что? Никифор, насколько помнил Ратников, никак не относился к слишком уж доверчивым людям. Оставалось надеяться, что сразу не казнят, но допрашивать, конечно, будут, возможно даже — с пристрастием.

Вместе с новгородским отрядом беглецы прошагали по лесной тропе, можно даже сказать — узкой дорожке — верст пять или чуть меньше. Продвигались быстро, без остановок, пока наконец за сумрачным строем убранных снегом елей не показалась такая же заснеженная деревня. Большая, в восемь дворов. И в каждом дворе, насколько мог заметить Михаил, проходя мимо, кони, возы и воины, воины, воины. Жгли костры, шутили, смеялись, сновали из избы на двор и обратно.

— Входите! — спешившись, Никифор завел беглецов в курную избу, располагавшуюся на задворках крайней усадьбы, и, велев ждать, вышел, что-то шепнув находившимся в избенке воинам. Наверное — чтоб приглядывали, чего еще-то?

Мог бы и не шептать — не убежать при всем желании…

Одно хорошо здесь было — жарко натопленный очаг: Максик с Эгбертом сразу уселись поближе, подстелив на лавку простенькие свои шубейки. Вытянули к огню руки и ноги, разогрелись, разомлели. Эгберт, обронив голову, задремал.

— Умаялся, сердечный, — бросил один из воинов — молодой вихрастый парень, старательно чистивший кольчугу мелким речным песком. Интересно, где он его взял, зимой-то, этот песок. Вероятно, специальные запасы были.

— Обождите-ко, посейчас сбитень сладим, — вихрастый поставил на очаг котелок с водой и, нагнувшись, подкинул дровишек.

Ползущий по стенам к волоковым оконцам синий дым ел глаза до слез, на что никто не обращал никакого внимания — привыкли. Даже — Максим с Ратниковым.

Снаружи заскрипел от чьих-то шагов снег, и в избенку вошел Никифор. Глянул на прикорнувших ребят, усмехнулся и махнул рукой Мише:

— Пойдем, человече. Доложишь все воеводе.

Выйдя со двора, они прошли по накатанному пути к центральной усадьбе, точно так же заполоненной воинами, как все остальные. Солнце встало уже, начинало по-весеннему греть, а как же — весна-красна пришла, уже и Новый год — первое марта — успели отпраздновать, и снег на солнечной стороне постепенно становился ноздреватым, серым. А вот в лесу еще лежал сугробами во всей красе, да и лед на озерах был по-зимнему крепок.

— Сюда-от, — пройдя ворота, Никифор показал на крайнюю избу на высокой подклети.

Заскрипели ступеньки крыльца…

Воевода — звали его Домаш Твердиславич — оказался чем-то похож на бухгалтера — круглое добродушное лицо с маленькими умными глазками, стрижка в кружок, по обычаю — расчесанная бородка. Ему бы еще очки…

Однако вопросы задавал дельные — по существу: что за человек передал послание? Был ли сам Михаил во Пскове, в Дерпте? Какие там настроения, о чем говорят-шепчутся люди. Много ли стоит за немцев? Поддержит ли новгородскую рать большинство?