— Эй! Эй! Русские!

— Да где? — кнехты схватились за копья.

— Там, там!!! У озера… Эгберта чуть не ранили!

— Да много их там?!

— Кажется, двое!

— Ха! Двое? А ну, пойдем, посмотрим.

— И еще — с десяток молодых дев.

— Ах, там еще и девы? Тогда бежим!

Никого, конечно, не поймали, мало того, даже не увидели. Бедолага Эгберт снова получил по шее…

К обеду вернулись в бург, доложили… А после полудня герр комтур с верным оруженосцем, прихватив с собой «русское копье», отправился объезжать дальние селения, как того и требовали дела службы.

По дороге разделились на части — одна, под командованием Ивана Судака — отправилась вдоль берега к югу, вторая — ею командовал Доброга — на север, по дальним деревням, ну а уж все ближние селенья взял на себя лично герр комтур с оруженосцем и Эгбертом. Ну, те места считались пока относительно безопасными…

Едва кнехты скрылись из виду, Ратников резко поворотил коня на лесную дорогу, пришпорил, обернулся:

— Устанете — скажете!

И поскакал. А Максик с Эгбертом бежали за ним пешком. Не то чтобы им не полагалось сейчас коней — могли бы и взять — просто всадники парни были те еще — запросто могли свалиться на всем скаку да сломать себе шеи! Так что пусть уж лучше пешком, тем более от поворота до Танаева озера всего ничего — километров семь-восемь.

Расположились таким образом, чтобы можно было рассмотреть две тропы — и ведущую к озеру с побережья, и ту, что шла от дороги.

— А если враги не появятся до темноты? — осмелился поинтересоваться Эгберт. — Что тогда? Может, приготовить факелы? Тут много смолистых сосен.

— Нет, — Ратников покачал головой. — Уж как-нибудь обойдемся и так…

Солнышко светило совсем по-летнему, было очень тепло, даже жарко, и Михаил незаметно уснул, а когда проснулся — был уже вечер.

Остальные караульщики, слава богу, не спали. Эгберт что-то негромко рассказывал Максику, а тот внимательно слушал, время от времени задавая вопросы.

— Об жизни своей говорит, — повернув голову, пояснил подросток — ага, заметил все ж таки, что начальство проснулось!

— О Любеке рассказывает…

— А в Уставе любекских стекольщиков записано так, — чуть прикрыв глаза, продолжал Эгберт, а Максик тихонечко переводил, впрочем, Ратников и без него понимал кое-что. — Всякий желающий самостоятельно заняться стекольным делом должен пользоваться славой человека, который, по своему поведению и искусству, достоин этого звания. И должен дважды заявить о своих притязаниях на это звание… и быть бюргером.

— Так ты заявлял?

— А ты слушай дальше, Максимус. Ведь в Уставе любекских стекольщиков также сказано, что каждый желающий стать мастером должен обладать свободным имуществом в десять любекских марок, доказать свое искусство и дать обед. А также, желающие стать самостоятельными мастерами должны внести двадцать четыре шиллинга панцирного взноса и еще восемь шиллингов на покупку свеч… Видишь — сколько всего? А я ведь даже еще не подмастерье, хотя давно должен был. Мастеру Фердингу выгоднее держать меня в учениках.

— И ни фига не платить, — невесело усмехнулся Макс.

— Да, так. Именно.

— А что такое панцирный взнос, Эгберт?

— Это, видишь ли, те деньги, что идут на…

— Тсс!!! — прислушавшись, глухо прошептал Ратников. — Тихо вы оба! Похоже, идет кто-то!

Все трое насторожились… и действительно, услыхали чьи-то торопливые шаги на той тропе, что вела с побережья, со стороны бурга. Шаги становились все ближе, трещали кусты, слышались даже приглушенные ругательства — тот, кто явился сюда, вовсе не затруднял себя и подобием конспирации, видать, не рассчитывал встретить здесь особенно любопытных…

Между тем уже сильно стемнело, и ночка надвигалась черная, пусть даже и ясная, звездная, да вот только месяц висел на небе тоненьким, едва заметным серпом.

— Подпустим ближе, — взволнованно прошептал Михаил. — В конец концов, нам бы его только увидеть, опознать…

— А если это незнакомец!

— Тогда будем хватать — я ж говорил уже…

— Смотрите, сворачивает!

Уже у самой воды возникла невысокая, в накинутом на плечи плаще с капюшоном, фигура. Остановилась у старой березы… послышался треск ветки… Ага — вот как они оставляют друг другу знак. Предупреждают, блин…

Так… подобраться чуть ближе…

— Поползли, парни!

Еще… еще… и — совсем немного… лишь бы раньше времени не ушел, обернулся…

«Апчхи!!!» — громко чихнул Эгберт.

Фигура в плаще дернулась, обернулась…

Ратников тут же включил фонарь… выхвативший из темноты искаженное страхом лицо…

Лицо брата Германа, каштеляна!

— Вот уж никогда б не подумал, — покачал головой Макс.

А брат Герман… брат Герман вдруг расхохотался — весело, зло… Что-то прокричал, поднял вверх руку… И исчез.

Исчез совсем, как и не было!

— Ясненько, — подбежав, Ратников пошарил лучом фонаря у березы и, нагнувшись, поднял желтовато-коричневые осколки…

Ясненько!

Каштелян, исчезнув, так и не появился, что вызвало откровенную радость отца Арнольда, неофициально обвинившего пропавшего «брата» в пособничестве русским, о чем и был составлен самый серьезный доклад, отправленный с нарочным в Псков. И теперь ждали комиссию — представителей капитула.

Дежурство у Танаева озера Ратников не отменял, отправляя туда то парней, то одного Максика, то кого еще, благо теперь и вполне понятный повод имелся. Дни становились короче, по утрам подмораживало, хорошо, хоть дожди шли редко, и лес кругом стоял сухой, красно-желтый, красивый.

Несмотря на все произошедшее с отцом каштеляном, Михаил с Максом сразу же после происшествия почувствовали нешуточную надежду — еще бы, ведь все их догадки полностью подтвердились: и в самом деле, с Танаева озера можно было уйти. Как ушел отец Герман…

По всем прикидкам, каштелян, несомненно, должен был бы вернуться — только вот, когда? Да, в каморке исчезнувшего был проведен обыск… увы, никаких браслетов Ратников там не нашел.

Красавицу Лиину отец Арнольд перед ожидаемым приездом комиссии сплавил с попутным обозом в Псков, от греха подальше, отчего тосковал и еще больше исходил желчью, изводя паству придирками. Все — даже задиры бранденбуржцы — притихли, ждали.

Члены капитула явились на трех баркасах, два из которых принадлежали псковским купцам — попутчикам орденцев — шедшим за товаром на север, к Нарове. Спустив паруса, суда осторожно подошли к причалу на веслах, спустили сходни.

Герр комтур и отец Арнольд лично встречали высоких гостей — брата Дитмара, тощего сутулого и худого, с лысым, обтянутым сухой коричневой кожей, черепом, и его помощников, двух орденских монахов. Кроме них, было еще два «копья» хорошо вооруженных кнехтов, по мнению Ратникова — предосторожность совершенно лишняя, в бурге хватало и своих воинов, а по пути, на озере, вряд ли бы кто осмелился напасть на обоз — пиратов не имелось. Да и у союзных рыцарям псковских купцов было достаточно охраны.

Дородные, с окладистыми бородами, торговцы, сойдя на берег, с любопытством рассматривали укрепления, переглядывались, пересмеивались, перешептывались, да и вообще, такое впечатление, были себе на уме.

Михаил не обращал на них никакого внимания, полностью поглощенный представителями капитула. Брат Дитмар оказался въедливым, дотошным, и сразу же, едва помолившись, пожелал лично осмотреть комнату пропавшего каштеляна, каковая возможность и была предоставлена сразу же. Не обнаружив ничего любопытного — ну, конечно, Ратников там уже раза три все обыскал и бесполезно! — крестоносец, не выказав никаких эмоций, деловито скрылся в отведенных ему покоях — в небольшом гостевом домике, недавно пристроенном к южной стене — куда и велел привести ему некоторых братьев, «для существенной и важной беседы». Помощники орденского брата — монахи — рыскали по всему двору бурга: что-то расспрашивали, вынюхивали, примечали. Даже отец Арнольд, косясь на них, что-то злобно шептал и нехорошо щурился… доносчик чертов! Мог бы ведь и не выносить сор из избы — замяли б дело… Так нет же, решил себя показать! Ну, получай теперь.