По той же причине она не хотела вовлекать Алекса. Он быстро помог ей в неразрешимой ситуации с Милу, хотя никогда не рассказывал, куда увез ее. Но не пойдет ли он прямо к отцу, если она скажет ему, что прячет беглянку здесь, в Беллемонте?

Симона задрожала от этой мысли. Если об этом узнает ее деверь, яростный сторонник рабства, расколется их семейная солидарность, которая во многих креольских семьях — фактически во всех пыла главной силой. Бедную Долл отправят в Магнолиевую Аллею и накажут.

И кто может предвидеть, что случится, если за пределами семьи станет известно, что беглянку из Магнолиевой Аллеи прятали в Беллемонте? У ее отца есть влиятельные друзья в городе, но в эти непредсказуемые времена страсти кипят слишком бурно.

Нет, она должна справиться сама. Она должна найти способ встретиться с мадам Клео и поговорить с ней наедине.

Когда Ханна заколола последнюю шпильку в ее прическу, они услышали скрип колес на подъездной аллее.

— Гости вашей маман, — сказала Ханна.

— Я надеюсь, Долл не будет подглядывать за ними.

— Думаю, она понимает, мамзель.

Когда Симона спустилась в гостиную, ее родители уже разговаривали с двумя парами, старыми друзьями, и мужчиной, которого отец представил как своего клиента. Симона поздоровалась с каждым в отдельности, не переставая обдумывать свою проблему.

Алекс небрежно оперся о камин с бокалом в руке. Поскольку деликатное состояние Орелии стало заметным, она предпочитала обедать в своей комнате, когда приезжали гости.

«Ей одиноко, — подумала Симона, — может, я смогу пораньше оставить маминых гостей и посидеть с ней немного».

Она взяла свой бокал с аперитивом у Ричарда, величавого раба, папиного лакея и, когда необходимо, дворецкого, выполнявшего эти обязанности сколько она себя помнила, и села в кресло рядом с папиным клиентом. Его имя — Соренсен: белокурые волосы и синие глаза предполагали скандинавское происхождение.

— Вы гостите в Новом Орлеане, месье… мистер Соренсен?

— Нет, я здесь по делу, мадемуазель Арчер. Но я должен признать, что не знаком с вашими обычаями. Ваш отец защищает меня в гражданском деле, возбужденном против меня… э… одним провинциалом по причинам, остающимся для меня загадкой.

— Кайюном, — сказал Алекс с довольной улыбкой, — оскорбленным невинным вопросом мистера Соренсена о его наследстве.

Симона засмеялась:

— Вас должны были предупредить, мистер Соренсен, о том, что наши озерные кузены очень любят судебные разбирательства. Я знавала человека, преследовавшего в судебном порядке жену своего соседа, потому что она стирала во дворе в одной рубашке.

— За что же он подал на нее в суд? — Соренсен, видимо, решил, что упустил что-то в ее быстром французском.

— Ну, за то, что она позволила ему увидеть свое нижнее белье.

— Но разве это не личное дело? — озадаченно спросил Соренсен.

— Не для кайюна, — сказал Алекс, посмеиваясь.

— Особенно, если он подозревает, что женщина обманывает своего мужа, — добавила Симона, и все рассмеялись.

— Но ведь это не должно волновать ее соседа, не так ли? — сказал мистер Соренсен совершенно серьезно. — Или этот мужчина был — как вы это называете? — предмет насмешек?

— Просто сутяга, — сказала Симона.

Мелодия не согласилась.

— Было попрано его чувство справедливости. Вот что заставило его возбудить уголовное дело.

— Или он был добрым другом обманутого мужа, — предположил кто-то из гостей, вызвав новую вспышку смеха.

Оживленное обсуждение обычаев и предрассудков их аккадийских соседей заняло время аперитива. За обеденным столом Симона небрежно спросила мистера Соренсена, разделяет ли он любовь креолов к азартным играм. Это перевело разговор на один из любимейших городских видов спорта и, к восторгу Симоны, совершенно естественно заговорили о знаменитом заведении Клео.

— Разве это не необычное положение для женщины? — спросил Соренсен. — Или это также… э…

— Публичный дом? Вовсе нет, — сказал Алекс.

— Она унаследовала казино у своего пожилого китайского покровителя, — объяснил Джеф своему клиенту, — и ей удалось сохранить его прибыльным и свободным от нарушений закона. Она очень необычная женщина.

— Она зачаровывает меня, — воскликнула Симона. — Я бы хотела познакомиться с ней.

— Почему? Потому что азартные игры — табу для женщин? — спросил кто-то из друзей Мелодии, знавших Симону с детства.

— Совершенно верно, — сказала мать. — Точно, как…

Симона поняла, что она хочет упомянуть ее занятие разведением чистокровных, и прервала:

— Табу для всех, кроме проституток. Разве не так, Алекс?

— Симона! — упрекнула мать, но Алекс усмехнулся и сказал:

— Примерно так.

— Но вы безусловно можете посетить ее ресторан на первом этаже, не подвергая опасности свою репутацию, — заметил Соренсен. — Игорные залы находятся наверху, а еда изумительная. Я уверен, что видел там несколько обедающих супружеских пар.

Симона просияла:

— Что ты скажешь, Алекс? Ты отвезешь Орелию и меня пообедать в заведение мадам Клео?

— Орелию нет, но о тебе я подумаю, — поддразнил ее брат.

— Я не знаю, чувствовать мне себя польщенной или возбудить против него уголовное дело, — обратилась Симона к Соренсену, и снова все рассмеялись.

— Если он откажется, — любезно сказал Соренсен, — пожалуйста, попросите меня, мисс Арчер.

— Я запомню, месье.

Когда Мелодия предложила дамам вернуться в салон, а джентльменам выкурить сигары и выпить бренди в библиотеке, Алексу удалось на минутку задержать Симону в холле.

— Что это за разговоры о мадам Клео? — тихо спросил он. — Почему ты хочешь познакомиться с ней?

— Это каприз, Алекс. Почему я должна иметь причину?

— Потому что, я думаю, она у тебя есть.

Алекс говорил серьезно. Симона задумчиво посмотрела на него. Знает ли он?

Алекс, в свою очередь, смотрел на нее и думал: «Что она знает? Сказать ли ей?» И решил, что, если говорить ей о связи Клео с Арчерами, это должна сделать сама Орелия.

— Ладно, я отвезу тебя, — неожиданно сказал он. — Но только если Орелия согласится поехать.

— Но она беременна! — тихо возразила Симона.

— Именно поэтому, — сказал Алекс с вызывающей усмешкой.

Они расстались, и Симона присоединилась к дамам.

Час спустя, уезжая, Соренсен поцеловал руку Симоны и сказал:

— Мисс Арчер, надеюсь, я могу иногда видеться с вами?

— Я уверена, что мы встретимся снова, мистер Соренсен, поскольку Новый Орлеан одержим балами и празднествами.

— Если бы я мог наве…

— Я обещаю оставить для вас танец на следующем балу.

Он поблагодарил ее с печальной улыбкой. После его отъезда она поднималась по лестнице, испытывая пронзительную тоску по Аристу. Легко постучав в дверь Орелии, она решила, что никогда больше не откроет сердце ни одному мужчине. Только своим легко возбудимым, но более предсказуемым лошадям!

Арист стоял на мостике «Цыганской Королевы» с капитаном Эдмондсом, наблюдая за появлением зданий и причалов Сен-Луиса. Порт был забит речными судами всех типов: от старинных плоскодонок до колесных пароходов. Набережную заполняла пестрая толпа портовых рабочих, индейцев, охотников и скотоводов, приехавших продать свою продукцию и купить провиант у мужчин в темных сюртуках и цилиндрах. На высоких берегах реки сквозь деревья виднелись белые дома богачей. Оживленно гудящий Сен-Луис был воротами быстро расширяющегося Запада.

Они пристанут здесь на ночь и после разгрузки и приема нового груза отправятся дальше, к Натчезу и Новому Орлеану. Впервые Арист не ожидал с нетерпением возвращения в Бельфлер и родной город. Казалось, вся энергия и радость покинули его жизнь.

В этом путешествии, встречаясь в северных городах с грузоотправителями, принимая заказы и ведя переговоры о тарифах, он чаще, чем раньше, сталкивался с антиюжными настроениями.

— Антирабовладельческие фракции агрессивнее и шумнее, чем в мои первые посещения Севера, — сказал он капитану Эдмондсу. — Многие северяне возмущаются властью, которой обладают в конгрессе наши южные депутаты. Я слышал гневные обсуждения решения Верховного суда по делу Дреда Скотта и Закона о беглых рабах, практически аннулирующего Миссурийский компромисс, разделивший штаты на свободные и рабовладельческие.