— Снимайте мокрую одежду, — нежно сказал он, — а я разожгу огонь.

Он открыл гардероб и бросил ей парчовый халат, затем опустился на колени перед камином. Она мгновение подержала халат и решила сделать то, что он просил. Халат был так велик ей, что она смогла снять под ним платье и сорочку. «По крайней мере, — подумала она, — это не халат Элен де Ларж!»

Он рассмеялся, увидев, как она заворачивает рукава, полностью скрывшие ее кисти. Он дернул ленту звонка, и через несколько мгновений в дверях появился слуга. Арист отдал ему груду мокрой одежды Симоны и велел привести ее в порядок.

— И принеси нам очень горячий кофе. Мадемуазель замерзла.

— Да, господин, — сказал слуга, старательно отводя взгляд от Симоны, сидящей на краю кровати.

Пылая от сознания своей наготы под его халатом, Симона спросила:

— Так необходимо было вызывать слугу?

— Он — воплощение благоразумия.

Огонь запылал, разгоняя темноту, вызванную дождем, за единственным окном комнаты. Арист принес полотенце, сел рядом с ней и стал промокать воду с ее волос. Через минуту он печально сказал:

— Я рассыпал шпильки. Но мне нравятся ваши волосы, когда они распущены.

С удивительной нежностью он вытер насухо темные пряди и позволил им рассыпаться по ее плечам.

— Идите, садитесь у огня.

Он снова рассмеялся, когда она соскользнула с кровати, закутанная в его огромный халат, и обвил ее руками.

— Такая изящная, — прошептал он, и его рука скользнула под халат, охватив ее грудь. Она застонала от удовольствия и осознала, что почти теряет контроль над собой. — Ты хочешь меня, моя любовь.

— Да, — сказала она. — Я хочу тебя! Но этого никогда не будет!

— Никогда? Ты не можешь так думать.

Она отпрянула от него, туго обернув халат вокруг своего обнаженного тела и сложив руки — как двойную преграду между ними.

— Почему ты так мучаешь меня? — взорвался он.

Она в отчаянии смотрела на него, про себя думая: «Потому что я предала тебя». Но она не могла сказать ему этого.

— Почему? — снова спросил он.

— Потому, что я люблю тебя, — прошептала она.

— О, моя любимая!

Это было безумием, но он желал ее так отчаянно, что в этот момент не видел ничего, что разделяло их. Он притянул ее к себе снова и целовал, пока она чуть не потеряла сознание от страсти.

— Тогда решено, — убедительно сказал он, — потому что мне не нужна никакая другая женщина.

Произнеся эти слова, он понял, что сказал правду. Все его традиционные возражения против ее упрямой независимости и одержимости лошадьми потеряли свою силу. Его решимость последовать желаниям отца и заключить брачный контракт была забыта. Симона Арчер — единственная женщина, которая нужна ему.

Осторожный стук в дверь предшествовал появлению слуги с подносом, на котором стояли кофейник в чаше горячей воды, две маленькие чашечки и пирожные.

Симона закуталась в халат и села в одно из кресел у камина.

Слуга поставил поднос на столик и вышел. Арист последовал за ним из комнаты, и Симона услышала, как он дает ему какие-то инструкции. Вернувшись, он сказал:

— Мой слуга отведет твой экипаж на платную конюшню.

Он наполнил чашку и принес ей, опустившись на колени на ковер у ее кресла. Он положил руку на ее колено, большую красивую руку с длинными пальцами, золотистую от загара на фоне темно-красной парчи его халата. Он был тревожно близко. Она чувствовала, как тепло его тела медленно проникает в нее.

— Я люблю тебя, Симона.

Она заглянула в его глаза и увидела, что он верит этому. Она робко коснулась его непослушных волос.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

— Пей свой кофе, — сказал он прерывистым голосом, — потому что, когда ты выпьешь, я буду ласкать тебя. Часами. Может, весь день и всю ночь. Может, я никогда не отпущу тебя.

Час спустя он откинул волосы с ее щеки и сказал:

— Мы можем пожениться, если хочешь.

Ее голова уютно устроилась в изгибе его плеча, ее ноги сплелись с его ногами. Ощущение его обнаженного тела было волшебным, и ее удовлетворенное тело пело от прекрасных воспоминаний их любви.

Она лениво напомнила ему:

— Ты хочешь взять в жены юную девочку из монастыря. Девочку, которой ты сможешь управлять. Разве не так?

— Я хочу только тебя! Если не хочешь выходить замуж, можешь получить меня на любых твоих условиях, Симона. Тебе нужно только сказать. Только позволить мне любить тебя!

Она спрятала лицо на его плече, вдыхая его запах.

— Я люблю тебя.

— И ты выйдешь за меня замуж?

— Ах, не спрашивай об этом, дорогой Арист.

— Господи! — пылко сказал он, приподнимая голову, чтобы видеть ее. — Как же ты раздражаешь меня, Симона Арчер! Ты представляешь, как сердишь меня? Или как я обожаю тебя?

— Но я же сказала, я люблю тебя. Только я не подчинюсь ни тебе, ни любому другому мужчине.

Он застонал, затем сжал ее в объятиях и поцеловал.

— Но это не последнее твое слово.

— Последнее!

— Нет. Ты моя любовь, Симона. Я теперь знаю это, и ты это знаешь. Ты придешь ко мне. Женой или любовницей… мы будем вместе…

Он наклонился над ней, целуя ее шею, грудь, пока страсть снова не воспламенила их и их тела не слились в экстазе.

Арист проснулся первым. Голова Симоны лежала на его плече, ее ароматные черные волосы раскинулись по ее лицу, смешиваясь с волосами на его груди. Мягкость ее тела, шелковистость ее кожи на его крепких мускулах возбуждала, но не яростной страстью. Это было задумчивое созерцательное возбуждение, и он лежал неподвижно, наслаждаясь тем, что обнимает ее, спящую, вспоминая все восторги, дважды разделенные с нею.

Она приняла его легко и глубоко, он не почувствовал никаких преград. Среди его распутных друзей было широко известно, что у женщин, скачущих на лошади так много, как Симона Арчер, и с самого детства, разрывается девственная плева. Симона во многом была невинна, но она неуловимо давала ему понять, что доставляет ей удовольствие, а чего она не хочет.

Он не предохранил ее. Его реакция на вулканическую силу их страсти совершенно лишила его контроля над собой. Он не смог бы оторваться от нее, так же как не смог бы взлететь над кроватью. Но это не имело значения. Они поженятся. И у них будут дети. Он не отпустит ее.

Симона открыла глаза, откинула волосы и улыбнулась ему. От ее взгляда его сердце тревожно забилось. Он вдруг сказал, совершенно не собираясь этого делать:

— Я не лишил тебя невинности, дорогая.

— В моем возрасте? — поддразнила она, и он не понял, то ли она мстит за его замечание на охоте о ее девическом статусе, то ли говорит серьезно. Был ли он ее первым любовником?

Он крепче сжал ее плечи:

— Это не имеет значения, не правда ли, любимая? Бог знает, я не девственник. Но теперь, когда я нашел тебя, я мог бы пожелать этого.

Он притянул ее к себе и поцеловал долгим нежным поцелуем, в котором было гораздо большее чувство, чем просто вожделение.

Когда наконец он отпустил ее, она приподнялась на локте и посмотрела на него сверху вниз. В ее глазах была вся нежная радость, которой он завидовал, когда она ласкала милого маленького жеребенка в конюшне, — все это и даже больше.

— Я люблю тебя, Арист.

— Я говорил раньше «Я люблю тебя», любимая, но никогда я не вкладывал в эти слова то значение, что сейчас.

Он взглянул на задернутое шторами окно и увидел в щелочку, что дождь прекратился и алый свет низкого солнца проникает сквозь облака.

— Посмотри, готова ли твоя одежда, и я пошлю слугу за твоим экипажем. По дороге в Беллемонт подумай о том, как сказать очаровательной Мелодии, что я хочу жениться на ее дочери.

Она покачала головой, смеясь, и ответила ему поцелуем.

Джон Уоррен Отис поздоровался с новым хозяином и взял у слуги чашку кофе. Они сидели в галерее. День был ясным и уже теплым, приятным в тени, отбрасываемой крышей дома. Воздух был пронизан ароматом жимолости.