К обществу больных принадлежать не хочется.

Ей вообще часто казалось, что мир болен, и она вместе с ним, и нет никому спасения.

Сложно все.

Джил вздохнула. Если отец узнает, он ее убьет. Да и не подобает юной леди хлестать виски. Но она же не хлещет, так, прикладывается. Она отвинтила пробку плоской фляжки. Холодная жидкость с резким запахом обожгла рот и горло. По животу растекалось тепло, заполняло бедра и руки.

— Вылей эту дрянь, — раздался голос за спиной.

Митчелл. Несравненный Кристиан. Джил напряглась. Была б она трезвее — покраснела бы.

— Это кока-кола, — бросила она.

— Тем более дрянь. Дай сюда.

Боковым зрением Джил заметила протянутую к ней руку.

— Вот еще. — Она демонстративно завинтила пробку и спрятала фляжку во внутренний карман спортивной куртки. — Летела сюда с одним папочкой, а теперь у меня их двое?

Он ее бесил, как бесит в детстве чужая кукла-красавица. Легче сломать, чем вынести, что такая прелесть принадлежит кому-то другому.

— Вот еще, — передразнил ее Кристиан. — Я еще не настолько грешен, чтобы Бог наказал меня такой дочкой.

Джил фыркнула, вложив в этот звук все презрение, на какое была способна. Она ему не нравится. И правильно, она даже не старалась. Не то чтобы не хотела, но бегать за мужиком, пусть даже таким, — недостойно.

— Дай, мне надо, — сказал Кристиан совсем другим тоном.

Она повернулась к нему, посмотрела снизу вверх…

Даже в таком разбавленном предрассветном свете пополам с пляшущими бликами от огня было видно, что левая скула у него посинела и отекла, а под глазом наливается фиолетовый синяк.

Джил ахнула и зажала рот ладошкой — детский жест.

— Что случилось?!

— Пойло-то дай.

Она стиснула зубы. Хмель моментально выветрился. Вытащила из кармана платок — надо же, чистый! — и опрокинула на него фляжку. Коричневое пятно на белом смотрелось неопрятно.

Джил поднялась, привстала на цыпочки, промокнула ушиб. Кристиан поморщился.

— Я не затем, — усмехнулся он и вынул из ее потерявших бдительность пальцев фляжку. Сделал два крупных глотка.

— Так что?…

— Упал, — мрачно обронил Кристиан.

— Угу. Полез за медом, укусила пчела, испугался, упал, а там тебя встретил медведь.

— Молодец, хорошо мыслишь. Для ученого главное — воображение.

— Да что ты говоришь? — Джил вздохнула, совсем как ее мама, когда Джил в детстве возвращалась домой с разбитыми коленками и гордо сдерживала слезы. — Герой-любовник.

— Что ты знаешь о любви, девочка, — тоном записного ловеласа протянул Кристиан.

Джил не догадывалась, насколько сильно его задела. Собственной репликой он только добавил перца на растревоженную рану.

— Ничего, — хмуро и как-то честно отозвалась Джил.

Он встретился с ней взглядом. Хорошая девочка. Юная разбойница с фляжкой виски в кармане, а все равно хорошая. Красивенькая. Колючая. Неженственная. Искренняя.

— Я тоже, — сквозь ком в горле проговорил Кристиан. Усмехнулся криво.

Она захлопала ресницами.

— Ну что ты так смотришь? Впервые видишь?

— Впервые.

Джил осторожно, будто боясь обжечь или обжечься, коснулась пальцами его здоровой щеки. Улыбнулась одними глазами. Села на бревно, потянула его за руку вниз — сядь рядом.

Они не разговаривали, смотрели на огонь. Кристиан думал о том, что сегодня навсегда потерял Луизу. Не потому, что ее забрал другой мужчина, а потому что сам повел себя, как идиот. И по-другому, видимо, не умеет.

А о чем думала Джил, он не знал.

Но то воистину была ночь странных разговоров и великих открытий.

Утром в лагере начала было подниматься тревога. Тревожились при виде Кристиана. Версию «упал» никто не принимал всерьез, но неожиданно для самого Кристиана ее поддержала Джил:

— Па, прости меня, я балда, но это я поспорила с мистером Митчеллом, что залезу на дерево быстрее и выше! — опустив голову, но очень твердо проговорила она посреди установившейся тишины.

— Джи-ил… — протяжно вздохнул профессор Хаксли.

— Я признаю, я не должна губить твоих лучших специалистов. Но ты же рад, что это не я упала и расшибла голову? — Глаза Джил сверкнули из-под рваной челки.

На это профессор Хаксли не нашелся, что ответить.

Завтрак прошел за обсуждением техники безопасности и рассказами о том, как кто-то куда-то пошел и там с ним приключилось страшное, потому что он вел себя, как идиот.

Френсис и Луиза переглянулись только один раз. Ей показалось, что он ей подмигнул.

Потом снова потянулись похожие друг на друга дни — воистину затишье перед бурей…

Но вот этот день должен был стать совершенно особенным. Луиза поняла это, даже не успев открыть глаза. Она полежала еще немного, зажмурившись и нежась в теплой постели и в этом сладостном предвкушении. Потом все-таки сделала над собой усилие и открыла глаза. Тонкую ткань палатки силились пронзить насквозь лучики утреннего солнца. На потолке, если можно назвать потолком этот кусок непромокаемой ткани, лежало ослепительно-яркое пятно света. Где-то неподалеку заливалась совершенно дисгармоничными, с точки зрения Луизы, трелями неизвестная птица, судя по голосу, весьма крупная.

Дороти в постели уже не было. Тем лучше. Хорошо, когда есть с утра минутка побыть наедине с собой и привести мысли в порядок, наметить планы на день…

На этот день у Луизы был только один план — совершить что-нибудь из ряда вон выходящее. Она блаженно улыбнулась, представив, что это может быть. Хихикнула и покраснела от своей нескромной мысли. Потянулась. И решила, что такой чудесный день вполне уместно начать с принятия душа.

Так как душ на ближайшие двести километров был один-единственный, и тот весьма условный, пришлось провести опрос: а не будет ли профессор возражать, если она приступит к работе на час позже, и нет ли у кого-то таких же планов, как у нее.

Ей дали зеленый свет, и Луиза, весело помахивая сумкой, в которую положила не напрасно привезенные из дома мыло и шампунь, бодро направилась в лес. Благо жара еще не сгустилась, и температура воздуха бодрости духа никак не мешала.

Пейзаж с водопадом подействовал на Луизу почти гипнотически. Он напомнил ей о предыдущем пребывании здесь с Френсисом, о восхитительных и волнующих мгновениях, пережитых у берега этого вот озерца. Но она не жалела, что теперь пришла сюда одна, даже наоборот… Она забыла о своем первоначальном намерении и просто опустилась на ствол поваленного дерева. Чтобы смотреть. Чтобы слышать. Чтобы чувствовать.

Все-таки это самое волшебное приключение в ее жизни!

Потом, правда, здравый смысл взял верх над романтическим настроением, и Луиза поняла, что если не вымоется сейчас, то ходить ей в пыли и поте еще бог знает сколько. Конечно, ее избалованность комфортом уже почти переродилась в здоровое безразличие к некоторым неудобствам жизни в лесу, но решение-то было принято…

Она огляделась — привычная скованность мешала раздеться даже посреди леса. Никого. Пожалуй, у ее купания будут только хвостатые и пернатые свидетели… Луиза улыбнулась и сняла одежду.

Она невольно ойкнула, когда коснулась ногой воды, — холодно.

Никогда прежде Луиза не мылась так быстро. Будь вода хоть чуть-чуть потеплее, она бы растянула такое райское наслаждение, как купание под водопадом, но ее будто пронзали тысячей ледяных иголок, и она поспешила выбраться на сушу, как только был достигнут удовлетворительный уровень гигиенической чистоты.

Полотенце Луиза забыла, но ведь позволить солнцу и легкому ветерку высушить капли на коже — одно удовольствие…

— Ого! — раздался громкий возглас Кристиана.

Луиза вскрикнула и схватила охапку одежды, чтобы хоть немного прикрыть наготу.

Кристиан демонстративно повернулся к ней спиной.

— Крис, ты свинья, свиньей был и свиньей останешься! — выпалила Луиза.

— Может, это то самое, что тебя во мне притягивает? — нахально поинтересовался он.