Договор между двумя сторонами был подписан 4 сентября, а несколько дней спустя обе эскадры покинули наконец воды Португалии, взяв курс к берегам Англии. Один из участников похода, офицер Панафидин, по сему случаю оставил следующую дошедшую до нас запись: "Итак, мы оставляем Лиссабон, идем вместе с английскими кораблями в Англию под своими флагами, точно как в мирное время. Не хвала ли Сенявину, сумевшему вывести нас с такою славою из бедственного нашего положения?"

В Портсмут прибыли 27 сентября, в тот самый день, когда исполнился год после отплытия из Средиземного моря. Кто думал тогда, что так затянется плавание? Корфу покидали с надеждой встретить осень на родной земле. А что вышло? Десять месяцев простояли в Лиссабоне, и еще неизвестно, сколько придется простоять здесь, в этом неприветливом, холодном английском порту!.. Крепко не повезло эскадре.

Осложнения в чужеземном порту начались довольно скоро. Однажды, когда Сенявин в своей каюте пил чай, к нему явился дежурный офицер с докладом о прибытии на флагман помощника начальника порта адмирала Монтегю.

— Чего от нас хочет этот человек? — спросил Сенявин.

— Именем начальника порта он требует, чтобы мы спустили российские флаги.

— А другого ничего не хочет?

— Начальник порта требует также, чтобы ваше превосходительство вместе со всеми офицерами сошли на берег.

Сенявин резко отодвинул от себя чайную чашку.

— Где этот адмирал, тащи его сюда!

Помощник начальника порта имел раздраженный вид. Предлагать ему чай было просто нелепо.

— Вы прибыли по поручению начальника порта? — уточнил Сенявин.

— Я представляю как начальника порта, так и британское адмиралтейство, — надменно ответил тот и повторил требования, которые до этого уже высказал дежурному офицеру.

Сенявин спросил:

— Известны ли вам условия Лиссабонской конвенции, подписанные адмиралом Коттоном?

— Я выполняю приказы адмирала Монтегю, а не Коттона.

— Ежели так, — спокойно сказал Сенявин, — тогда передайте адмиралу, которому служите, что мы не примем ни одного его требования. Русский флаг будет спущен, как обычно, после захода солнца с должными почестями. И сходить на берег мы тоже не будем, потому что на кораблях своих чувствуем себя уютнее.

Выражение властности на лице английского адмирала исчезло.

— Я прошу, — сказал он, — чтобы вы сообщили обо всем этом моему адмиралу сами в письменном виде.

— Я сделаю это с большим удовольствием.

Сенявин тут же при нем написал начальнику порта письмо. Он категорически отверг все его требования и угрозы. Он писал: "Если же, ваше превосходительство, имеете право мне угрожать, то, нарушая сим святость договора, вынуждаете меня сказать вам, что я здесь не пленник, никому не сдавался, не сдамся и теперь, флаг мой не спущу днем и не отдам оный, как только с жизнью моею".

Помощник начальника порта отбыл на берег уже без прежней спесивости, с какой поднялся на русский корабль. Он понял, что русский адмирал не из робкого десятка и голыми руками его не возьмешь.

Решительное поведение Сенявина отбило у англичан охоту действовать с открытым забралом. Ему более не угрожали и не предъявляли чрезмерных требований. В то же время Сенявин не мог не чувствовать, что англичане еще не отказались от мысли как-нибудь незаметно перевести русских на положение военнопленных.

Выполнение условий конвенции английской стороной осуществлялось под руководством лорда Мэкензи. Этот человек говорил о себе, что воспитан в джентльменских традициях, но толковал эти традиции по-своему. Во всяком случае, он палец о палец не ударил, чтобы дать ход выполнению условий соглашения.

Между тем наступила зима. Припасы на русских судах кончились, пришел голод, а с голодом участились болезни, на корабли стала наведываться смерть. Теперь уже ни одного дня не проходило без того, чтобы не хоронили покойника. В иные дни умирало сразу по нескольку человек.

Надеяться на скорое заключение мира между Англией и Россией пока не приходилось. Россия оставалась в союзе с наполеоновской Францией. В этих условиях самым разумным было добиваться выполнения англичанами пункта конвенции, которым предусматривалась отправка команд эскадры в Россию на английских транспортах.

Мэкензи вначале обещал принять необходимые меры, но потом ответил отказом, сославшись на то, что-де корабли Швеции, находящейся в состоянии войны с Россией, "будут останавливать в море суда и требовать выдачи русских".

Вопрос об отправке русских на родину был решен только 14 марта 1809 года. Арапов узнал об этом будучи в портовом госпитале, куда его положили с тяжелым заболеванием, узнал от самого Сенявина, зашедшего к нему попрощаться.

— Транспорт получен? — спросил он адмирала.

— Мы уже закончили погрузку. На судах эскадры не осталось ни одного человека.

После этого сообщения наступила тягостная пауза. Арапов ждал, что скажет командующий о его дальнейшей судьбе. Но командующий молчал, хмурился только… Арапов не выдержал и спросил о себе сам: возьмут его из госпиталя на транспорт или не возьмут? Продолжая хмуриться, Сенявин объявил:

— Тебе, брат, придется пока остаться. Доктор считает, что не выдержишь качки. Поправишься и прибудешь один. Одному проще, отдельного транспорта просить не придется. Начальник порта тебя отправит.

Арапов промолчал. Он не мог говорить. Глаза его наполнились слезами. Сенявин теперь уже рассердился совсем:

— Ну это ты брось!.. Говорю тебе: поправишься — сам доберешься. Меня найдешь в Петербурге или Ревеле. Прощай, брат!

— Прощай!.. — с трудом выдавил из себя Арапов.

Команды эскадры, переведенные на транспортные суда, отчалили от Портсмута 5 августа, а 9 сентября они были уже в Риге. Так закончилось их долгое трудное плавание.

Осень 1809 года выдалась в Темниковском округе сухой, тихой. Ни дождей, ни ветров. В октябре случались дни, когда солнце припекало так, что впору снимай рубаху и беги на Мокшу купаться. Но увы, лето было уже позади. Багряность и чернота лесов, жухлость лугов и жнивья, прозрачность воздуха и его настоянность терпкими запахами являли собой признаки приближающихся холодов. Да и сама Мокша была уже не такой, чтобы в ней купаться. Водоросли в затонах опустились на дно, вода выстоялась до полной прозрачности, сделалась даже какой-то сонливой — только и осталось ледком ее прикрыть.

Так продолжалось почти до самого Михайлова дня. А потом вдруг появились мохнатые тучи, пошел мокрый снег. Прощай, теплые денечки! Прячь, мужик, под навес телеги, готовь под упряжь сани.

В тот день, когда погода резко повернула на зиму, в Темникове, в Спасо-Преображенском соборе, служили благодарственный молебен по случаю заключения выгодного России мирного договора со Швецией. Война продолжалась полтора года, и шла она с переменным успехом — верх брали то русские, то шведы. Но после того как русские войска были удвоены числом, положение противника стало безнадежным. А тут как раз в Стокгольме произошел государственный переворот, король Густав IV был свергнут, власть перешла к герцогу Зюдерманландскому, которому ничего другого не оставалось, как просить у России мира. По заключенному договору к России отходили Финляндия и Аландские острова. Швеция обязалась также присоединиться к континентальной блокаде, имевшей целью лишить Англию возможности вести торговлю с другими странами и таким образом сокрушить ее сопротивление союзным державам.

На торжественную службу собрались многие помещики, в том числе и дворянский предводитель Никифоров. Ушаков тоже приехал.

О мире со Швецией Ушаков узнал еще до того, как в Темников дошли с сим известием газеты. Ему написал о том племянник, продолжавший служить в Петербурге в чине капитан-лейтенанта. Но Ушаков почти ничего не знал о ходе войны с Турцией, которая возобновилась минувшей весной. Племянник ничего не написал также о судьбе Сенявинской эскадры. Где она, дошла ли до своих берегов?.. Обо всем этом он надеялся узнать здесь, в Темникове.