Сложив руки на животе, обтянутом жилетом, он спросил:

– Какое дело? Я встал.

– Подумайте об этом, Луи.

– О чем?

Я уже направлялся к двери, когда он окликнул:

– Всегда рад видеть вас, мистер Геллер. Заходите в любое время.

Секретарша в приемной подарила мне ледяной взгляд, и я вышел из офиса, размышляя, должен ли я поговорить об этом с капитаном Стеги, или, может быть, попытаться выложить все Коули, ему, наверное, будет интересно выслушать мой рассказ. Пурвина хотелось избежать любой ценой, уж слишком рьяно он рвался убить Диллинджера.

После прохладного комфорта в офисе Пикета лифт показался мне невыносимо душным. К тому же от лифтера тоже пахло не очень приятно.

Выйдя на улицу, я снял пиджак невзирая на то, что это была чопорная Ла-Саль, и перебросил его через плечо

В этот момент два здоровенных парня в костюмах и при галстуках подошли ко мне, улыбаясь, будто встретили самого Форда. Оба приветливо кивнули.

Один из них сказал:

– Мистер Нитти хотел бы встретиться с вами. Пройдемте. О'кей, Геллер?

Идти пришлось совсем недалеко – до ресторана «Капри» на Норд-Кларк-стрит. Всего лишь один квартал. Как и офис Пикета, «Капри» находился близко от Сити-Холла, где действительно обитали деньги и власть. Его большой, в клубах дыма, обеденный зал – стены отделаны панелями из необработанного дуба, диваны-кабинки обтянуты коричневой кожей – был заполнен только мужчинами: судьями, официальными лицами города, адвокатами, театральной публикой. Некоторые из них уже изрядно нагрузились: в ближайшей кабинке Джейк Эрви изображал, как он жует ухо Пэту Нэшу, в то время как Нэш был поглощен прожевыванием своей солонины с капустой. Мне показалось, что я видел Руди Валли, сидящего спиной за столом в дальнем левом углу, болтающего за бифштексами и отбивными с несколькими мужчинами, которые были, как мне показалось, театральными агентами и продюсерами.

Но я не видел Фрэнка Нитти, хотя всем известно, что он владеет «Капри» и держит здесь свой двор.

Мои мощные конвоиры вежливо провели меня через стеклянную дверь в маленький, выложенный изразцами холл возле лифта. Один из них, с глубокими ямочками на щеках от улыбок, нажал кнопку лифта. Когда лифт опустился, решетчатую дверь открыл лифтер, одетый в костюм и при галстуке, с бугром на пиджаке, выпиравшим под его левой рукой.

– Прохлопайте его, – посоветовал он сопровождающим.

Второй конвоир, без ямочек от улыбок, но с родинками на лице, спросил:

– Зачем, он без пиджака, где ему держать пушку?

Но пока он говорил это, другой парень все же прохлопал меня. Револьвера со мной не было, как не было ни ножа, ни бомбы. Только ключи от машины да зажим для денег с десятью долларами. Двумя пятерками. Все это, однако, он вынул из моих карманов, просмотрел и вернул обратно, улыбнувшись при виде зажима для денег, при этом ямочки на его щеках стали глубже.

– Чтобы наличность не свертывалась, да, дик[45]? – дружелюбно сказал он.

Он был слишком крутой, чтобы мне отшучиваться. Поэтому я просто ответил «да» и вошел в лифт. Они последовали за мной.

Мы поднялись на третий этаж, эти двое вышли первыми. Лифт не стал спускаться вниз, лифтер в костюме и с бугром от револьвера вышел из него и присоединился к нам. Мы находились в прихожей, отделанной тем же необработанным дубом, стены были голые.

Напротив лифта были двойные двери, в которые прошел улыбчивый с ямочками. Через секунду он вернулся и, придерживая дверь открытой, поманил пальцем.

– Мистер Нитти ждет вас, – сказал он.

Я вошел в кабинет, мои конвоиры остались в приемной.

Я оказался в большой столовой, в которой стояли накрытые скатертями столы, а вдоль левой стены – длинный банкетный стол.

Фрэнк Нитти сидел один за столом на четверых, в дальнем правом углу, спиной к стене и ел. Он оторвал взгляд от тарелки, улыбнулся и помахал мне рукой, в которой держал вилку. Затем снова опустил глаза на свою тарелку.

На паркетном полу не было ковра, мои шаги гулко раздавались в тишине зала, когда я плыл мимо довольно Удаленных друг от друга столиков к тому, за которым сидел Нитти. Он снова поднял на меня взгляд, привстал и кивнул на стул напротив себя. Я сел. Мы не виделись около года. Теперь он был без усов и выглядел тощим и немного постаревшим. Но по-прежнему оставался грубовато красивым мужчиной, со шрамами на лице. Гладко зачесанные назад волосы были разделены пробором. Бывший парикмахер, он всегда следил за прической и сейчас был безукоризненно подстрижен. Одет Нитти был в костюм и рубашку черного цвета, белый галстук украшала рубиновая булавка.

Он ел отварную говядину с маленькими ломтиками картофеля и кружками моркови, запивая все это молоком.

Должно быть, он заметил мою гримасу при взгляде на еду, поэтому сказал:

– Черт бы побрал мою язву. И это еще не самое худшее из того, что приходится есть в последнее время.

– Чтобы владеть рестораном, можно и пострадать, – ответил я.

Он слегка улыбнулся:

– Да. Может быть, я должен взяться за какую-то другую работу.

Я ничего не ответил, я нервничал. Казалось, я нравился Нитти, но коротышка был из тех, кто наводил страх.

– Геллер, – сказал он, – ты выглядишь старше.

– А вы совсем не изменились, Фрэнк.

– Чепуха. Я постарел лет на десять после того, как эти мерзавцы подстрелили меня в прошлом году. Если бы тебя там не было, и ты бы не заставил их вызвать скорую, я бы сейчас пребывал среди ангелов.

– Среди ангелов, Фрэнк?

Он нарочито пожал плечами:

– Я добрый католик. А ты еврей, Геллер? Ты больше похож на Мика[46].

– Я и то, и другое, но в то же время и ни то, и ни другое. Я ни разу в жизни не был ни в одной церкви, за исключением каких-то случайных свадеб и похорон.

Он ткнул в мою сторону пальцем и с ужасом сказал:

– Это нехорошо. Послушай, парень – прими, черт побери, какую-нибудь религию. Ведь ты не будешь жить вечно.

– Я должен это воспринимать как угрозу, Фрэнк? К нему вернулась улыбка, рубин на булавке галстука словно подмигнул мне.

– Нет, просто дружеский совет. Ты мне нравишься, парень. Ты сделал мне добро. Я такого не забываю.

– Вы вернули мне добро. Мы квиты.

– Может быть. Но ты мне нравишься и знаешь это.

– Что ж, приятно слышать.

– Я уважаю тебя. Ты обладаешь – как там называют это? – целостностью. Это качество присуще далеко не всем, понимаешь?

Я понимал, что он так считает потому, что я уволился из полиции после того, как два полисмена, охранники мэра Сермэка, вовлекли меня, ничего не подозревающего, в попытку покушения на жизнь Нитти.

– Ты парень что надо, – сказал он, подцепляя вилкой еду из немногих картофелин, – ты умный и честный, хотя не настолько честный, чтобы это создавало проблемы. И ты цельная натура. Вот почему ты мне нравишься.

Я решился на шутку.

– Это звучит как приветственная речь, – сказал я. – Может, нам лучше перейти к банкетному столу и пригласить присоединиться к нам тех ребят, что привели меня сюда?

Он стерпел это, даже снова улыбнулся, затем нахмурился и быстро сказал:

– Они не были грубы? Я сказал им, что ты будешь моим желанным гостем, чтобы не было никаких грубостей.

– Они не были грубы, Фрэнк. Где вы нашли этих ребят – в зоопарке Линкольн-Парка?

Он отпил молока и улыбнулся мне молочными усами, которые затем вытер толстой рукой; на безымянном пальце блеснуло золотое кольцо, весившее, должно быть, полфунта.

– Эти ребята выглядят здоровенькими, не так ли? – сказал он. – После нападения Сермэка я позаботился о надежной охране.

Трудно было понять, что под этим он имеет в виду: попытку покушения на него двух полицейских Сермэка или убийство мэра Сермэка в Майами прошлым летом, которое он организовал. Я не стал уточнять.