Я поднялся по лестнице на свой этаж, прошел в холл, повернул ключом в замке, вошел. И тут в мой живот врезался чей-то кулак с такой силой, что я рухнул на колени и меня вырвало. Я услышал, как за мной захлопнулась дверь.

– На тебя попало? – спросил хриплый голос. Он имел в виду мою рвоту.

– Черт... да.

Чья-то рука скользнула по моей спине, а я все еще стоял, сложившись пополам, меня тошнило. Передо мной растеклась густая лужа из мяса, картофеля, редиски, горошка. Она пахла кислятиной и немного ромом.

Кто-то схватил меня за запястье и оттащил от лужи. «Значит, на них ничего уже больше не попадет», – подумал я. Я поднял взгляд... В офисе было темно, только неоновый отсвет проникал внутрь и бросал оранжевые отблески на смутный, расплывчатый силуэт человека в шляпе, стоявшего передо мной. Второй парень находился сзади меня. Он заломил мне руки и оттащил в сторону, хотя я все еще оставался на коленях. Парень в шляпе держал в руке что-то вроде куска гибкой трубы, которая медленно покачивалась, словно большой фаллос.

Парень замахнулся, и эта самая штуковина со свистом рассекла воздух. После такой демонстрации он обрушил ее уже на мою грудь.

Это оказался резиновый шланг.

– Мать твою! – прохрипел я. Сзади меня крепко держали за руки, поэтому я не упал.

– Прими это как мужчина, – произнес голос. – Прими свои лекарства...

Меня били резиновым шлангом по груди, животу, плечам. Но не по лицу.

Потом меня приподняли, поставили на подкашивающиеся ноги. А парень с неоновым лицом принялся обрабатывать мои ноги. Я принимал это как мужчина. Глаза готовы были вылезти на лоб от боли.

Сквозь невыразимую боль я слышал дыхание моих гостей и свист шланга. Казалось, это продолжалось долго, по крайней мере, минуты три – а затем я услышал чей-то голос.

Голос Барни.

– Барни! – закричал я, с трудом подняв голову. Барни заглянул в дверь. Ночной свет и слабые неоновые всполохи позволили ему, наконец, понять, что происходит. Он ворвался в комнату и уложил на пол того парня, который держал меня за руки. Он ударил его в живот. А я нашел в себе силы ударить второго, с резиновым шлангом, в физиономию с такой силой, что моя рука онемела. Он взмахнул шлангом, но я принял удар на предплечье, отбил его руку с шлангом в сторону и головой ударил его в лицо.

Звук, с каким он рухнул на задницу, показался мне сущей музыкой. Оранжевые блики все еще освещали его лицо, но отчетливо было видно, что оно превратилось теперь в сплошное кровавое месиво. Должно быть, я сломал ему нос. Я хотел ударить его в пах, но он поймал меня за ногу и оттолкнул к столу. Стол пополз, стукнулся о стену, телефон и настольная лампа с грохотом полетели вниз. И он, держась за свой сломанный нос, неуверенно направился к двери. Его перепуганный здоровенный приятель вцепился в Барни, пытаясь помешать наносить удары.

Парень с окровавленным лицом уже в дверях обернулся к своему коллеге и сказал: «Отшвырни его!» Тот толкнул Барни ко мне, и мы оба свалились на пол. Однако тут же он сам поскользнулся в моей блевотине и грохнулся в нее лицом, но быстро вскочил и дал деру. Как бы мне хотелось расхохотаться, но сил не было. Барни, медленно поднявшись, встряхнулся – сильно ударился о стол. Он попытался догнать головорезов, но к этому времени звуки их шагов в коридоре уже не были слышны. Подойдя к окну, он выглянул наружу.

– Черт, их кто-то ждет внизу с машиной. Они уезжают, проклятье!

Покачивая головой, Барни прошел по комнате и включил свет. Я все еще валялся около стола и, как тряпичная кукла, выглядел полным дерьмом.

Барни со сбившимся набок галстуком-бабочкой наклонился ко мне и осторожно ощупал мое лицо.

– Ты плохо выглядишь.

Я попытался улыбнуться, но не смог.

– Я беспокоился о тебе, Нат. Подумал, что будет лучше, если зайду и проверю, как ты. Полагаю, поспел вовремя.

Я что-то промычал.

– Нет, я собираюсь опустить кровать Мерфи, тебе лучше лечь, чтобы прийти в себя.

Я вновь промычал.

Потом Барни осторожно уложил меня поверх одеяла на кровать. Свет бил мне в глаза, и я отвернулся. Он отошел от меня, быстро поставил стол на место, поднял с пола телефон, настольную лампу и включил ее.

– Как бы то ни было, – сказал он, – ничего не сломано.

Необходимости в верхнем свете не было, и он выключил его. Потом прошел в ванную, смочил полотенце и освежил им мое лицо, единственное место, по которому меня не били; прикосновение мокрой ткани было очень приятным.

– В «Моррисоне» есть врач, – сказал Барни, – я позвоню ему и попрошу прийти.

Я попытался возразить, но рот был словно набит ватой.

Он уже поднял трубку, когда я сумел выдавить из себя:

– Не надо.

Он оглянулся на меня в изумлении, потом присел на край кровати:

– Не надо врача?

– Кости не сломаны, – сказал я, – только ушибы...

– Я думаю, тебе следует показаться врачу.

– Завтра.

Ему это не понравилось, но настаивать он не стал.

– Хочешь, вызову полицию? – спросил он.

– Это и былиполицейские.

– Полицейские?

– Резиновый шланг. Это копы. Из Восточного Чикаго, думаю.

– Хочешь, вызову чикагских копов?

– Они только поблагодарят... ребят из Восточного Чикаго.

Он грустно улыбнулся.

– В связи с этим ты говорил о своей работе? Что побеждаешь людей ударом своей головы?

– Не натянул... перчатку на свою голову, – с трудом ответил я.

– Не разговаривай больше. Отдохни. Он снова пошел в ванную за тряпкой, чтобы убрать блевотину. Как раз за этой уборкой его и застала Салли.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – рассерженная и напуганная, требовательно спросила она.

Барни все рассказал.

Тут я отключился, а когда очнулся, они помогли мне встать с постели и выйти из офиса вниз в холл. Я благополучно миновал все ступени. Салли оказалась такой же сильной, как Барни. Тоже своего рода атлет. Танцовщица.

Потом они усадили меня на заднее сиденье такси.

Я слышал, как Барни спросил:

– Вы полагаете, все будет в порядке?

– Все будет хорошо. Я позвоню вам завтра. Салли тоже села в машину и сказала водителю:

– На Дрэйк, – и мы тронулись.

– Какого... – начал я.

– Ты останешься на ночь у меня, – сказала она. – Там тебя никто не потревожит.

Я опять погрузился в сон, с последней мыслью – как приятно она пахнет своей пудрой-тальком.

Звонил звонок.

Я медленно открыл глаза. Круглые хромированные часы на ночном столике Салли Рэнд показывали четыре часа дня. Лучи солнца лились сквозь прозрачные занавеси. Я купался в солнечном свете и боли.

Звонок продолжал звонить.

Я попытался сесть, но на это ушло время. Болело все тело. Ноющая, тупая боль окутывала меня. Рано утром, когда я проснулся, Салли накормила меня завтраком и дала аспирин. Оказывается, она давала аспирин и ночью, но я этого не помнил. Потом меня снова разбудили: приходил доктор – его вызвал Барни – и рекомендовал побольше аспирина и сон. Я и спал.

Звонок продолжал звонить. Я понял, что это не телефон, а звонок в дверь.

Пододвинув ноги на край кровати, я опустил их на пол. Боль усилилась, глаза слезились, но я даже не пытался их вытереть, потому что руки были избиты сильнее, чем ноги. Я взглянул на них, они были в темных синяках разных размеров. На мне были шорты и нижняя рубашка. Ноги, как я заметил, тоже были покрыты ссадинами и синяками. Большие сине-черные кровоподтеки – следы от ударов резиновым шлангом.

Звонок продолжал звонить.

Я встал. Ноги подкашивались, но я постарался не упасть, иначе уже не смог бы подняться. Двигаясь по мягкому ковру медленными, неуверенными шагами, превозмогая острую боль, я подошел к входной двери.

Глядя на нее и переговорное устройство со звонком, которым сейчас надо было воспользоваться, решил проверить, смогу ли говорить.

– Кто? – выдавил я. Выговорить это оказалось не так уж трудно. Голова у меня от этого сильнее не заболела, наверное, аспирин сделал свое дело.