Старые правила секретности на этом не исчерпали себя. Я получил приказ купить печатную машинку и использовать ее только для тайнописи. Так я мог проконтролировать, что сообщение действительно мое, с моей машинки. До отправления первого письма я должен был отослать в Центр печатную пробу ее шрифта.

Для меня эти меры означали дополнительную степень безопасности. Письмо могло привести только к этой машинке, а от нее я, в свою очередь, мог избавиться при первом признаке опасности.

Затем подошла очередь русской радиостанции: меня попросили регулярно слушать ее в Стокгольме.

– Хорошо, что ты можешь принимать эту станцию, – сказал Петр. – Благодаря ей у меня будет возможность связаться с тобой, не используя посольство. Чем меньше мы будем зависеть от них, тем лучше.

Я узнал, что станция будет посылать зашифрованные сообщения в определенное время, о котором мы условились. Пятизначные числовые группы будут повторяться несколько раз в течение месяца, и если я пропущу что-нибудь из-за помех, то смогу восполнить текст из последующих передач.

– Ты не должен привязывать свою работу к письмам и радиопередачам. Но они могут стать жизненно важными, когда мы перейдем к проекту «Средиземноморье». Поэтому будет лучше, если отработаем систему заранее. Кроме того, всегда нужен резерв, если разразится кризис большого масштаба. Кто знает, останусь ли я в Москве и будешь ли ты по-прежнему в Стокгольме?

Наступила пауза. Помню, меня интересовало, что скрыто под пунктом четыре – «Испания». Подумал было спросить, но тут же прикусил язык: ведь Петр не подозревал, что я заглянул в его блокнот. И мое терпение себя оправдало.

– Нас, естественно, интересуют твои контакты на различных уровнях. Как обстоят дела с американскими авиабазами в Испании? Есть там знакомства?

Я подумал.

– Да, в мадридской штаб-квартире одного человека знаю очень хорошо. И еще нескольким, по крайней мере, известно, кто я такой.

– Как смотришь на то, чтобы провести отпуск в Испании? Чуть ли не половина Западной Европы проводит там летние месяцы – почему бы тебе не сделать то же самое? Заодно прозондируешь, какую пользу можно извлечь из твоих контактов.

Я ничего не имел против поездки в Испанию.

Таким образом, мое путешествие в этом году стало более чем примечательным: за один только март я умудрился посетить целых две штаб-квартиры. И какие! Но суждено было пройти многим месяцам, прежде чем я осчастливил своим присутствием третью военную штаб-квартиру континента…

Свое решение вернуться после Вашингтона в Стокгольм Веннерстрем впоследствии неоднократно расценивал как неверное, считая, что этим он окончательно предопределил для себя пожизненное заключение. Теперь он находился дома в независимой роли агента, от которого в любой момент могут потребовать информацию против собственной страны. В этом положении его согревало только сознание того, что он играет важную роль в «холодной войне». И войну эту Стиг рассматривал как явление, доминирующее над всеми остальными. До баланса сил было еще очень далеко, а пока продолжалось время конфронтации и катастрофической угрозы миру. Все остальное, как ему казалось, имело подчиненное значение.

Швеция была мелкой фигурой в большой игре, а стокгольмские дела – лишь эпизодом в больших событиях. Впоследствии над идейными соображениями Веннерстрема насмехались, с издевкой замечая, что он «поставил не на ту лошадь». Возможно, теперь, следя за неоднозначными событиями в нашей стране, он и сам пришел к такому выводу. Но если бы кто-нибудь сказал нечто подобное в то время, он проигнорировал бы это, считая, что играет важную роль и что она должна быть сыграна до конца.

«Успешная мимикрия – и ничего больше», – писалось впоследствии в одной статье в США. «Отличная промывка мозгов», – высказался в Швеции кто-то не по годам быстро созревший. На самом же деле Стиг не был продуктом ни того, ни другого. Просто он был одержим мыслью, что играет нестандартную, особую роль, и эта мысль росла в нем из года в год сообразно с накоплением впечатлений и опыта.

Но рассуждения подобного рода, к сожалению, в юриспруденции не приняты. Шведский суд не мог и не желал мыслить подобным образом. Не сделал этого и Стокгольмский городской суд, рассматривавший дело Веннерстрема в 1964 году. Он стремился лишь выделить из общей картины то, что в соответствии с уголовным законодательством квалифицировалось как шпионаж против Швеции.

То, за что Стиг взялся в Хельсинки в декабре 1957 года, с юридической точки зрения можно назвать «относительно безопасным», но уже тогда это вело к увеличению его вины. Хотя в то время, как он впоследствии признавал, его национальное самосознание еще не проснулось.

Оказалось, что он стал бесценным кладезем различных технических сведений, необходимых Центру. Его дополнительная обязанность в министерстве обороны – быть в курсе мирового технического развития – давала блестящие результаты. Агент мог продолжить «выуживание» информации буквально с того пункта, которым закончил в Вашингтоне, мог получить доступ к тому же типу технических описаний, что и там. Это касалось чертежей и схем, дававших ясное представление о современных конструкционных принципах, – именно то, что было нужно советским исследователям, чтобы сэкономить время в техническом соревновании с США.

Договор между Швецией и США – или «обмен письмами», как его по-прежнему называли в Стокгольме, – становился все более и более плодотворным для Швеции. Скорее всего, благодаря визиту генерала Сведлунда в США. Технические описания современного американского вооружения стали официально доступными Швеции уже в последний год пребывания Веннерстрема в Вашингтоне, но позже их объем намного возрос.

Прежде чем принимать решение о миллионных закупках военных материалов, эксперты сравнивали различные системы оружия, чтобы выяснить, какие из них больше всего соответствуют шведским запросам и условиям. Результаты оформлялись документально. В Стокгольме у Стига была прекрасная возможность располагать этими документами. Разумеется, он знакомил с ними и Центр. Соответственно счет его вины, выраженный параграфами уголовного законодательства, рос буквально на глазах.

Во многих случаях проблемные технические описания засекречивались.

Веннерстрем извлекал из постоянно пополняющейся кипы бумаг максимум сведений, которые хотел получить Центр. Закупалась ли эта техника шведской стороной или нет, ему уже было безразлично. Его не волновало также, сколько раз за четыре года, что он прослужил в командной экспедиции, его многочисленные доклады меняли читателей и владельцев в московских кабинетах. Главное – чтобы собранная информация работала против «холодной войны»!

После судебного процесса 1964 года в шведской прессе заботливо избегали конкретной публикации того, что выдал Веннерстрем. Или целиком засекречивали протоколы допросов, или вычеркивали наименования типов вооружения, а также сведения, относящиеся к ним. Тем не менее в США пресса публиковала правильные данные о типах американских систем оружия, прошедших через его руки и перекочевавших к русским исследователям и инженерам. Это означает лишь одно: американская комиссия по расследованию имела доступ к засекреченным шведским протоколам допросов. И в том, что эти сведения попали затем в американскую прессу, нет ничего удивительного: она ведь обладает феноменальной возможностью преодолевать «стены секретности»! Особенно если шумиха выгодна правительству и спецслужбам.

Упомянутый выше контр-адмирал Сакулькин, находясь в Соединенных Штатах, заинтересовался причинами столь оживленной газетной шумихи вокруг имени Веннерстрема. Слава Богу, недостатка в аналитической информации не было. Прислушаемся же к выводам, сделанным опытным разведчиком на ее основе: