Я рассказал русским, как еще в 1975 году в своей книге я выдвинул предположение, что и у статуй с острова Пасхи некогда в глазницы были вставлены глаза, но мои оппоненты дружно отвергли эту идею, поскольку-де такое совершенно не вписывалось в традиции полинезийского искусства. «Зато вписывалось в традиции искусства Центральной и Южной Америки, — отвечал я, — а из множества тихоокеанских островов остров Пасхи к Америке ближе всех». Но меня не хотели слушать. А всего два года спустя молодой археолог Соня Хаоа на раскопках в Анакена нашла первый огромный глаз от статуи классического среднего периода. Позже она же обнаружила еще один глаз — теперь уже от фигуры древнего периода.
Но с тех пор произошло много важных событий. Найденная в Перу маска мумии из Сипана с искусственными глазами подвигнула нас начать раскопки пирамид в Тукумане. Для того, чтобы вставить в маски усопших королей глаза голубого цвета, как у голубоглазых светловолосых богов-людей из легенд, древние перуанские мореплаватели отправлялись далеко на юг, где на территории современного Чили находится единственное в Южной Америке месторождение голубой ляпис-лазури. Зрачки же они делали из черного обсидиана.
Лазарус со своими людьми смог поднять широкоплечего гиганта на предназначавшийся ему постамент без помощи современных технических средств, и теперь величественный исполин в гордом одиночестве возвышается к востоку от залива Анакена. Позже различные команды археологов, вооружившись подъемными кранами, вернули многочисленные «моаи» на их «аху». Тем из нас, кому довелось в свое время заглянуть в глубокие пустые глазницы древних статуй, порой становится не по себе при виде выстроившихся рядами каменных истуканов. Они молча стоят, как на параде, повернувшись спиной к заливу, и зловеще смотрят на вас огромными, величиной с блюдо глазами.
Второй раз за тысячу лет хрупкие двуногие существа из плоти и крови открыли глаза огромным Голиафам. Если бы они нас увидели и если бы они могли разомкнуть свои плотно сжатые губы, то они поведали бы, насколько мало изменилось человечество за последнее тысячелетие.
Пока русские снимали статую и суетились вокруг камышовой лодки Китина Муньоса, я незаметно ушел на другую сторону холма и лег на землю. Передо мной расстилался залив Анакена, похожий на божественное голубое зеркало в золотистой оправе песчаного пляжа. Очень непросто мысленно возвращаться в печальное прошлое, когда настоящее так прекрасно и насыщено событиями, когда ты находишься на том самом месте, где высадился Хоту Матуа, и видишь каменных исполинов на берегу, а трехмачтовый корабль из камыша мерно раскачивается на гребнях набегающих волн.
— Но чем же все закончилось? Поразил Давид Голиафа камнем из пращи?
— Я никогда не пытался причинить кому-либо вреда. Я всегда оборонялся и никогда не атаковал. Если я порой и бывал агрессивным, то исключительно в качестве ответной меры.
Враждебные действия со стороны профессора Карстена неожиданно закончились, когда Академия наук Финляндии пригласила меня в Хельсинки для участия в публичной дискуссии. Я не замедлил откликнуться, но Карстен не явился. Он предпочел встретиться со мной за закрытыми дверьми своего дома. Секретарь Академии проводил меня до его квартиры. Нас обоих впустили внутрь, но раздавшийся с антресолей голос настоял, чтобы я поднялся один. Я шел следом за мило улыбающейся пожилой дамой и перебирал в памяти ученые доводы и аргументы. Но случилось чудо. Голиаф оказался мирным старичком, сидевшим в кресле-качалке с чашкой чая. Мне тоже дали чашку, но не позволили обсудить мою теорию. Оказывается, он не называл экспедицию «Кон-Тики» мошенничеством. Скандальный заголовок придумали журналисты. Спустя некоторое время он написал соответствующее опровержение. Я сидел, пил чай с пирожным и слушал, как человек, до недавнего времени бывший моим главным врагом, рассказывает о своих путешествиях.
Казалось, с капитуляцией Карстена наступит мир. Но я и понятия не имел, какие страсти и какие схватки неутоленных честолюбий кипели за кулисами научного сообщества. О, там были великие бойцы! Они выстроились плечом к плечу с единственной целью — вытащить меня на плаху и торжественно, прилюдно отрубить мне голову.
Сперва их объединенные усилия не дали желаемого результата. Датский ведущий антрополог профессор Биркет-Смит считал, что пресса должна просто замолчать экспедицию «Кон-Тики», словно ее и не было. Финский профессор Карстен, наоборот, развязал против меня газетную кампанию по всей Скандинавии. И, наконец, вице-президент Шведской академии наук профессор Карл Скоттсберг придал дискуссии чисто научный оборот.
Скоттсберг действительно заслужил право именоваться крупнейшим экспертом по культурам тихоокеанского региона. В моей так и не опубликованной рукописи я часто ссылался на его работы, но он не мог об этом знать. Когда Скоттсберг выступил в качестве моего очередного оппонента, на его стороне было одно важное преимущество. В отличие от меня, он уже побывал на острове Пасхи. В то время я лучше знал более удаленные от материка острова. Как ехидно заметил уважаемый профессор, сперва я провел там год в шкуре дикаря, а затем приплыл на плоту-развалюхе.
Перу Скоттсберга принадлежал целый ряд работ по ботанике, а также отчет о путешествии на остров Пасхи. Поскольку в качестве объекта критики он выбрал мой рассказ о путешествии на «Кон-Тики», мое заочное и поверхностное знакомство с островом Пасхи стало, в его глазах, моей ахиллесовой пятой. Он рассыпался в комплиментах по поводу моих достоинств как моряка, но, увы, он не мог признать Хейердала настоящим ученым. Рассуждения Хейердала о способах передвижения статуй на острове Пасхи содержат ряд существенных неточностей, равно как приводимые им измерения. Прежде чем высказывать свое мнение, Хейердалу следовало бы почитать знаменитого французского этнолога Альфреда Метро.
На страницах той же газеты я ответил, что информацию о способах передвижения статуй я нашел как раз в книге Метро, а данные измерений я позаимствовал из работы самого Скоттсберга.
Больше ничего членораздельного я от профессора не дождался. Он выступил с еще одной короткой заметкой, в которой привел три латинских названия растений, встречающихся на острове Пасхи. На его взгляд, эти названия служили окончательным и бесповоротным доказательством того, что остров заселяют выходцы из Азии, а не из Америки. И на сим счел дискуссию победоносно завершенной.
Скоттсберг не мог предположить, что он ступил на территорию, где я чувствовал себя, как рыба в воде. Перед отплытием на бальсовом плоту я тщательно изучил этот вопрос и мог призвать себе на помощь авторитет его коллеги с Гавайев ученого-ботаника Ф. Б. Х. Брауна. Два из упомянутых профессором растений размножались с помощью семян, которые могли преодолеть пространство океана без помощи человека. Третье же; Hibiscus tiliaceus, в доисторической Южной Америке встречалось так же часто, как и в Азии.
Только восемь лет спустя мои и Скоттсберга пути вновь пересеклись. К тому времени моя рукопись «Полинезия и Америка» вышла под названием «Американские индейцы на Тихом океане. Теоретические предпосылки экспедиции „Кон-Тики“». Скоттсберг написал положительный отзыв. Теперь он выступил в поддержку моей теории и в качестве основного довода привел следующее соображение: жители острова Пасхи строили свои камышовые суда из пресноводного камыша тотора. Этот вид встречается только в Южной Америке и, следовательно, никак не мог попасть на остров, кроме как с кораблями первопоселенцев.
Тем временем кольцо атакующих сжималось вокруг нас все туже и туже. Схватка на страницах шведских газет бушевала уже несколько недель. Швеция по праву гордилась своими специалистами в области ботаники с тех пор, как Карл Линней присвоил латинские названия всем видам растений и животных. Другой ученый, Эрланд Норденшёлд, в ходе археологических изысканий на границе Перу и Боливии создал школу антропологии Южной Америки и привез в Гетеборг богатую коллекцию образцов. Среди его учеников был археолог Стиг Рюден.
