«Стабел брился… когда мы услышали взрыв. Все замерли. После того, как эхо вернуло отраженный звук, я вышел из палатки. Лейтенант Андерсен и два санитара уже направлялись в сторону минного поля. В любую минуту под их ногами могла взорваться еще одна мина. Когда мы подошли поближе к эпицентру взрыва, из-под бесформенной груды железа, когда-то бывшей ангаром, раздайся стон. „Помогите Рольфу“, — попросил раненый солдат с изрезанным осколками лицом. С противоположной стороны песчаного холма мы нашли Рольфа. Он лежал на спине метрах в восьми от воронки. Белые стволы стоявших неподалеку берез были щедро забрызганы грязью и кровью. Вместо лица у бедняги была маска из сажи, грязи и крови, вместо волос — какая-то влажная масса. Он был в сознании и громко жаловался на боль в ногах. Мы обрезали ножом его окровавленные брюки, носки и белье. Огромные открытые раны тоже покрывай слой грязи. Здесь очищать их не имело смысла. Мы наложили повязку, чтобы приостановить кровотечение, и затем санитары унесли его в лагерь, старательно наступая в собственные следы».
Седьмого мая по радио передали неподтвержденные слухи, будто немцы в Норвегии сложили оружие. Наш горнист все порывался протрубить сигнал к окончанию боя, но мы успокоили его, поскольку вражеский авангард находился совсем недалеко — на другой стороне близлежащих холмов.
Девятого мая и мы, и немцы по-прежнему пребывали в состоянии боевой готовности, у нас по-прежнему хватало работы врачам, и постоянно прибывали новые раненые. Затем по радио началась трансляция из Осло. До нас доносился гул тысяч торжествующих голосов: норвежский десант из Англии высадился неподалеку от столицы и с минуты на минуту должен был в нее войти. Мы полностью разделяли радость своих соотечественников, хотя не могли удержаться от горькой улыбки, когда комментатор торжественно объявил: «В этот самый момент нога первого норвежского солдата ступает на родную землю».
Однако какое значение имеет приоритет! Мы вылезли из палаток и пустились в пляс от радости. В это время мимо проходил лапландец с частью оленьей туши за спиной.
— Мир! Война кончилась! — крикнул я ему.
Он остановился и вынул трубку изо рта.
— И кто победил?
— Да, действительно, так кто же победил?
— Многие из нас задавались потом этим вопросом. Когда немцы напали на СССР, Красная Армия в мгновение ока превратилась из дьяволов в ангелов, но стоило фашизму пасть, как русские снова стали исчадием ада. Германию приняли в НАТО, чтобы защищать нас от прежних освободителей. Когда через несколько лет я прожил довольно много времени в Италии, среди бывших врагов, это ни у кого не вызвало ни малейших эмоций. Точно также никто не удивился, что вместе со мной в путешествие на тростниковом корабле «Тигрис» отправились немец, русский и американец.
— Так что же случилось с врагом?
— Мы сами носим врага в себе, и время от времени Дьявол своими чарами пробуждает его и выпускает наружу, чтобы он принял участие в его дьявольских плясках. На самом деле неважно, кого мы избираем на роль врага в каждом конкретном случае. Главное — выпустить заряд ненависти, который хранится в каждом из нас со времен Каина. В Библии сказано, что Каин убил Авеля, а поскольку у Адама не было других сыновей, то ясно, от кого мы все происходим.
Некоторое время мы не могли понять, что сейчас — мир или война. Приказ о прекращении огня пришел 13 мая, но за ним следовало странное разъяснение, что он применим только к соединениям в составе дивизии и выше. Поскольку в Финляндии нас было явно меньше, к нам он, получалось, не относился. Помню, что в тот день мы отправились на дорогу обследовать воронку от бомбы, которую надо было засыпать, и обнаружили рядом с ней семьдесят мин.
Стабел едва не утонул в Атлантике, когда мы в первый раз прибыли в Мурманск. Только чудом его не забросило прямо на небеса в один из тех дней, которые он провел в одной палатке со мной и «Петерсеном» — Рааби. 22 мая я записал в дневнике:
«Перебрались в новый лагерь. В нашем старом лагере разместились инженерные войска. Сегодня они проводили занятия с использованием миноискателя и представьте себе — нашли противотанковую мину на том самом месте, где стояла наша палатка!»
Теоретически, противотанковая мина не взрывается, когда на нее наступает такой легкий и «незначительный» объект, как человек, но теория это одно, а практика подчас — совсем другое. Что и доказал один прибывший в Карасйок офицер. Он положил на землю немецкую противотанковую мину и объяснил своим солдатам, что она рассчитана на вес танка или тяжелой машины. В доказательство своих слов он встал на мину обеими ногами, и она взорвалась! Результат лекции — двадцать два убитых и девять раненых. Один из наших радистов оказался на месте трагедии, он срочно связался с головной базой в Швеции. Рорхольт и Бальхен немедленно доставили к нам двух докторов и медсестру. Им пришлось прыгать с парашютом. К счастью, они приземлились в глубокий сугроб и не пострадали. Когда пришла пора хоронить погибших, церковное кладбище первым делом очистили от мин.
13 июля, почти через два месяца после освобождения, я отправил рапорт на имя главнокомандующего с просьбой об отставке. В просьбе мне отказали. Оказывается, я был нужен в Финляндии. Когда я попросил двухнедельный отпуск, чтобы увидеться с женой и детьми, которые недавно приехали из Америки, и со стариками-родителями, которых не видел шесть лет. На сей раз мне пошли навстречу.
Я поехал в Осло через Швецию. В лейтенантской форме я заявился прямиком в штаб главнокомандующего. Там я поймал двух прапорщиков, приказал им принести бланки приказа об увольнении, заставил эти бланки заполнить, отнести на подпись и доставить в соседний кабинет.
Через несколько дней, когда я наслаждался покоем в лоне моей семьи, мне по почте пришел приказ об увольнении из армии, подписанный двумя высокопоставленными офицерами.
Я снова стал гражданским лицом, свободным человеком, принадлежащим только самому себе, без всяких чинов, погон и личного номера.
Без времени на раздумья
Итак, я лежал в гамаке в саду своего дома на Канарах. Мой взор был устремлен вдаль, а воспоминания о бесцельно потраченном за годы войны времени отступили на задворки памяти, где им суждено лежать, подобно рулонам давно отснятой кинопленки.
Пока я мысленно перебирал страницы дневника, заполненные в дни безжалостной бойни на берегу холодного океана, мой аку-аку куда-то исчез. Сперва я решил, что его напугали рассказы о моих друзьях и врагах, живших по бесчеловечным правилам войны, но потом взглянул на часы и понял, что на самом деле моего невидимого спутника отогнали охватившие меня волнение и нетерпение. Для аку-аку нет ничего страшнее часов — ведь он живет вне времени, в его мире нет различия между одним днем и тысячелетием.
Никогда моя жизнь не была столь наполнена событиями и никогда время не бежало так быстро, как сейчас, через пятьдесят лет после нашего путешествия на плоту «Кон-Тики» от берегов Перу до Полинезии. Повинуясь безмолвному приказу часовых и минутных стрелок, я вскочил на ноги, напугав своих верных четвероногих приятелей Кана и Оро, мирно спавших у меня в ногах. Втроем мы быстро побежали по направлению к дому. Солнце стояло еще высоко, но меня ждало множество дел. В последнее время я непривычно много перемещался по свету — не успел разобрать чемоданы после поездки в Японию и США, как настала пора собираться в Перу и на остров Пасхи. Какие уж тут неспешные беседы с аку-аку! Время бежало быстрее реактивных самолетов и телексов, и я едва за ним поспевал.
О пятидесятой годовщине путешествия на «Кон-Тики» во всем мире говорилось и писалось гораздо больше, чем в свое время о самом путешествии. Тогда нам было достаточно, что мы вернулись живыми и здоровыми. Пятьдесят прошедших лет придали событию особую значительность и торжественность. Я часто чувствовал себя виноватым, что то и дело бросаю собак и долину пирамид на Тенерифе и тащу Жаклин на все эти торжественные собрания и мероприятия. Мы постоянно летали из конца в конец нашей планеты, оставляя далеко внизу так хорошо и близко знакомые мне океаны. И все это с одной-единственной целью — засвидетельствовать тот факт, что прошло много лет после нашего путешествия в Полинезию.
