Монолог императора разросся в последовательность секретных официальных текстов. Презрев болезнь и лежа с гриппом в постели, 18 марта 1946 г. Хирохито приступил к разъяснению и логическому обоснованию причин своего участия в делах войны. Император не поднимается с постели, на нем белая стеганая пижама… Вопросы, задаваемые помощниками Хирохито, исходили от Феллерса, а позднее и от Герберта Гувера. Секретные диктовки заняли несколько недель, и их оформили как единый документ. (Гриф секретности с него будет снят через сорок четыре года, в 1990 г., то есть после смерти Хирохито.) По иронии судьбы из документа, задуманного специально для оправдания Хирохито, где он должен был предстать неинформированным, миролюбивым и бескорыстным монархом, становилось ясно: Хирохито все знал, был настроен воинственно и далек от филантропии… Хирохито диктовал по памяти, не прибегая к записям; придворный стенографист вел личные заметки: «Нельзя не задуматься, почему возникла такая срочность для Его Величества [ведь он болен]. Есть люди, ставящие вопрос о Его причастности к войне, имея в виду суд, поэтому от нас потребовали записать откровенные мысли Его Величества как можно скорее».
13 апреля 1946 г. для участия в Токийском трибунале в Японию прибыла советская делегация. В императорском дворце — суматоха. Москва продолжает настаивать на привлечении к ответственности членов императорской семьи, мера пресечения — расстрел! Из предосторожности, уже на самых ранних этапах создания секретных записей, Хирохито поручил Тэрри передавать англоязычный вариант своего монолога Феллерсу — для использования только в случае крайней необходимости!
Через три недели открылись первые слушания Токийского трибунала. Феллерс в это же время активно сносится с Гербертом Гувером, находящимся в Японии с гуманитарной миссией, обеспечивая продуктами питания голодающих японцев… Гувер, еще из США, просит Феллерса быть начеку — Госдеп направляет «шайку коммунистов и их попутчиков» в Японию: они непременно станут совать нос в дела СКАП. Страх перед прямой или опосредованной коммунистической интервенцией в Японию — одна из любимых тем Гувера. В ходе токийских бесед Феллерс сообщил ему о последних тайных текстах императора: «Гувер чрезвычайно обрадовался… [узнав] о подготовленной императором информации, его разъяснениях относительно занимаемой им позиции во время войны и его усилиях на пути к миру». Феллерс и Гувер искали наилучшее применение монологу императора. Феллерс отмечал: «Упомянув об испытываемой в Америке горечи [в отношении императора], мистер Гувер заявил: материал от императора может оказаться значительно эффективней несколько погодя, чем в настоящий момент, однако его следует использовать без промедления в случае неотвратимой угрозы». На такой случай Феллерс снабдил Гувера копией откровений Хирохито. Гувер со своей стороны обратил внимание на ряд вопросов, на которых, по его мнению, Хирохито следует остановиться подробнее в его «монологе». Через двое суток Феллерс передал Тэрри слова Гувера, а также добавил: «Вероятность возникновения в дальнейшем чрезвычайных обстоятельств не исключена». Диктовки продолжались до 1 июня 1946 г., когда Феллерс наконец оказался полностью удовлетворенным сделанным, сняв все вопросы Гувера. Гувер со своей стороны «лоббировал» Хирохито — адвокатам защиты негоже впутывать императора…
Дополнительно продиктованные материалы переведены на английский для Феллерса и Гувера. В архиве Феллерса, хранящемся в «Макартур мемориал лайбрери» в Норфолке (штат Виргиния), имеется никак не озаглавленная страница машинописного текста, на которой стоит только дата: «Токио, 18 июня 1946 г.» с припиской Феллерса в верхнем углу: «Хирохито и Гувер. Особой важности». По всей вероятности, это речь Хирохито, адресованная сугубо американской аудитории:
«С тех пор как военные бедствия обрушились на Восток, я провел многие часы в душевных терзаниях и горьких раздумьях. Я приложил все силы, стараясь выявить причину, вовлекшую мой народ в трагические события, приведшие его к национальному унижению и на грань уничтожения. С течением времени я все больше убеждаюсь, что причину наших страданий следует искать в упадке моральной ответственности. Мы, к несчастью, обманули сами себя, считая людей Запада заклятыми врагами, стремящимися поработить нас и уничтожить национальное государственное устройство Японии. Мы проиграли войну. Враг оккупировал нашу землю. Но оккупационные силы не стали ни уничтожать, ни порабощать нас. Скорее наоборот, они созидают и даруют гражданские свободы, проявляя такие качества, как толерантность, справедливость и сострадание в степенях, никогда ранее не виданных моим народом. Я пришел к следующему заключению: просвещенное отношение к нам бывших врагов является качеством, достойным подражания. По этой причине повелеваю своему народу прилежно изучать эти духовные ценности в надежде, что мы сможем однажды достичь спасения, развив духовные возможности нашей расы».
Существовала еще одна причина, почему Феллерсу так срочно стали нужны секретные показания Хирохито. Феллерс знал о своем увольнении из армии уже с октября. Кто-то в военном департаменте что-то узнал о Феллерсе и решил убрать его из Японии, но враги Феллерса этим не ограничились, понизив его в чине с бригадного генерала до полковника. Строго говоря, Феллерс отдал службе тридцать лет, пора и на покой. Но тут действовали и другие мотивы. Председатель Объединенного комитета штабов Джордж Маршалл и начальник штаба сухопутных войск Дуайт Эйзенхауэр настроились покончить с «кликой Макартура» в Токио. Демобилизация оказалась выгодным делом. Поэтому, как только под благовидным предлогом появилась возможность «отправить на дембель» генерала Феллерса, тянуть не стали. Дочь Феллерса объясняет отставку отца следующим образом: «Зависть, интриги; я слишком хорошо о них знала, чтобы отрицать, но слишком мало, чтобы разборчиво отразить их на бумаге». Феллерс покинул Токио поспешно, не попав даже на официальную аудиенцию у Хирохито, организованную для него Тэрри Тэрасаки. В Вашингтоне по поручению Герберта Гувера Феллерс приступил к делам Национального комитета Республиканской партии США, вел подготовку к предстоящим в 1948 г. президентским выборам. Макартур не забывал о своих президентских амбициях. Место Феллерса в администрации Макартура в Токио перешло к полковнику Лоуренсу Бункеру.
В июле 1946 г. Хирохито возобновил работу над «монологом»; страх не покидал его. Диктовки затянулись еще на три месяца. В сентябре 1947 г. наконец становится абсолютно ясно: от императора не требуется ни присутствия на трибунале, ни дачи свидетельских показаний. Причина — при перекрестном допросе всегда есть опасность сболтнуть лишнее, оболгать себя и потерять в глазах Макартура авторитет… Генерал Тодзё выразил полное согласие возложить ответственность на себя. В следующем месяце так и случилось. Лишь единожды Тодзё чуть не испортил все, когда под давлением следствия заявил: «Ни один японский подданный… не может действовать против воли императора». У Макартура и его людей душа ушла в пятки! Тодзё совершенно определенно заявил, что не мог принять решение о начале войны без одобрения императора. Судье Кинану пришлось спешно апеллировать к бывшему лорду — хранителю печати (в настоящем — подсудимому) Кидо обратиться к Тодзё с просьбой пересмотреть собственные показания. На следующем слушании Тодзё откорректировал их, заявив: толчком к началу войны послужила «рекомендация Верховного командования», а «император, пусть и неохотно, лишь выразил свое согласие с уже принятым решением». И дальше, живописным слогом: «Искреннее глубокое стремление императора к миру оставалось воистину неколебимым как на момент начала военных действий, так и в ходе всей войны».
Подобного рода примеров сбивчивых и противоречивых свидетельских показаний на Токийском процессе имелось предостаточно. Генерал Мацуи, подложно обвиненный по делу о нанкинской резне (за это преступление ответить по справедливости должен бы дядя Хирохито, князь Асака), давал крайне противоречивые показания. И что же — в конечном счете Мацуи принял на себя ответственность за Нанкин.
