Отношения Алленби и Хейга были сложными. Ясно, что между ними существовало скрытое соперничество, и хотя оба и старались быть любезными друг с другом, но ни о каком искреннем расположении речь не шла. Алленби был твердым, непоколебимым полковым офицером, как утверждают, довольно умным. Он любил веселую компанию, особенно вне службы, был человеком с разносторонними интересами: увлекался в том числе рисованием, ботаникой, любил путешествовать. Хейг же был усердным, преданным своей профессии человеком, лишенным чувства юмора; к тому же он завязывал нужные знакомства.
Их тайная конкуренция проявлялась и в спортивной жизни в Кимберли, особенно это стало заметно, когда Алленби был избран мастером псовой охоты вместо Хейга. Последний, хотя и был искушенным спортсменом, не пользовался любовью студентов, поскольку большую часть времени уделял занятиям. Возможно, причина крылась в том, что Хейг попал в колледж по отбору и пытался доказать, что он не хуже тех, кто сдавал экзамены, но, например, Дж. Э. Эдмондсу, в то время капитану, в будущем ставшему официальным историком Западного фронта, также учащегося в Кимберли, не нравился ни тот, ни другой. Позднее он писал: «Мы его [Алленби) выбрали мастером охоты, потому что никто из нас не хотел Хейга».
Несмотря на дурной характер, который усугублялся к тому же неразговорчивостью и привычной непунктуальностью, Алленби представили к званию майора еще в Военном колледже. Хейг все еще оставался капитаном, хотя вскоре он и превзошел своего сокурсника как в военном искусстве, так и в продвижении вверх. Из офицерского колледжа Алленби был выпущен бригад-майором в Ирландию в 3-ю кавалерийскую бригаду, а Хейг отправился в Египет и Омдурманскую экспедицию под командованием Китченера. Когда два героя вновь встретились в Южной Африке, Хейг был начальником штаба кавалерийской дивизии генерал-майора Френча.
Алленби преуспевал в Южной Африке: сначала он командовал полком, участвуя в многочисленных предприятиях, а в конце войны его произвели в командиры колонны. Он работал на износ и вышел из войны в 1902 году в чине подполковника, так же как и Дуглас Хейг. Вскоре оба стали полными полковниками, и сообщения о присвоении им званий были опубликованы в одной и той же газете. Алленби был посвящен в рыцари ордена Бани, а возвратившись в Великобританию, стал командовать 5-м уланским полком.
Алленби сделал себе имя в длительной и тяжелой англо-бурской войне. Он ненавидел войну, но любил военное дело, в особенности если в его подчинении находилось откомандированное подразделение и ему приходилось принимать собственные решения. На поле он был жизнерадостным, трудолюбивым, решительным и популярным, хотя и игнорировал подхалимов и дураков. В частной жизни это был покладистый человек, который обожал свою жену, очень любил детей, увлекался прогулками и естествознанием, любил до безумия своего единственного сына, Майкла, который стал офицером королевской артиллерии и был убит на Западном фронте в 1917 году.
Ничто не доставляло Алленби большей радости, как быть вместе с женой и сыном, или делать зарисовки, или играть с детишками. Злоба всегда сидела в нем, готовая в любую секунду прорваться наружу при малейшей провокации, но его вспыльчивость проявлялась только на службе, в казармах или под грузом командования.
В 1906 году он был произведен в бригадные генералы и поставлен во главе 4-й кавалерийской бригады, где его сразу невзлюбили как офицеры, так и рядовые. Его биограф, фельдмаршал граф Уэйвелл, который служил вместе с Алленби во Франции и Палестине и восхищался им, так описывает это время: «Все большая власть вызывала растущую суровость. С ним, несомненно, было легко общаться, пока он был юным офицером… затем он стал строгим полковником, раздражительным бригадиром и вспыльчивым генералом». Многие почитатели Алленби считали, что его взрывы гнева быстро проходили и о них тут же забывали — по крайней мере так считал сам Алленби, но его негодование обрушивалось на подчиненных, которые не могли ответить, и нет сомнения, что подобная манера публично орать на своих офицеров — весьма непривлекательная сторона его сложной натуры. Он неизбежно наживал себе врагов даже среди тех, кто ценил его как солдата.
Те, кто его знал в личной жизни, хотя и понимали, что с ним нелегко ладить, все ему прощали, так как за грубой внешностью они могли разглядеть смелого, щепетильного и интеллигентного человека, с широким кругозором как в военной области, так и за ее пределами, который, как правило, проявлялся как добрый и интересный товарищ. Он не выносил завистников, брал всю вину на себя, оставляя похвалы своим подчиненным. Служить под командованием Алленби было трудно, но те, кто имел с ним дело, казалось, хорошо к нему относились и уважали.
В 1909 году он получил чин генерал-майора — на шесть лет позже, чем Хейг, — и был назначен инспектором кавалерии, причем начальником штаба у него стал бригадный генерал Губерт Гоф, с которым он не сошелся характерами. За те два года, пока Алленби был генерал-инспектором, он умудрился поссориться почти со всеми кавалерийскими командирами, в основном по такому тривиальному вопросу, как носить подбородный ремень. Кавалеристы любили, чтобы ремень был на козырьке кепи. Алленби же, который не раз имел возможность наблюдать, как эти кепи слетают, когда кавалеристы переходят на галоп, приказал носить ремень под подбородком. Он настаивал на этом с обычным для него отсутствием чувства такта, к тому же, будучи нетерпимым человеком, иной раз переходил на крик и в результате стал врагом всего кавалерийского корпуса. К тому времени, как его отправили командовать кавалерийской дивизией во Францию в 1914 году, его уже знали во всей армии как «Быка»: вряд ли ему хотели сделать комплимент этим прилипшим к нему с 1909 года прозвищем, хотя и произносимым иной раз с восхищением.
Несмотря на плохой характер, Алленби, без сомнения, был думающим военачальником. Убежденный приверженец кавалерийской тактики, он тем не менее не мог понять, что исход сражений — за современной техникой. Читая лекцию в Королевском объединенном военном институте в 1910 году, он сказал: «Мы не полностью используем возможности пулеметов, поскольку недооцениваем это оружие. Лично я верю, что их роль не сводится к применению лишь в кавалерии — за ними огромное будущее».
Алленби вел кавалерию на поддержку II корпуса Смита-Дорриена при Ле-Като и участвовал при 1-м Ипрском сражении, где его кавалеристы действовали в спешенном строю. Вскоре его дивизия получила новые пополнения из Англии и была развернута в кавалерийский корпус, но по сравнению с пехотой кавалерия уже не играла заметной роли в битвах 1915 года. К маю 1915 года Алленби, ставший командиром V корпуса, дослужился до генерал-лейтенанта и принял участие в сражении при Фризенберге (8-13 мая). Он потерял 8000 человек, но позиции удержал. То, что во время 2-го Ипрского сражения он настаивал на нанесении немедленного контрудара, чтобы отбить потерянную территорию, лишило его всякой популярности (однако мы объяснили выше причины такого его поведения).
Почитатели Алленби — а их довольно много — утверждают, что, несмотря на то что он был противником подобной стратегии, подчиняться любому приказу, чего бы ни стоило его выполнение, его вынуждали принципы. Фельдмаршал Уэйвелл писал, что «долг, а не амбициозность есть ключ к пониманию характера Алленби». Склонность Алленби ускорять ход событий, невзирая на потери, не улучшала его репутацию полевого командира. Она еще больше пострадала во время действий у Лооса, когда, получив приказ провести отвлекающую атаку на Ипре, он выбрал в качестве цели Оже — высоту, которая устояла при всех предыдущих приступах. Штурм Оже был отбит с большими потерями для Алленби: во время контратаки немцы применили огнеметы. Однако эта неудача не нанесла Алленби большого вреда: фельдмаршал Френч в октябре 1915 года представил его к чину полного генерала на временной основе [55]и вверил ему 3-ю армию. Вместе с армией ему досталась линия фронта протяженностью 30 км от Соммы до Арраса. VII корпус его армии провел отвлекающую бесплодную, но стоившую многих жизней атаку на Гоммекур в первый день битвы при Сомме.
