Алекс поперхнулся чаем.

– Примерно так я и предполагал – вот как ты встретил главную, новость, – усмехнулся Майкл. – Теперь позволь выложить остальное.

– Вероятно, – холодно сказал герцог, мы могли бы отправиться в полночь обшаривать склеп с факелами в руках, распевая псалмы.

Его сарказм не тронул Алекса. Его голос звучал с прежней безмятежностью, непринужденная поза в кресле у камина внушала мысль, что ему безразлично, чем закончится беседа. Но Эмилия знала, что это не так.

Ее муж заметил как бы между прочим:

– Майкл редко ошибается. Кроме того, он смотрел. Я просто предложил – может, и нам тоже взглянуть? Могу с уверенностью утверждать, что гроб не опечатан.

Эмилия заметила, что бабушка Алекса совсем притихла. Поскольку ей самой довелось увидеть, эти прекрасные сапфиры на шее Анны на портрете, которому Симеон дал название «Соблазнительница», она уже заподозрила, что на самом деле произошло много лет назад.

Алекс невозмутимо продолжал:

– Подумайте! Преступная связь Анны и Сэмюела не могла довести до добра.

Он взглянул на жену, которая сидела на краешке обитого бархатом стула, сжимая в пальцах стакан шерри.

– Беру свои слова обратно, – мягко поправился он, глядя на нее сияющими глазами, и ее сердце таяло от взгляда любимого. – Этот роман привел к чуду, но сейчас не об этом. Я думаю, Майкл прав. Смерть Анны была инсценирована, и дедушка отослал ее за границу.

Их взгляды встретились, и сердце Эмилии затрепетало. Интересно, всегда ли будут они смотреть друг на друга этим особенным взглядом, способным сказать все, как будто окружающий мир в эти минуты переставал существовать…

– Это нелепица? – со злостью в голосе воскликнул герцог.

– Право же, Маркус, – холодно возразила его мать, – не такая уж нелепица.

– Что?! – взвился всегда сдержанный герцог, с гневом воззрившись на мать. Очевидно, он был потрясен.

– Она была влюблена до безрассудства, как только умеют молодые девушки. – Герцогиня сидела прямо, как будто ее спина была из стали. – Когда ее роман стал достоянием публики, я говорила с ней, пытаясь образумить. Но она и слышать ничего не хотела.

Их было четверо в гостиной, окна которой были открыты навстречу чудесному летнему дню. Эмилия тихо сказала:

– Простите, ваша светлость, но из ее писем следует, что она отлично понимала – они не могут быть вместе, да она и не хотела разрушать чужой брак.

– Дитя мое, то, что очень молодая и очень глупая женщина может понять, зачастую сильно отличается от того, что она делает. – Герцогиня подняла бровь. – Полагаю, вы сами можете быть тому примером. Разве не вы совсем недавно вышли замуж за моего внука против воли собственного отца?

Она не смогла сдержать краску стыда. В словах герцогини была правда. Алекс заступился за жену:

– Но я не был женат. Полагаю, Эмилия хочет сказать: в письмах их обоих мы слышим отчаяние. Если дедушка нашел способ удержать сестру от безрассудства и дать ей новую жизнь, это был разумный выход в их неразумном положении. В конце концов, у нее не было надежды на будущее с человеком, который не мог на ней жениться.

– Я всегда думала о нем как о человеке в годах, потому что он был моим дедушкой, – сказала Эмилия. – Но по правде, он был примерно одного возраста с Алексом, когда это случилось.

– Действительно, старая развалина, – саркастически заметил Алекс. Но он улыбнулся, и Эмилия еще больше полюбила его за то, что он старался примирить обе стороны, при том что его отец и бабка просто излучали неодобрение. – Почему нет? – увещевал он. – Просто расскажите нам, что же произошло.

Герцогиня, прямая как палка, смерила его холодным взглядом:

– Лонгхейвен готов поклясться?

– Лонгхейвен никогда не клянется. Это не в его характере. Просто он не стал бы говорить, не будь это правдой. – Алекс был спокоен, и это ободряло Эмилию. – Если он утверждает, что в гробу драгоценности и ничего больше, я уверен – это правда. Понятия не имею, как он узнал, что ключ открывает семейный склеп. Но он был в этом настолько уверен, что не поленился сходить и проверить.

– Тебе следовало найти ключ и отдать мне. И мы избежали бы всего этого.

– Чего «всего этого», мама? – раздраженно спросил герцог. – Кажется, я готов согласиться с Алексом и его женой.

«Его женой». Не свидетельство теплого приема, но хотя бы признание ее прав. Эмилия тихо сказала:

– Картина сейчас выставлена в Лондоне. Там изображена Анна, не так ли? На ней ожерелье из фамильного наследия Паттонов. Я узнала его, когда была на выставке Симеона. Должно быть, дедушка подарил его Анне.

– Было очень модно ему позировать, – сухо согласилась герцогиня.

Ее слова подтверждали правоту Эмилии.

– Это теория Майкла, и знаю по собственному опыту – кстати, и корона поддержала бы меня – он редко ошибается. Хотите послушать? – Алекс отошел от стены, где стоял, опираясь плечом о каминную полку. Он был настроен решительно.

– Нет.

– Да.

Герцог и вдовствующая герцогиня ответили одновременно, сверля друг друга неодобрительным взглядом.

– Не упорствуйте, мама. – Свекор Эмилии перевел властный взгляд на младшего сына. – Прошу, продолжай. Я устал от этой драмы, преследующей меня всю жизнь.

Алекс улыбнулся так, как умел улыбаться только он, – очаровательно и загадочно.

– Начну с самого начала. Леди Анна и лорд Хатауэй встретились и безумно полюбили друг друга. Назревал скандал, грозящий погубить обе семьи. В результате у Анны, каких бы своенравных взглядов на жизнь она ни придерживалась, почти не осталось выбора. Ее любовник не собирался бросать законную супругу. А она не собиралась мириться с ролью его официальной любовницы. Но, как только что заметила бабушка, слово уже было сказано, и пошли слухи. Поэтому Анна согласилась на инсценировку гибели в реке. Очевидно, она отослала любовнику ключ от фамильного склепа. Я сначала не мог понять, почему она просто не вернула ожерелье. Но полагаю, она хотела, чтобы он раскрыл правду насчет ее мнимой смерти.

Вдовствующая герцогиня хранила ледяное молчание.

– Но по какой-то причине он не расшифровал ее послания, – тихо добавил Алекс. – И я думаю, бабушка, что вы могли бы заполнить бреши недостающих фактов. В конце концов, это вам внезапно, во что бы то ни стало, понадобился ключ.

Эмилии казалось, что бабушка Алекса откажется говорить, но затем пожилая дама вдруг тяжело вздохнула, ее плечи слегка поникли. Вокруг рта залегли глубокие морщины.

– Думаю, это очевидно! Я хотела заполучить ожерелье. Когда Хатауэй увидел бы портрет Анны с ожерельем, он бы потребовал его обратно, справедливо полагая, что оно у Сент-Джеймсов. Никто, – она одарила внука гневным взглядом, – не должен был заглядывать в гробницу. Именно это я и хотела предотвратить.

– Поступки Лонгхейвена нельзя предугадать. Но не тревожьтесь. Он никому не скажет. – Было непохоже, чтобы Алекс раскаивался. – Вам стоило лишь сказать мне правду, и я бы вскрыл замок. Вернул бы ожерелье, и мы все были бы избавлены от этой драмы.

– Я лишена твоих сомнительных способностей, о которых не желаю ничего знать. И я не желала, чтобы и ты заглядывал в ее гроб. Мне нужен был ключ, чтобы самой пойти и взять ожерелье.

Эмилия была близка к разгадке.

– Вы не хотели, чтобы кто-нибудь узнал, что она не утонула, – тихо сказала она. – Даже Алекс.

– Или ваш сын. – Голос герцога, казалось, утратил привычную звучность. – Почему, мама? Ведь не из-за того, что мы не умеем держать язык за зубами. Совсем не из-за того.

– Ваш отец заставил меня дать обещание, – сказала она резко. – Не важно, что он и Сэмюел были в раздоре из-за Анны. Он не хотел, чтобы его семья знала: он убил своего друга.

– Убил? – Эмилию вдруг бросило в холодный пот. Ладони сделались влажными и липкими. – Он его убил?

– Разумеется, не буквально.

– Тогда вам придется объясниться. – Глаза Александра смотрели жестко. Руки были сложены на груди.