Розамунда отказалась. У нее не было аппетита, равно как и смелости, чтобы встретиться с корабельной командой.

Последней каплей стало водворение Розамунды, завернутой в одеяло, в экипаж, в то время как Люк сел вместе с мистером Брауном на скамье кучера. Розамунда вновь оказалась в одиночестве. Сент-Обин не захотел ехать с ней вместе. Это был серьезный удар по ее самолюбию, которое у нее еще оставалось. Не приходилось сомневаться, что его светлость сожалеет о случившемся. А она – нет.

Совершенно очевидно, что Люк не заинтересован в новом свидании. Но почему это должно иметь для нее значение? Так даже проще. Розамунда сказала себе, что не станет продлевать агонию окончательного расставания. И давать ему решительный отпор крайне не хотелось. Хотя в глубине души она понимала, что сделав это, чувствовала бы себя лучше. Ну что за напасть!

Хотя ей не на что жаловаться. В конце концов, именно этот человек показал ей, какой ослепительно прекрасной может быть близость с мужчиной. Она могла бы прожить всю жизнь, так и не узнав этого.

Через четверть часа после возвращения в Эмберли герцог передал Розамунде платье. Та даже отпрянула, увидев его цвет – темно-красный. Она не может…

– Поторопись, Розамунда, – сказал Люк, стоя снаружи. – Ата заболела, если, конечно, тупой аптекарь что-то в этом деле понимает.

Она моментально натянула платье и, понадеявшись, что в конюшне никого нет, осторожно выглянула. Не обнаружив никого в пределах видимости, Розамунда вышла. Люк быстро застегнул пуговицы на спинке лифа, попутно рявкая на кого-то невидимого, чтобы занялись лошадьми.

– Уж не знаю, расцеловать ли напыщенного идиота лекаря за то, что он распугал всех гостей, – сказал Сент-Обин, так быстро шагая к дому, что Розамунде приходилось за ним почти бежать, – или убить его, поскольку он отослал из дома и большинство челяди.

– Что с ней случилось, по его мнению?

– Этот самоуверенный кретин предположил возвратную чуму. Я выкинул его из дома, пообещав ему самую настоящую «Черную смерть», если он немедленно не пришлет вместо себя знающего человека.

Миссис Симмс встретила их на пороге и сразу затараторила, с трудом неся свое грузное тело вверх по лестнице.

– И никакая это не чума, я в этом нисколько не сомневаюсь, – тяжело дыша, сообщила она. – Это другая хворь. Что-то нехорошее оказалось в продуктах. Несколько гостей тоже почувствовали себя плохо. И помощник кухарки.

Они шли через анфиладу залов, а служанка продолжала болтать.

– Все гости уехали, слуги тоже. Остались только я, кухарка, которая ненавидит аптекаря, называет его «скелетом с косой», и ваша сестра. – Она повернулась к Розамунде и улыбнулась. – Очаровательная мисс Кларендон и красивый викарий пытаются увезти ее с собой, но тщетно. Вдовы тоже отказались покинуть дом.

Подойдя к комнате бабушки, Люк поднял руку, и старая служанка моментально замолчала. В комнате было темно, слышался тихий говор. Элегантная женская фигура – это могла быть только Грейс Шеффи – заслоняла лежащую на кровати герцогиню, которая тихо стонала – нет, даже не стонала, а как-то жалобно попискивала, когда графиня вытирала ей лоб. У Розамунды тревожно заныло сердце.

– Прекратите, вода очень горячая, – прошептала Ата. Она повернула голову. Люку показалось, что глаза бабушки стали слишком большими для ее маленького лица. – А, Люк, ты приехал. Все это весьма странно. Я уверена, дело в пище. Может быть, во всем виноват мясной пирог…

Люк положил свою крупную ладонь на лоб герцогини.

– У тебя нет лихорадки. Возможно, ты права. Кто-нибудь спрашивал других заболевших, что они ели? – И он взял старушку за руку. Выражение его лица было суровым.

– Я не знаю, – ответила Грейс. – Какой в этом смысл? Мы все ели одно и то же.

У Розамунды с раннего утра во рту не было ни крошки, но она и думать не могла о пище.

Люк опустил кусочек полотна в воду и вытер лоб бабушки.

– Люк, не надо! Вода обжигает! Я все время это повторяю, но меня никто не слышит.

– Вода ледяная, Ата, – спокойно сказал Люк. Она оттолкнула его руку и вздохнула.

– Не надо. У меня нет жара.

Розамунда посмотрела на сморщенную руку герцогини, которую она не спрятала под одеяло.

Та была покрыта мелкой сыпью.

Розамунда сделала несколько шагов вперед и указала Люку на это прискорбное обстоятельство. Герцог поднял руку бабушки, которую по-прежнему сжимал, и взглянул на нее. В самом деле. Сыпь могла быть признаком самых разных заболеваний, в том числе заразных и смертельно опасных.

– Ата, – спросил он, – тебя что-нибудь беспокоит? Она слабо улыбнулась.

– Да. То, что вы собрались вокруг и смотрите на меня как ангелы, явившиеся забрать с собой.

– Ата… – простонал внук.

– Да что ты заладил: «Ата» и «Ата»… В этом немощном теле мне все причиняет беспокойство. Пусть они уйдут, Люк. Когда я смотрю на окружающих меня людей, одетых в черное, поневоле возникают дурные предчувствия.

Розамунда попятилась было назад, но Ата удержала ее.

– Только не вы, дорогая, на вас сегодня мой любимый цвет. Он радует душу. Я так рада, что вы отказались от траура!

У Розамунды не хватило духу разубеждать больную. Ей показалось, что герцогиня бредит.

Сзади подошла Сильвия и зашептала ей на ухо:

– Роза, Чарити приглашает нас погостить в доме священника. Как ты считаешь, что мы должны делать?

Розамунда, оглянувшись, увидела рядом Чарити и красавца викария.

– Аптекарь сказал, будет лучше, если все уедут из Эмберли, – сказал священник, с тревогой глядя на Сильвию.

– Кроме того, чем меньше в доме гостей, тем легче хозяевам, – добавила Чарити.

Розамунда, покосившись на Люка, убедилась, что он, прикрыв глаза, смотрит на нее, и ответила сестре:

– Уезжай с ними, дорогая, сэр Роули прав.

– Если ты не едешь, я тоже остаюсь.

– Нет, Сильвия, умоляю тебя, хотя бы раз в жизни сделай так, как я прошу. – Розамунда говорила с необычной для себя суровостью, и было трудно определить, кто удивился этому больше – Сильвия или она сама.

Та склонила голову.

– Конечно.

И Розамунда немедленно почувствовала угрызения совести.

– Возможно, тебе тоже следует подумать об отъезде, – тихо сказал Люк.

Но она такую возможность даже не рассматривала. Гораздо больше Розамунду тревожило то, что она невольно обидела Сильвию.

– Я слишком прямолинейна. Никогда не умела проявлять деликатность. В семье всегда говорили, что тому виной многие поколения валлийских предков.

Герцог сжал тонкое запястье Розамунды. – Вот как?

– Вам понадобится помощь, – заметила она.

Не произнеся больше не слова, Люк снова сосредоточил все свое внимание на бабушке. Насмешливое выражение лица, ставшее для него привычной маской, исчезло. У постели старушки находился встревоженный любящий внук.

– Люк, – прошептала маленькая герцогиня, – у меня сердце не на месте. Я не намерена была тебя беспокоить, но мне необходимо урегулировать несколько вопросов личного характера. – В глубине глаз Аты застыло отчаяние, которого Розамунде раньше видеть не приходилось. Судя по сдвинутым бровям Люка, ему тоже.

Люк оглянулся на Розамунду и сделал едва заметный знак. Она поняла и выпроводила всех из спальни. Стоя одной ногой в комнате, другой в коридоре, Розамунда шепотом приказала миссис Симмс приготовить чай и бульон. Находясь на некотором расстоянии от кровати герцогини, она слышала лишь обрывки ее беседы с Люком. Но и этого было достаточно, чтобы крошечные ростки желания, в котором она боялась признаться даже самой себе, были окончательно уничтожены.

– Люк, – слабым голосом проговорила Ата, – больше нельзя не думать о будущем. Послушай внимательно. Если ты меня любишь, а я полагаю, что это так, то не станешь перебивать или отмахиваться от моих слов. Прежде чем я умру, ты должен мне кое-что пообещать. Я вижу, как ты изменился последнее время. Я никогда ничего не требовала от тебя. А теперь требую и очень прошу согласиться.