Шум голосов стих.

– Люк, дорогой, у тебя есть с собой список гостей?

– Нет, но не сомневаюсь, что мы будем иметь его исправленный вариант, как только вернемся в Эмберли, – ответил герцог так же громко.

– Я тебе когда-нибудь говорила, дорогой, как высоко я ценю твое понимание и помощь? – сказала Ата, улыбаясь своему красивому смуглолицему внуку.

– Ну, это мне говорят все дамы, бабушка.

– Бога ради… – Ата запнулась, уловив, что кругом начали посмеиваться. – Ну вот, вы слышите? Он и меня научил без нужды поминать Господа. Это просто скандал, что мне приходится терпеть, в моем-то возрасте воскликнула Ата.

– О каком возрасте идет речь? – поинтересовался герцог без тени улыбки.

– Во всяком случае, я достаточно стара, чтобы и тебя вычеркнуть из списка, нахальный щенок!

Люк и Розамунда вернулись в Эмберли в разных экипажах, чему она была очень рада. Сара Уйнтерс, старшая и самая мудрая из вдов, как только закрылась дверца кареты, взяла Розамунду за руку.

– Знаете, миссис Берд, говорят, те, кому пришлось много пережить в начале жизненного пути, будут сполна вознаграждены радостями и счастьем в зрелые годы.

– С вами получилось именно так?

Уже заметные морщинки под очаровательными глазами Сары намекали, что она вплотную приблизилась к четвертому десятку, если уже не разменяла его.

– Вообще-то нет, – сказала она после короткой паузы. – Но я думаю, еще есть время.

Розамунда порывисто сжала ее руку.

– Я в этом уверена, – с чувством сказала она, нисколько не покривив душой, потому что доброта этой женщины была настолько велика, что ее, казалось, можно пощупать. Если кто и заслужил бесконечное счастье, то это леди Сара, муж которой погиб, сражаясь в армии Веллингтона, Элизабет Эшбертон и Джорджиана Уайт сидели напротив.

– Где ваша сестра? – спросила Джорджиана: – Почему ее нет?

– Не знаю, – покачала головой Розамунда. – Я думала, что она вместе с вами, поскольку… я не собиралась присутствовать на венчании.

Джорджиана похлопала ее по плечу.

– Вы очень смелая женщина. Я бы не смогла сделать то же самое.

Розамунда проигнорировала комплимент. У нее было ощущение, что все внутренности в животе перемешались и съежились. Это заставляло ее чувствовать себя больной.

– Надеюсь, Сильвия не пошла меня искать. Я сказала ей, что не поеду на торжество.

– Ну, есть еще по крайней мере один человек, который разочарован ее отсутствием, – сказала Элизабет, даже не пытаясь спрятать ухмылку.

Сара окинула ее суровым взглядом.

– Не говори ерунды.

– Но почему? Все проще простого! Достаточно взглянуть на лицо сэра Роули, чтобы понять: он влюблен в леди Сильвию.

Розамунда перевела взгляд с Элизабет на Сару.

– Безусловно, вы правы. Всем сердцем надеюсь на это. Сильвия заслужила счастье.

– Мы все надеемся, дорогая, и все заслуживаем немножко счастья, – сказала леди Уинтерс и подмигнула ей.

Карета двигалась по последнему мосту перед поворотом на подъездную дорогу к Эмберли, с обеих сторон обсаженную старыми дубами. Вид поместья всегда приводил Розамунду в восторг. Это была самая красивая усадьба, которую ей приходилось видеть. Создавалось впечатление, что на строивших замок архитекторов снизошло божественное вдохновение, иначе им не удалось бы создать такой истинный шедевр.

Розамунда многое отдала бы за то, чтобы только спрыгнуть с подножки кареты, опрометью броситься за дом – к задней двери, проскользнуть в свою уютную спальню и остаться в одиночестве. У нее сильно болела голова, а глаза, казалось, засыпало песком. Розамунда боялась, что на людях долго не продержится. И уж точно не вынесет еще одной встречи с отцом, если, конечно, он принял приглашение герцогини.

Но о побеге оставалось лишь мечтать. У входа толпились только что прибывшие гости. Карета, где ехали Розамунда и вдовы, оказалась одной из последних.

Викарий взял ее под руку, его сестра – под другую. Пока она шествовала между ними, никто не осмеливался сказать ни слова против нее. Но все это было так нарочито и наверняка планировалось заранее.

Определенно тактика была разработана герцогом по пути домой. Как будто Розамунда сама не могла стерпеть унижения! Ей же никто не помогал восемь долгих лет. Вероятно, Люк не слишком высокого мнения о ней, считает ее слабой, неспособной постоять за себя неженкой.

Но разве это не так? Она же всегда старалась не сталкиваться лицом к лицу с недоброжелателями, избегая подобных ситуаций любым способом.

Поток гостей начал вливаться в дом, захватывая всех попавшихся на пути. Розамунда была вынуждена делать вид, что ей очень нравятся свадебные яства и пустая болтовня. Миссис Симпсон, жеманясь, рассказывала о новой гостинице в Лэндс-Энде. Мистер Кэнберри жаловался на дожди, которые мешают заготовке сена. Агата Фицсиммонс сообщила, что сильно повысилась цена на чай. А потом… потом случилось это.

Жених Аги Фелпс, барон фон Ольтедиз Ганновера, нашел Розамунду возле дамской комнаты. Рядом никого не было, и, воспользовавшись этим, он увлек ее в маленькую гостиную под предлогом того, что хочет предложить ей помощь. Он стоял передней, одетый в гусарский мундир, стараясь казаться скромным.

– Миссис Берд, – сказан барон, впившись в нее проницательными глазами. – Насколько я понял, вы ищете защитника.

– Защитника? – удивилась Розамунда.

– Ну да. Бритты, кажется, называют это «покровитель».

Кровь, уже в который раз за сегодняшний день, отхлынула от лица Розамунды. Покачав головой, она направилась к двери.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, сэр. Сильная рука преградила ей путь.

– Миссис Берд, вы не должны уходить. Я намерен предложить вам защиту, – он подмигнул, – и уединение.

– Позвольте мне пройти, сэр! – Это была не просьба, а требование. Розамунда из последних сил старалась, чтобы ее голос не дрожал.

– Вы даже не хотите услышать условия? А я могу обещать вам надежное укрытие и роскошь. Никому не удастся оскорбить вас или огорчить.

Она всегда считала этого человека простофилей. И, как выяснилось, недооценивала его. Этот германский барон точно знал, что надо сказать, чтобы окончательно деморализовать ее. Розамунда опустила глаза и взглянула на его пальцы. Они удивительно напоминали пальцы руки ее мужа – толстые как сосиски, густо поросшие волосами, с обгрызенными ногтями. Ее охватило отвращение.

– Миссис Берд, или я могу называть вас «мой розовый бутон»? Я одену вас в лучшее, что может предложить Лондон, буду баловать вас! А вы… вы будете баловать меня.

От его недвусмысленного намека Розамунду бросило в дрожь. Быть может, от всех сегодняшних переживаний она заболела? Она оттолкнула руку подлеца и сделала еще один шаг к двери.

– Нет, сэр, – сказала она и сама удивилась, как твердо прозвучал ее голос, поскольку никакой твердости в душе не чувствовала. Совсем наоборот: она ощущала себя совершенно потерянной, готовой обратиться в паническое бегство.

В последний момент барон схватил Розамунду и прижал к стене своей выпуклой, напоминающей бочонок грудью. Его ладони больно стиснули ее груди. Розамунда начала бороться. Она сопротивлялась не только грубому мужчине, но и невыносимо знакомому ощущению насилия и ужаса. Розамунда так надеялась, что ее больше никогда не коснутся руки, похожие на те, что лапали ее в замужестве. Не обращая внимания на ее попытки вырваться, на то, что он причиняет ей боль, барон тискал беспомощную женщину. Розамунда ненавидела, когда ее кожи касается наглый потный мужчина. Ненавидела всей душой, но безмолвно терпела годами, подчиняясь чувству долга, пряча боль и слезы. И впервые осмелилась дать сдачи.

Она укусила его, изо всех сил впившись зубами в жирный палец, а потом ударила коленом в пах.

Барон взревел:

– Ты, маленькая…

Его брань прервал угрожающий возглас, и через мгновение барон растянулся на полу перед полуприкрытой дверью.

В комнате стоял герцог с разъяренным лицом и глазами убийцы. Его руки были сжаты в кулаки.