Третий, ставший вдруг невыносимо тяжелым, оттягивал Альваро руку.

Его путь кончался здесь, на полигоне Калонхе.

Старик обернулся назад посмотреть, что с Эрнандес, но ее нигде не было.

Чем дальше продвигался Ривен, освещая себе путь лучом фонаря, тем больше убеждался, что узкий извилистый коридор бесконечен.

Никаких перекрестков.

Одна длинная сводчатая галерея, полого ведущая вниз.

Парковщик никак не мог взять в толк, зачем кому-то понадобилось рыть подземный ход между библиотекой и дворцом, но опыт подсказывал, что события, происходившие в городе в последние дни, вообще не поддаются логическому осмыслению. Нигде не было видно ни потайных дверей, ни таинственных знаков. Только выщербленные временем камни, покрытые древним слоем пыли. Свет, что лился из люка за спиной у Ривена, постепенно померк. Вскоре парковщик окончательно утратил ощущение пространства и времени.

С каждым шагом дышать становилось все труднее, а отдаленный шум, идущий то ли сзади, то ли из клубившегося впереди мрака, делался четче. Предплечье затекло, но Ривен не спешил переложить фонарь в другую руку.

Сначала парковщику казалось, что он различает доносящийся издалека человеческий голос, но тьма вокруг делалась все более густой и душной, и он перестал понимать, идет ли странный звук извне или слышится в его собственной голове.

Сознание Ривена наполняли неясные видения, но он не пытался их обдумать, ибо знал, что они пришли из другой жизни, не имевшей теперь никакого значения. Единственное, чего он мог лишиться в этом подземелье, была его нынешняя жизнь. А за нее парковщик уже давно не переживал.

Пол под ногами сделался ровнее, стены немного расступились. Незнакомый голос звучал все яснее; слов разобрать было нельзя, но в них звучала явная угроза.

Покалывание в предплечье усиливалось.

Шагая по темной галерее, Ривен углублялся в прошлое.

В годы, выпавшие из памяти, скрытые во мраке.

На каком языке говорила тварь, живущая в подземелье, какое из видений, мелькавших перед его глазами, было ее истинным лицом? Настоящее мешалось с прошлым, о котором он ничего не помнил. И тут пришло озарение. Тварь вообще не умела говорить. Бессердечные родители заточили ее под землей, чтобы она не пугала людей своим видом. Много лет тварь скрывалась от всех, даже от себя самой, жила в темноте, питалась отбросами и росла. Набиралась сил, наблюдала за людьми, выглядывая из канализационных люков, прячась на полках библиотек. Ривен знал, что в прошлом они уже встречались.

Хотя на самом деле странный шум мог оказаться журчанием воды, заполнявшей подвал, или отчаянным писком тонущей крысы, из последних сил боровшейся за свою ничтожную, никому не нужную жизнь.

У туннеля не было конца.

Видения прошлого не отступали.

Отчаяние пересиливало страх смерти.

Хотя его четырехцилиндровый мотор произвел ошеломляющую сенсацию, появившись на рынке в тысяча девятьсот девятом году, «Кадиллак-Родстер 30» с трудом преодолевал узкую горную дорогу. Шоферу, впервые попавшему в Лихтенштейн, было нелегко бороться с темнотой и снегом.

Маленький Гесперио М. Тертулли, закутанный в теплое дорожное пальто, путешествовал на заднем сиденье в компании двух больших чемоданов – со всем, что нужно двенадцатилетнему мальчику, навсегда переезжающему на новое место – и упакованного в несколько слоев фетра свертка, к которому Гесперио старался не прикасаться.

Психиатрическая лечебница Эмиля Крепелина располагалась неподалеку от Вадуца. Долгое путешествие подошло к концу, еще один крутой поворот, и в ночи приветливо засияли окна старого особняка. На первом и последнем этажах никто не спал; остальная часть огромного здания с характерной для тех краев черепичной крышей дремала, окутанная снегом и темнотой.

После страшной гибели обоих родителей юного Гесперио отдали на попечение родственникам, но присущие ребенку странности сильно усложняли жизнь его опекунам, а престижные европейские интернаты один за другим отказывались от такого воспитанника; и мальчика решено было отправить к Крепелину, семейный совет постановил, что так будет лучше для всех.

Притормозив у парадного входа, шофер трусцой пробежал сквозь метель, поднялся на крыльцо и позвонил. Дверь открыла женщина; перебросившись с хозяйкой парой слов, водитель протянул ей конверт. Вернувшись к автомобилю, он помог Гесперио выгрузить вещи и отвел мальчика на крыльцо.

– Она здесь главная, – прошептал шофер, кивнув на женщину, и в знак прощания приподнял фуражку. Шум мотора растворился в завываниях ветра.

– Меня зовут Алеха, – представилась женщина. – Мы тебя ждали. О багаже не беспокойся, я распоряжусь, чтоб его отнесли в твою комнату. Ступай за мной.

Она была черноволосой и смуглой. Строгое серое платье не скрывало ни пышных бедер, ни упругой груди. На вид Алехе было лет сорок пять, хотя ее смело можно было назвать женщиной без возраста.

Вслед за хозяйкой мальчик пересек освещенный канделябрами вестибюль и поднялся на второй этаж. Гесперио предназначалась третья комната слева. Мальчик опасливо оглядывался, немного подавленный царившей в особняке атмосферой: полумрак, холод, темные углы, свечи, тишина.

Он по-прежнему прижимал к груди перевязанный прочным шнурком сверток.

– Всего хорошего, – попрощалась Алеха и прикрыла за собой дверь.

Спальня была просторной и оттого казалась еще более пустой и аскетической. Обстановку составляли солидный деревянный шкаф, письменный стол, стул, тумбочка и кровать с металлической спинкой, на которой была аккуратно разложена полосатая пижама. Гесперио догадался, что ванная находится в коридоре. Мальчику хотелось в уборную, но выйти из комнаты он не решался.

Тертулли пробирала дрожь. Он был слишком маленьким и худеньким для своего возраста и очень бледным.

Переодевшись в бумажную пижаму, Гесперио улегся в постель. Простыни были холодными и жесткими. Мальчик задул свечу. Сверток он положил себе в ноги.

Сначала он пытался уловить, о чем говорят за стенкой, но голоса звучали слишком тихо. О том, чтобы заснуть, не было и речи.

Под одеялом было даже холоднее; у Гесперио застыли руки и ноги. Но мальчик лежал не двигаясь, и холод постепенно сковал все тело, погрузив его в дремотное оцепенение. Гесперио не почувствовал, как опорожнился его мочевой пузырь.

И не понял, что плачет.

На ощупь простыни напоминали влажную липкую кожу рептилии.

Гесперио потерял счет времени.

Дверь бесшумно отворилась, и в комнату заглянула Алеха с подсвечником в руке.

– Пора.

Гесперио медленно вылез из-под одеяла, отчаянно стыдясь того, что намочил пижаму; но, если женщина и заметила темное пятно на его штанах, то не подала виду. Поманив мальчика за собой, она исчезла в коридоре. Гесперио двинулся за ней, не забыв прихватить сверток.

В доме царила гробовая тишина.

Они долго петляли по коридорам, один темнее И мрачнее другого, пока не вышли к узкой крутой лестнице, ведущей на самый верх, в мансарду.

Алеха без стука приоткрыла дверь. За ней ждал седобородый старик, половина тела и лица которого были скованы параличом.

– Это Эфрен, – пояснила женщина, подталкивая Гесперио внутрь. Потом она осторожно прикрыла дверь, оставив мальчика наедине со стариком.

Неподвижное лицо Эфрена напоминало маску, но при виде свертка в глазах его вспыхнул огонь. Старик радушным жестом пригласил гостя осмотреться.