Окончательно проснувшись, Ривен вспомнил, что незнакомца зовут Альваро, что он сам пустил его ночевать, что вчера у них было немало приключений и что дождь так и не кончился.

– Доброе утро. Я не хотел тебя будить, – произнес старик, доставая из чемодана пакет с туалетными принадлежностями.

– Что это? – спросил Ривен, указав на стоявший на столе поднос.

– Я попросил хозяйку принести нам что-нибудь на завтрак.

– Чтоб эта карга притащила мне завтрак в постель? Кофе с кексами? Сколько вы ей заплатили?

– Ну…

– Ладно, не говорите. Я вовсе не хочу знать, во сколько обходятся чудеса.

Ривен уселся на кровати и в один присест сжевал завтрак. Прихлебывая почти остывший кофе, он смотрел, как его компаньон, успевший переодеться в коричневый твидовый костюм, белоснежную рубашку, вишневый галстук и замшевые туфли, расправляет на раскладной кровати бежевый плащ с кожаным воротником.

– Надо спешить, уже почти полдень. А ведь мы собирались поспать всего пару часов…

– А вы, как я посмотрю, для меня не только босс, но и прямо отец родной.

– Я сделал несколько звонков из таксофона в коридоре. В Институте судебной медицины сказали, что Коронадо Баскьера похоронят завтра в восемь тридцать на кладбище Сан-Фернандо. Вы помните про его дочь?

– Да.

– Я подумал, что она, возможно, прольет свет на судьбу чемодана. Поскольку адреса девушки у нас нет, вернее всего будет постараться отыскать ее на похоронах.

– А до тех пор?

– Мы ведь решили идти точно по списку. Третий хранитель сейчас находится в больнице Томильяр. Анхель Мария Декот. Бывший военный капеллан, ныне смертельно болен. Вы знаете эту больницу?

– Это в районе Дос-Эрманас. Там что-то вроде хосписа для безнадежных больных. Вы могли бы устраивать экскурсии по самым приятным местам города.

– Если мы не справимся… В мире, возможно, вообще не останется приятных мест.

Инспектору Романе Бенарке надоело разглядывать гравюры на стенах, и она подошла к окну. Секретарша к приюте ордена Милосердных Сестер попросила немного подождать, пока директриса не закончит говорить по телефону. Без ее благословения встретиться с дочкой Баскьера было невозможно.

Вид из окна упрочил странное впечатление, которое это место произвело на инспектора: из него открывалась панорама бескрайнего зеленого луга, сверкающего от дождевых капель, с ярко-синим прудом, рощей, нолем для гольфа, маленькой часовней и спортивной площадкой. Стройная колокольня возвышалась над церковью, административными зданиями и жилыми корпусами. И ни единого намека на присутствие детей: ни игрушек, ни голосов.

– Ступайте за мной, – пригласила секретарша.

– Да, конечно.

За столом в просторном, аскетически обставленном кабинете сидела худая угловатая женщина лет пятидесяти, с волосами, выкрашенными в очень светлый тон, чтобы скрыть седину. В ее одежде присутствовали решительно все оттенки зеленого, и ни один не сочетался с другим.

Неохотно оторвавшись от компьютера, директриса поднялась на ноги и протянула инспектору руку.

– Я инспектор Бенарке…

– Да… Мне доложили. И о причинах вашего визита тоже. Садитесь, пожалуйста.

– Спасибо.

– Наверное, приносить такие вести самая неприятная часть вашей работы. – Женщина попыталась изобразить сочувствие, но актриса из нее была никудышная. – Если хотите, я поговорю с сеньоритой Эрнандес сама. Возможно, ей будет легче узнать о трагедии от хорошо знакомого человека.

– Большое спасибо, но мне хотелось бы поговорить с сеньоритой лично.

– Как хотите. Я только предложила… – Директриса резким, нервным движением сняла трубку коммутатора и набрала три цифры. – Найдите Эрнандес и скажите, чтобы шла ко мне в кабинет.

– В каком качестве сеньорита Эрнандес находится здесь?

– Она моя ассистентка. Вы даже представить не можете, сколько хлопот с этим хозяйством, – теперь директриса говорила немного виноватым тоном, будто оправдывалась за свою помощницу.

– Отчего же, могу. Это ведь церковный приют?

– Нет, ни в коем случае. Наш центр существует в рамках программы помощи бездомным детям Андалусии, наши подопечные живут здесь, пока для них подбирают приемные семьи. – Женщина произнесла эти слова заученной скороговоркой, с толикой пафоса, словно политик во время предвыборной речи.

– А как же Милосердные Сестры?

– Видите ли… Это наш способ выразить признательность ордену, который помог нам основать этот приют. Не знаю, приходилось ли вам о нем слышать…

– Если честно, я не помню.

– Орден был основан святым Винсентом и святой Марией де Марильяк в тысяча шестьсот семнадцатом году. Святой Винсент желал, чтобы монахини не скрывались за стенами монастырей, а помогали сиротам, больным и обездоленным. И могли приносить пользу там, где были нужнее всего. Сестры приносили не пожизненные обеты, а временные, их повторяли каждый год. Они странствовали по свету и помогали всем, и бедным, и богатым. Орден существует до сих пор и часто сотрудничает с государственными учреждениями. Мы тоже. Содействие ордена трудно переоценить, но все Же у нас исключительно светская организация.

Во время этой краткой лекции директриса то и дело поглядывала на часы. Закончив, она снова схватилась за телефон и, не дождавшись ответа, поднялась из-за стола.

– Понятия не имею, куда они запропастились. Наверное, мне лучше поискать ее самой. Извините.

– Ничего страшного.

Оставшись одна, Романа порадовалась, что сумела удержаться от ехидного комментария насчет того, что орден Милосердных Сестер был источником бесплатной и весьма неприхотливой рабочей силы. Директриса явно пребывала на грани нервного срыва, и женщине полицейскому едва ли стоило ставить под угрозу продвижение по службе, чтобы отвести душу саркастическими замечаниями. Хотя Педро Арресьядо наверняка предложил бы госпоже директрисе поцеловать себя в зад. Педро Арресьядо. Надо бы его укоротить… Вопрос только в том, хочет ли она этого на самом деле.

Не вставая с места, Бенарке потянулась к компьютеру, нажала кнопку ввода и без особого удивления обнаружила на мониторе вместо таблиц и отчетов какую-то игру. Кликнув мышкой, она стерла игру из памяти.

Не успела Романа насладиться своим коварством, как в кабинет кто-то вошел. Директриса привела женщину лет тридцати с небольшим, светловолосую, очень высокую, мускулистую, одетую в старые джинсы, линялую черную майку и видавшую виды джинсовую куртку.

Даже темные очки не могли скрыть ни ее редкой, необычной красоты, ни лилового синяка под левым глазом. Эрнандес была очень привлекательна, но по-своему, не в общепринятом смысле.

– Инспектор Бенарке… – начала директриса.

– Меня зовут Эрнандес, – заключила женщина, усаживаясь на стул и доставая пачку дешевых сигарет.

Хозяйка кабинета поморщилась, как мать, привыкшая к выходкам дочери-подростка, и достала из ящика пепельницу. Разговор не клеился.

– Я должна сообщить тебе новость. Печальную новость. Дело в том…

– Спасибо за помощь, – смерив директрису испепеляющим взглядом, Романа обратилась прямо к Эрнандес: – Мы могли бы поговорить наедине?

Директриса положила руку девушке на плечо. Ласково и будто предупреждая.

– Не лучше ли будет, если я останусь? – спросила она почти умоляюще.

– На самом деле мне почти нечего вам сказать, – заявила Эрнандес, не обращая внимания на начальницу. – Мы с отцом бог знает сколько лет не виделись. – Несмотря на напускную грубость, голос у нее был глубоким и мелодичным.

– Вы вообще не общались?

– Он даже не знал, где я живу. Сама посуди. Тридцать пять лет назад, в Испании, священник-богач трахнул нищую прихожанку, и она забеременела. Деньгами он помогал, ничего сказать не могу, но о том, чтобы нас признать, и речи не было. Когда мне было четырнадцать, мать умерла, и отец взял меня к себе, а всем говорил, что я его племянница. Вполне естественно. Я много раз убегала из дома, а в семнадцать ушла навсегда.