Затем связался по телефону с братом:

— Леон, тебя по-прежнему не интересует старый сельский дом отца?

— Эта полуразвалившаяся груда камней, которую ты называешь домом?.. Это бельмо на глазу?.. Это...

— Остановись. Я уже понял. И все же, учитывая земельный надел при доме и наши воспоминания о детстве, он чего-то да стоит.

— Я помню лишь то, что наш отец загнал себя до смерти, возделывая эту землю и латая эту халупу. И если у тебя есть покупатель, я готов продать хоть самому дьяволу дом вместе с землей за любую цену. Только не напоминай мне о нем больше! У тебя есть кто-нибудь на примете?

— Да.

— За сколько купит?

— Хоть втридорога, — пошутил Никос.

— Там что, нефть нашли?

— Кое-что получше.

— И кто же это счастливчик?

— Твой сумасшедший брат.

Леон что-то нечленораздельно промычал в трубку, и тогда Никос объявил:

— Я поручу банку перевести на твой счет сумму, которая, я уверен, придется тебе по душе. Ну, пока. До скорой встречи. Если передумаешь отказываться от такого сокровища, звони.

Трейси очень удивилась, когда увидела, что столь любимый всеми ресторан «У Дафнии» — это всего лишь уютная таверна. Большой обеденный зал мало напоминал рестораны, которые она привыкла посещать. Вторым сюрпризом было то, что вместе с ними обедала чета Падакисов. И Трейси смогла познакомиться с женой Георгиоса, Стеллой.

Никос объяснил присутствие Падакисов тем, что Георгиос в свое время имел активные деловые контакты с дедом Трейси и знает некоторых из членов правления корпорации.

Перед приходом Падакисов Никос предложил Трейси во всем положиться на него, потом дал несколько рекомендаций относительно заказываемых блюд. Трейси не стала спорить и выбрала традиционное греческое блюдо, украшенное листьями мяты: мясо молодого барашка под соусом из йогурта.

— Обед великолепен, — высказалась Трейси, приступая к десерту. — Если бы ты не привел меня сюда, — обратилась она к Никосу, — я бы и не поняла, почему мой дед так часто летал в Грецию.

— Вообще-то Пол предпочитал итальянскую кухню. А в греческие рестораны захаживал только в компании партнеров по бизнесу.

— Да, что касается вашего деда, — обратился к Трейси Георгиос. — Удивительно, почему он не посчитал нужным посвятить вас в дела. Ведь для всех было очевидно, что однажды вам придется сменить его на посту главы фирмы. Но вы поступили мудро, моя дорогая, обратившись за помощью к такому человеку, как Никос. Если вы остановили свой выбор на нем, значит, вы на правильном пути. Надеюсь, мои сведения будут полезны вам.

— Я ценю вашу доброту, мистер Падакис.

— Зовите меня Георгиосом.

— Договорились.

— Пусть вас не слишком тревожит падение курса акций, — продолжил Падакис. — Я связываю падение главным образом с тем, что после смерти вашего деда люди, не уверенные в будущем корпорации, поспешили избавиться от своих акций, чтобы не рисковать. Вы вернете их доверие, если будете учитывать интересы постоянных акционеров. Когда вы, Трейси, станете своей в этом кругу, вам будет проще находить единомышленников и продвигать новые идеи. И кто знает, где вы окажетесь через десять лет?

— Надеюсь, не вылечу в трубу.

Рассмеялись все, кроме Никоса, который, видимо, не исключал такого развития событий. Он решил было вторично наполнить вином ее опустевший бокал, но она вовремя остановила его, сказав:

— Ни в коем случае. Это противоречит моим правилам.

Он наградил ее недоверчивым взглядом, однако не стал настаивать. Трейси отметила, что он с недоверием относится к любым ее высказываниям. Она, впрочем, не допускала мысли, что на такого независимого человека, каким она считала Никоса, могли повлиять газетные сплетни, молва, откровенная клевета ее завистников.

Эти размышления перемежались другими... Никос был столь внушителен и неотразим, столь привлекал к себе женские взгляды, что Трейси казалось невероятно лестным сидеть за одним столом с этим человеком и беседовать с ним будто на равных, хотя в глубине души она продолжала ощущать себя подростком, над которым он не упускает повода посмеяться.

Когда же Трейси отрывала от него восторженный взгляд, то замечала, что мистер Падакис внимательно наблюдает за ней. В конце концов, она посмотрела на Георгиоса, давая понять, что ей такое пристальное наблюдение неприятно.

— Прошу простить, моя дорогая. Но дело в том, что я не могу отвести глаз от ваших волос по-настоящему тициановского оттенка. И думаю, Стелла со мной согласится.

— Я полностью согласна с моим супругом и еще хотела бы похвалить ваш выбор платья, так гармонирующего с вашими волосами, — тоном знатока сформулировала Стелла.

— Я сказал ей то же самое, когда мы выезжали. Хотя и звучало это несколько проще, — заметил Никос.

— Я всем очень благодарна за добрые слова, но дед приучил меня думать, что рыжие волосы — это вульгарно.

— Уверена, он шутил, — рассмеялась Стелла.

— У моего отца были рыжие волосы, поэтому дед считал его исчадием ада. Мне повезло больше, так как я всего лишь вульгарная особа.

Трейси бесхитростно передала мнение своего почившего деда, но когда в очередной раз заметила недоверчивую усмешку на губах своего наставника, нервы ее сдали, и она трясущимися руками поставила обратно на стол чашку кофе, не донеся ее до рта.

— Очень сожалею, что приходится так скоро прощаться, — довольно резко произнес, вставая, Никос, — но у нас на сегодня запланировано слишком много дел.

— Спасибо за компанию, — поторопилась попрощаться с Падакисами и Трейси. — Я рада была познакомиться с вами поближе. Мой дед всегда очень уважительно отзывался о вас, мистер Падакис.

— Милая Трейси, смело обращайтесь ко мне всякий раз, когда вам понадобится помощь, — предложил на прощание Георгиос Падакис.

Трейси была искренне благодарна чете Падакисов за хорошие манеры. Она догадывалась, что их отношение к ней мало отличается от того, которое Никос продемонстрировал ей накануне, но держались они прекрасно, за что она и была им очень признательна.

Она улыбнулась им в последний раз, когда Никос, взяв за локоть, поторопил ее к выходу. Из всего следовало, что ему не терпелось покинуть ресторан.

— Прости меня, Никос, — тоном провинившегося ребенка проговорила Трейси, усаживаясь вместе с ним на заднее сиденье поджидавшего их у ресторана лимузина.

— За что именно?

— За то, что тебе приходится появляться со мной на людях, — чистосердечно разъяснила ему Трейси и кивнула на папарацци, которые дежурили у входа в ресторан и успели сделать не один снимок.

— Поздно сожалеть об этом, — отрезал он.

— Да, но я беспокоюсь о тебе. Женщине, с которой ты встречаешься, не понравится то, что тебя видят в моем обществе.

— Она это переживет, — бесстрастным тоном произнес Никос.

— В самом деле? — засомневалась Трейси. — Любовь и ревность идут об руку.

— К чему этот разговор, Трейси?

— Никос, я знаю обо всех гнусностях, которые пишут обо мне репортеры. Я не собираюсь сейчас перед тобой оправдываться. Но что касается твоей подруги, то даже если она невероятно понимающая и фантастически добродетельная особа, ты сильно рискуешь, оставаясь со мной.

— Обожаю рисковать, — резко оборвал ее Никос. — Впрочем, ты права: для всех окружающих мы — пара, Падакисы в этом теперь уверены на сто процентов, и ни ты, ни я, ни кто другой уже не сможет разубедить их.

— Надо отдать им должное, в отличие от тебя, Никос, они держат свое мнение при себе.

— Не сменить ли тебе наставника, Трейси, если ты тат мною недовольна?

— Что бы я ни сказала, что бы ни сделала, ты реагируешь на меня как бык на красную тряпку! — не выдержала его придирок Трейси.

— Открою тебе секрет, дурочка. Если Падакис будет уверен, что ты моя любовница — а он уже в этом уверен и завидует мне, ведь я его хорошо знаю, — то, значит, я не напрасно организовал эту встречу.