— Ты сердишься на меня? — спросил я.

— О боже, с чего бы мне на тебя сердиться? — ответила она, странно глядя на меня.

Она была само изумление, и я решил, что она не может знать про поцелуй. Кейт не стала бы лгать, она ведь такая прямая. Казалось, я должен был вздохнуть с облегчением, но ощутил лишь острое разочарование. Она не сердится на меня. Её поведение может иметь лишь одно объяснение.

Мы стояли в коридоре, глядя друг на друга. Мне хотелось тут же спросить, предпочитает ли она Хэла мне. Но я не стал. Я не буду выпрашивать её утешения, словно уличный мальчишка — монетки у хорошенькой богатой леди.

— А мне, — сказал я, — показалось, что сердишься немножко.

— Вовсе нет, — ответила она.

— Совсем не сердишься? Совсем-совсем?

— Ни капельки.

— Правда?

Она одарила меня любезнейшей из улыбок.

— Я устала. Спокойной ночи.

— Что же, спокойной ночи.

Войдя в каюту, я ополоснул лицо из умывальника. В жизни не припомню такого дурацкого разговора. Я взглянул на себя в небольшое зеркало, размышляя, когда же я увижу в нем мужчину.

Внезапно весь свет разом погас, и я понял, что Хэл набросил покрывало тьмы на «Сагарматху». Сейчас, под покровом ночи, он разломает передатчик. Наши преследователи перестанут слышать наводящие сигналы и останутся ни с чем, если не считать нашего ложного следа.

Несколькими минутами позже, устраиваясь под одеялом, я услышал, как меняется и нарастает гул шести мощных двигателей корабля. «Сагарматха» заложил крутой вираж. Хэл вернул корабль на наш прежний, верный курс.

Хотел бы я знать свой собственный верный курс.

На следующеё утро Хэл выставил дополнительных наблюдателей. Он не хотел, чтобы оставался хоть какой-нибудь шанс проскочить мимо «Гипериона» теперь, когда мы приближались к намеченному месту встречи. Сам Хэл и Дорье в командной рубке вглядывались в небо прямо по курсу. Ками, который опять мог ходить, хоть и медленно, расположился у правой стены рубки; я стоял слева. Лучшей погоды нельзя было и желать. Сквозь ясное небо с высоты двадцать тысяч футов были видны белые берега Антарктиды.

Я с облегчением убедился в том, что нигде не заметно никаких следов корабля Рэта. По-видимому, план Хэла сработал и наши преследователи теперь уже на сотни миль отклонились от верного курса.

Но и никаких следов «Гипериона» не было тоже.

С каждой проходящей минутой напряжение всё туже стягивало командную рубку своими кольцами. Хэл всё чаще и чаще хватал переговорную трубу и требовал доклада Анг Джета, сидевшего в «вороньем гнезде».

— Ни впереди, ни позади — ничего, — снова и снова приходил один и тот же ответ.

Спустя два часа после того, как мы проскочили намеченное место, Хэл обернулся ко мне и сказал:

— Круз, эти координаты, что вы назвали, вы уверены в них?

— Я бы не забыл эти цифры.

— Однако в учебе у вас проблемы с цифрами, а?

— Это совсем другое, — негодующе бросил я.

— Где же тогда этот чертов корабль?

Хэл уперся в меня неприятно долгим взглядом, но я выдержал его, отказываясь признавать себя неправым.

— Мои вычисления могут оказаться неверными, — тихо сказал Дорье.

— Дорье, вы никогда в жизни не ошибались, — возразил Хэл.

— Я хочу проверить снова. Пока держите прежний курс.

Дорье ушел в штурманскую рубку, и я услышал шорох его удивительных карт, вынимаемых из ящиков и раскладываемых на столе.

— Кто-то мог опередить нас, — заметил от штурвала Янгбу.

Слейтер хмыкнул:

— Во всём мире всего несколько кораблей, способных летать на такой высоте. Перед вылетом я проверил, где находятся остальные высотники. Все они в дальних рейсах. Они не могут сейчас охотиться за «Гиперионом».

Я взглянул на Хэла:

— Вы, кажется, говорили, что ваш корабль — единственный, который может работать на таких высотах.

— Небольшое преувеличение. Таких несколько.

— И сколько?

— Возможно, с дюжину. А может, больше. Но ведь они не знают координат, верно? Этих ваших фантастически точных координат.

Хэл продержал нас на посту много позже полудня. Когда наконец из штурманской появился Дорье, все мы выжидающе повернулись к нему.

— Я не до конца учел нашу близость к Антарктиде, — сказал он. — Холодный воздух здесь скатывается с гор, словно лавина. Ни один корабль без двигателей не способен пробиться сквозь эти встречные ветры. «Гиперион» должен был изменить курс. Поворачиваем на ост-норд-ост. Мы всё равно найдем его.

Я снова на марсовой площадке, руки и ноги немеют от холода, а я вглядываюсь в безбрежную синеву неба. Было полчетвертого утра. При свете лишь звезд и узкой полоски нарождающейся луны заметить корабль без огней почти невозможно. Хорошо, что Дорье сказал, что мы скорее всего доберемся до «Гипериона» не раньше полудня. Вот почему, без сомнения, Хэл поставил на эту вахту меня. Он был уверен, что это моя вина, что мы до сих пор не нашли «Гиперион». Каждому кораблю передается настроение его капитана, а уж такому чуткому, как «Сагарматха», ощутить дурное расположение духа Хэла труда не составляло. Он не привык к разочарованиям.

Мы кружили над самым дном мира, и еще в начале моей вахты Хэл позвонил и сообщил о шторме, зарождающемся над Антарктическим горным хребтом. Я не думал, что он может как-то потревожить нас на такой высоте, но вдруг заметил, что целые группы звезд начали пропадать с горизонта. Ходовые огни «Сагарматхи» ярко отражались от тумана, быстро заволакивавшего всё вокруг нас.

— Докладывает марсовая площадка, — произнес я в переговорную трубу.

— Знаю, — донесся голос Хэла. — Просто пена бушующего внизу шторма. Скоро прорвемся.

«Сагарматха» трясся, попадая в бушующие воздушные потоки. Небо перед смотровым колпаком то прояснялось, то снова мутнело, когда мы вплывали в очередное туманное облако. Потом, как-то сразу, туман сгустился и больше нигде уже не было видно кусочков усеянного звездами неба. Корабельные прожекторы мигали, отражаясь от тумана, в такт с моим пульсом.

— Это марсовая, — сообщил я. — Я здесь ничего не вижу. Мы можем подняться повыше?

— Нет необходимости, — пришел по трубе ответ Хэла. — Через минуту мы вылетим из него.

Мне это не нравилось. Мы увеличили скорость, пытаясь вырваться из тумана. Я поймал себя на том, что считаю секунды. Хэл был прав: много времени не потребовалось. Вскоре облака снова начали редеть: белое облако, черное облако, белое, и потом мы пробились сквозь последние перистые облака и вдруг очутились посреди ясного неба.

С правого борта на нас надвигалась огромная стена мрака.

Я вцепился в переговорную трубу.

— Корабль на трех часах! — заорал я. — На пересекающемся курсе!

Я услышал в трубу, как Хэл отрывисто начал отдавать команды своему экипажу, а потом мог только с ужасом смотреть, как огромное судно наплывает на нас справа. Оно приближалось, заслоняя собой небо, нависая над нами, иссиня-чёрное, видимое лишь благодаря льду, сверкающему на его боках. Я видел его шпангоуты, его порванную оболочку. Мы сбросили балласт так стремительно, что я вскрикнул. Моторы взревели, и мы круто взмыли вверх, заложив крутой вираж влево. Я так накренился, что на мгновение потерял другой корабль из виду, но потом услышал какой-то неземной стон, словно завывание сатанинского оркестра. Тот, другой, проходил под нами.

Он задел нас. От удара меня швырнуло на крышку люка. Я ударился лицом о металл, и в глазах на миг потемнело. Рот наполнился железным привкусом крови. Я попытался собраться с силами. Вглядываясь через смотровой колпак, я увидел влекомый ветром корабль, быстро удаляющийся от нас.

В переговорную трубу я слышал отрывистые фразы из командной рубки.

— Мы лишились второго и третьего двигателей с левого борта!

— Тот корабль, наверно, сорвал их.

— Янгбу, сходите туда, посмотрите, насколько серьезны повреждения. — Это Хэл. — Все свободные руки надо бросить на ремонт. Как газовые отсеки?