Надира жила в меблированных комнатах над парусной мастерской. Дом выглядел чуть приличнее большинства остальных, и во внутреннем дворике меня встретила жизнерадостная хозяйка, намывавшая шваброй мостовую из плит.

— А, цыганская принцесса. Но она ушла, дорогой мой.

— Думаю, она не сказала, когда вернется?

— Нет. Но если вы скажете мне свое имя, я передам ей, что вы её спрашивали.

— Мэтт Круз, — сказал я, сомневаясь, стоило ли сообщать ей свое имя.

— Ах, но в таком случае, дорогуша, она оставила вам записку.

Она на мгновение скрылась в доме, бросив меня во дворе одного. В окно первого этажа мне видны были мастера, сидящие за длинными столами и усердно сшивающие из больших кусков мембранной оболочки газовые отсеки для воздушных кораблей. Гидрий — легчайший газ на земле — а иначе как бы такие огромные сооружения могли подняться в небо, — но он также и коварен и может утекать через мельчайшие повреждения оболочки. Мембранную оболочку делают из коровьих кишок, специально обрабатывая их, чтобы они стали газонепроницаемыми.

Хозяйка вернулась, держа запечатанный конверт.

— Вот.

— Большое вам спасибо.

Надира была настолько уверена, что я приду, что даже оставила записку. Почерк у неё был весь в завитушках и какой-то неловкий, не слишком отличаясь в этом от моего. «Я у начальника, пытаюсь найти корабль. Встретимся там». И всё. В самом деле, весьма самонадеянно. Интересно, приходилось ли ей когда-нибудь иметь дело с воздушными кораблями? Во многих других отношениях она, похоже, весьма талантлива.

Парижский аэропорт — крупнейший в мире, и мне пришлось с полчаса идти мимо бесконечных открытых причалов, чтобы добраться до офиса начальника порта. В десяти футах над землей парили воздушные корабли, пришвартованные к мачтам. Вокруг кишели спешащие на посадку или сходящие с борта на землю пассажиры, грузчики спускали грузы из трюмов, матросы латали обшивку, инженеры и машинисты проверяли рули и двигатели.

Контора начальника порта располагалась в перестроенном ангаре, и там царила суматоха, точно на фондовой бирже. Сотни клерков занимались безумным делом — отслеживали прибытие и убытие судов со всего земного шара; таможенники проверяли грузы и бумаги; офицеры получали отпускные и закрывали наряды на работу. Во всём этом, казалось, не было никакой системы, и я не представлял, как смогу отыскать Надиру в таком столпотворении.

Я направился к огромному стенду, на котором в течение дня размещались все сообщения о кораблях. Здесь можно было отыскать название любого судна, находящегося в порту, фамилию его капитана, тип груза, номер причала, объем двигателей. Я знал, что мне нужно. Мощный буксир с отличными моторами, который смог бы притащить «Гиперион» обратно на землю. Но никакая информация, висящая на этом стенде, не подскажет мне, приспособлен ли корабль к полетам на больших высотах. Я сомневался, что мы вообще сумеем отыскать такой.

— Я разузнала кое-что интересное, — объявила Надира, внезапно возникая рядом.

Ни слова привета, ни намека на радость, что я всё-таки появился. Брюки и кожаное пальто исчезли. Она была завернута в красивое оранжевое сари и, должен сказать, выглядела в нем ослепительно.

— Ты зря времени не теряла, — пробормотал я.

— Не видела смысла ждать. Я не знала, придешь ли ты. Корабль у тридцать второго причала.

— Буксир? — поинтересовался я.

— Спасательное судно. Секретарь сказал, оно установило нечто вроде рекорда по полетам над облаками.

— Правда? — Я едва мог в это поверить.

— Если верить записям, — продолжала Надира, — оно на этой неделе никуда не собирается. И имя у него тоже многообещающее.

— Какое же?

— «Сагарматха», — сказала она. — Это непальское слово означает…

— Эверест. Знаю.

— Надо пойти взглянуть на него.

Надира достаточно ориентировалась в кораблях, чтобы отличать буксир от спасателя, и я подумал, уж не провела ли она немало времени рядом с аэропортами и воздушными пристанями. Она явно не боится высоты. Я вспомнил, как она заскользила по крыше вниз, описала пируэт вокруг флюгера и влетела в окно мансарды. Это было нечто!

Мы покинули людской водоворот канцелярии и направились к причалу тридцать два.

— Как ты собиралась заплатить за фрахт? — спросил я у неё.

— Я не собиралась.

Я остановился:

— Тогда что ты задумала?

— Мы предложим капитану долю.

Это было, безусловно, предпочтительнее, чем тратить все мои сбережения.

— И большую? — поинтересовался я.

— Я считала, что деньги тебя не интересуют, — съязвила она.

— О, я изменил свое мнение.

— Я думала о пятидесяти процентах.

Это казалось справедливым, поскольку капитан обеспечивает корабль и горючее и берет на себя основной риск.

— А как ты собиралась поделить остаток? — спросил я.

— Пополам.

— Прекрасно. — Если там на борту миллионы, как все, похоже, уверены, то хватит нам обоим. — Но я хочу получить всю таксидермию.

— Всё что? — переспросила Надира.

— Чучела мертвых животных. — Я прочистил горло. — Предположительно, у Грюнеля на борту их целая коллекция.

— Ради бога, — согласилась она.

— Спасибо. Мы должны быть осторожными. Надо убедиться, что капитану и команде можно доверять. Этот ключ, висящий у тебя на шее, несложно украсть.

— Только через мой труп.

— За этим дело не станет, — заметил я.

— А ты? Как только ты сообщишь им координаты, что помешает им выкинуть тебя из люка с высоты десять тысяч футов?

Я на мгновение задумался.

— Ну, это было бы очень невежливо.

Мне показалось, что она улыбнулась, но я не был уверен.

— Значит, мы должны подыскать кого-то с безукоризненными манерами.

Причал тридцать два находился на новом гелиодроме в северной части аэропорта. Об этом гелиодроме судачил весь Париж, потому что его официально признали величайшим сооружением на земле. Его громадная крыша высилась над аэропортом, словно купол гигантской мечети с вздымающимися по углам минаретами диспетчерских вышек. Внутри располагались крытые причалы для несметного количества воздушных кораблей.

Мы ступили под своды гелиодрома. Перекрытия были такими высокими, что их можно было по ошибке принять за небесный свод. Огромные раздвижные ворота во всех четырех стенах позволяли кораблям залетать внутрь и покидать гелиодром, с какой бы стороны ни дул благоприятный ветер. Одно судно сейчас как раз прибыло, среднего размера лайнер по имени «Помпеи», и наземная команда вводила его внутрь. Эти «Помпеи» в длину были метров шестьсот, но на фоне гелиодрома казались просто детской игрушкой.

Высоко над землей висела целая паутина мостиков, размещенных так, чтобы не мешать ни движению кораблей, ни наземному персоналу. Мы начали подниматься по винтовой лестнице и, преодолев двести пятьдесят ступеней, оказались на узком помосте. Я помедлил, любуясь потрясающим зрелищем. Отсюда был виден весь ангар, битком набитый сотнями пришвартованных кораблей. Я спросил у кого-то, где причал тридцать два, и нам указали нужное направление.

Целый участок гелиодрома был отведен под постройку новых кораблей, и я увидел массивные алюмироновые остовы, со всеми их ребрами и позвонками. Один корабль был почти готов, и мастера закачивали газ в огромные газовые отсеки, сокрытые в его чреве. На другие натягивали внешнюю оболочку. На постройку воздушного корабля от начала и до конца могут уйти годы.

Мы уже прошли полдороги над полем гелиодрома, когда, к своему изумлению, я увидел Кейт де Ври, идущую по мостику нам навстречу. Она была в английском костюме пурпурного цвета с отороченными мехом воротником и обшлагами и широкополой шляпе с фиолетовыми перьями. Рядом с ней вышагивал мистер Слейтер. Мы сошлись лицом к лицу и остановились на высоте четырнадцатого этажа над землей, точнёхонько в центре гелиодрома.

— Мисс де Ври, — сказал я.

— Мистер Круз, — ответила она.

Потом ужасный миг тишины, когда все смотрели друг на друга. Никто никого не представил.