Как ни крути, здесь, на приступочках еще можно отсидеться, но все же для постоянного местопребывания лестница – вариант не самый подходящий. И Штербинского скорее всего нарекли Эдуардом, если его папаша не был начисто лишен чутья к подобным вещам, то бишь к именам. Это ведь, в сущности, зависит от того, обладает ли человек музыкальным слухом. Правда, его, Пенкрофта, собственный папаша когда-то пел в хоре и даже баловался игрой на флейте, для чего, согласитесь, необходим развитый музыкальный слух, но вот ведь, вопреки всему, нарек сына Теобальдом.

Спрашивается, какое настроение души способно подтолкнуть человека, чтобы тот, взглянув на здорового младенца, решает: быть ему Теобальдом!

Теобальд… Таких имен и в природе-то не существует! Волей-неволей напрашивается предположение, что некий шутник вырезал все буквы алфавита, ссыпал в шляпу, встряхнул хорошенько, после чего стал выуживать буквы по одной и на восьмой притомился. Вот и сложились буквы в этакое несусветное имечко, что, заслышав его, люди на улице оглядываются. А появись на свет девочка, пришлось бы добавлять еще одну букву, чтобы получилась из нее Теобальда. Тьфу!

Впрочем, есть вопрос, куда более волнующий: отчего все в этом городе стремятся порешить Вальтера (а в данном случае его, Пенкрофта)?

От волнения наш герой провалился в сон, а пробудясь, услышал, как у подножья лестницы перешептываются двое.

– Короче, поднимись наверх и пристрели его… – явственно донеслось снизу.

– Готов побиться об заклад, что речь идет обо мне! – вмешался Пенкрофт в доверительную беседу.

Настало молчание, а затем кто-то откликнулся – спокойным, бесстрастным голосом:

– Почему вы не позволяете застрелить себя?

– Сам не знаю, но почему-то мне это не улыбается. И вообще… я сейчас занят. Приходите завтра, прием с четырех до шести.

– Вы в своем уме?! Желаете погибели целому городу?!

– Никому я погибели не желаю, но ваш приятель с пушкой пусть лучше сюда не суется. Спущу его с лестницы, так что костей не соберет, вот-те крест!

– Помилуйте, Вальтер, что все это значит?

– Неужто вы думаете, я вернулся домой, чтобы сразу же отбросить копыта?

– Вы утверждаете, будто бы рудник теперь не в руках у Прентина?

О каком руднике они толкуют? Медные шахты, алмазные копи? Или эти слова следует понимать иносказательно: скажем, Прентин владеет пакетом акций, и это служит источником обогащения?

Тогда при чем здесь Хильдегард и таинственный Пробатбикол? Право же, можно подумать, будто в этот город ссылают тихих помешанных, предоставив им возможность развлекаться кто во что горазд. Нормальный человек не способен углядеть хоть какой-то смысл в этом всеобщем безумии. Не исключено, что Прентин властвует над психами, жонглируя каким-то рудником, и стоит ему нечаянно уронить свою игрушку, как жители города вымрут все до единого. Но все равно остается вопрос, чего ради должен умереть и он, Пенкрофт, никоим образом к их забавам не причастный? И с какой стати Хильдегард выскочила замуж за Бернса, если любила Эрвина? Ну, постойте, сейчас мы швырнем камешек в ваше стоячее болото!

– Если хотите знать все подробности, обратитесь к Хильдегард! – крикнул он вниз своим невидимым собеседникам. – Бернс подтвердит, что Эрвин оставил для меня предсмертную записку, где изложил всю правду. А насчет рудника вам нечего беспокоиться. Я бы не вернулся домой, не будь дело улажено! Скажите Хильдегард всего лишь одно слово, и ей все станет ясно.

– Что за слово?

– Пробатбикол! Не забудете?

– Забудешь тут… По гроб жизни помнить будем! Только… при чем здесь это?

– Хильдегард вам растолкует. Или обратитесь к Бернсу, он ключевая фигура в этом деле. – Нечего жалеть мерзавца, подумал Пенкрофт и продолжил топить безвестного Бернса. – Неужели не ясно, что это он мутит воду? Передайте ему мои слова, а всем остальным скажите: я для того и вернулся домой, чтобы избавить вас от Прентина. Ужо сведу с ним счеты!

– Господи, что я слышу! – возликовал один из заговорщиков внизу. – Вы и вправду избавите нас от Прентина?

– Считайте, что уже избавились! А теперь поторопитесь передать мои слова Бернсу.

– Вы обождете нас здесь?

– Буду ждать с нетерпением. Бегите, да поживей!

Несостоявшиеся убийцы вылетели из дома, а Пенкрофт, как во времена давно забытого идиллического детства, оседлал лестничные перила и съехал вниз. Распахнул дверь и… наткнулся на два револьвера, нацеленных ему в грудь.

– Куда-а?!

– Что значит – куда! – после некоторой заминки вскинулся Пенкрофт. – Хотел проверить, здесь вы или уже подмазали пятки. И чтоб не вздумали курить, а то сигареты вместе с зубами повышибаю!

Растерянные парни не нашлись что ответить, а Пенкрофт, сунув руки в карманы, с независимым видом протиснулся между ними и зашагал к воротам.

– Эй! – испуганно окликнул его один из постовых. – Куда же вы?

– На кудыкину гору! Вот если бы меня поставили часовым, а я бы вздумал улизнуть, тогда ваш вопрос был бы уместен.

– Но ведь мы должны вас сторожить!

Нет, от них-то так просто не отвяжешься!

Пенкрофт вернулся. Толчком сдвинул козырек со лба и приблизил лицо вплотную к физиономии бдительного стража.

– Ты мне зубы не заговаривай! – сердито прошипел он. – Поставили стоять, вот и стойте! Считайте, что стоите здесь за наше общее дело!

Про себя же подумал: зря трепыхаетесь, ребята! Пока ваши заединщики не вернутся от Бернса, куда я их спровадил, вы меня не пристрелите. Должны же вы узнать, как обстоит дело с рудником. Ведь ежели он не в руках у Прентина, как я утверждаю, то к кому рудник перешел и вообще, куда он делся? Тут есть над чем покумекать. И пока вы мою лапшу с ушей не стряхнете, я могу чувствовать себя в безопасности. Привет, адьё!

Пенкрофт вышел за ворота.

Атмосфера в городе явно изменилась, Филиппон точно подменили. Вечер, а жизнь на улицах бьет ключом. И мужчины расхаживают с револьверами. Один из них под фонарем разглядывает свое оружие, ослабляет хватку, выпуская его из рук, и тотчас ловко подхватывает на лету, щелкает курком, помахивает дулом. А подойдя к Пенкрофту, доверительно шепчет ему на ухо:

– Мы нашли у Бернса улики! Теперь нам все известно, и, если подтвердится то, что ты говорил, Равиану несдобровать.

Каких джиннов он выпустил из бутылки? Жуть смотреть: шаги звучат чеканно и твердо, взгляды мужчин сделались недобрыми и колючими. Подобно тому, как перед грозой собираются тучи, так плотнее и гуще становится толпа вооруженных людей, пахнет свежей ружейной смазкой… Бежать отсюда, скорее бежать без оглядки!.. Но вдруг на Главной площади раздался крик:

– Что будем делать, Вальтер? Больше тянуть некуда!

– Верно подмечено… Говори, Бен, мы тебя слушаем!

М-да, припекло – не отвертишься… Множество рук подхватили его, водрузили на стол. Со всех сторон окружают толпы возбужденных людей, у каждого при себе заряженный револьвер. Стоит прозвучать хотя бы одному выстрелу… Нет, этого допустить нельзя!

– Люди! – воззвал к собравшимся Пенкрофт, и мигом воцарилась тишина. – Чтоб вы знали: власть Прентина кончилась! Я затем и вернулся, чтобы поквитаться с этим негодяем. Получив послание Эрвина, я понял, в чем состоит мой долг. Двенадцать лет неустанных трудов днем и ночью, с полной самоотверженностью, с риском для жизни… и вот теперь наконец-то я могу добраться до Прентина и взять его за глотку!

Над площадью пронесся оглушительный рев толпы.

– Эрвин всегда говорил, что с Равианом пора кончать! – выкрикнул кто-то, и Пенкрофт испугался, видя, как этот боевой призыв подействовал на распаленных филиппонцев: одни горячили коней, другие потрясали оружием. Кто он, этот Равиан?… Впрочем, кем бы ни был, главное – избежать кровопролития из-за неосторожного, по глупости и неведению вырвавшегося слова.

– Земляки! Братья мои! Зачем отправляться на поиски врага, когда здесь, у нас в городе, царит измена?