– Эй, парни! Слышали звук выстрела? Или мне почудилось?
– Как не слыхать? Слышали! Должно, бедняга Вальтер… С утра он при мне два раза грозился, мол, наложит на себя руки!
Ну и дела!
– Пардон… – В дверь сунулся было лакей Штербинский. – Я и не знал, что вы еще живы. – Старик проворно убрался восвояси.
Ситуация была поистине комической, хотя Пенкрофт чувствовал, что игра здесь ведется серьезная. Он поспешил отойти от окна, однако сюрпризы на этом не закончились. Распахнулась дверца гардероба, и оттуда вышел щуплый человечек с собакой на поводке. Он захлопнул за собой дверцу, потрепал песика по загривку и с улыбкой лихо подкрутил усы.
– Ну, как делишки, Бенджамин?
Этого наглеца он тоже охотнее всего спустил бы ногами вперед по водосточной трубе или без оной.
– Что за фамильярность! Вылез из шкафа и нет чтобы поздороваться честь по чести, сразу совать нос не в свои дела!
Мопсик, усвоив вольные манеры своего хозяина, азартно вцепился в шнурок ботинка Пенкрофта, что еще больше взвинтило последнего.
– Я вижу, Бенджамин, ты по-прежнему злишься на меня. Зато я не держу на тебя зла.
– Спасибо. Рад до беспамятства.
– Не дури, я же хочу тебя спасти. Ведь в случае чего я смогу доказать, что ты не виноват. И тогда им ничего с тобой не поделать, что бы ты им прежде ни наобещал.
– Отличное предложение! В таком случае докажи как можно скорей, а то жители вашего славного города меня уже достали. Один Гонсалес чего стоит!.. Что скажешь?
– И ты еще удивляешься?
– Удивляюсь, чтоб тебя черти взяли! – побагровев от злости, вскричал Пенкрофт. – Сейчас как схвачу за шкирку и буду колотить башкой об стол, пока у тебя самого от удивления глаза на лоб не повылезут! «Удивляетесь?» – любимая присказка и у старины Штербинского. Вы хоть скажите на милость, чему я должен, а чему не должен удивляться?!
– Значит, даже в мое отсутствие вы гнушаетесь называть меня по имени! – раздался голос у него за спиной. Лакей Штербинский был тут как тут.
Аттракцион, продемонстрированный Пенкрофтом, вполне можно было счесть мировым рекордом. Старик Штербинский едва успел почувствовать, как некая неодолимая сила развернула его на сто восемьдесят градусов и пинком выставила вон. О том, чтобы перевести дух, не было и речи: последовавший тотчас же вслед за этим мощный толчок ногой заставил беднягу кувырком скатиться вниз, пересчитав все ступеньки.
С трудом поднявшись на ноги, старый лакей скорбно возвел очи горе на стоявшего у перил верхней площадки Пенкрофта.
– Жаль, что приходится распрощаться навек при столь неприятных обстоятельствах, – опечаленно произнес Штербинский. – Упокой Господь вашу душу, сударь!
Проворный скачок в сторону спас лакею жизнь, иначе горшок с заботливо взращенным фикусом непременно угодил бы ему в голову.
– Старый болван! Чтоб я больше не слышал таких добрых пожеланий в мой адрес!
Пенкрофт вернулся в комнату и рухнул в кресло, обхватив голову руками. Грабить, драться, спасаться бегством – всегда пожалуйста! Но чтобы к нему обращались на его родном языке, а он ни слова не понимал из этой тарабарщины, будто беседа шла на каком-нибудь диковинном наречии африканских туземцев – это уж извините!
Знать бы еще, кто этот усатый слизняк с собакой, вылезший из гардероба…
– Послушай, Бенджамин! Я знаю способ, как тебе спастись, то есть сохранить себе жизнь.
– И что же я для этого должен сделать?
– Ты должен поговорить с Вуперином. Если желаешь, могу доставить к нему хоть сейчас. Пока ты со мной, тебя и пальцем не тронут. Да и сам я не отправлю тебя на тот свет без предупреждения.
Кошмарный сон, да и только! Или же смерть его настолько непреложна и очевидна, насколько противоестествен сам факт его существования в этом городе?
– Высказывайся яснее! – Пенкрофт стукнул по столу кулаком. – Чего тебе от меня надо?
– Видишь ли, если бы ты разгадал тайну Прентина…
– Никакой тайны у него нет! Прентин может в любой момент размазать вас всех, как повидло по тарелке. Уж я-то его знаю как облупленного.
Усатик испуганно попятился.
– Не может быть! Это же блеф чистой воды…
Ага, удар попал в цель! Однако картина от этого не стала яснее.
– Ну, вот что, хлюпик…
– К чему эти издевательские эпитеты? Называй меня по имени, иначе разговора у нас не получится!
– Как хочу, так и называю! И передай остальным, что умирать я не собираюсь, ни с кем вступать в переговоры не намерен и вернулся сюда ради того, чтобы свести счеты с Прентином!
Посетитель замер, выпучив глаза. Рука его, потянувшаяся было подкрутить усы, затряслась. Даже песик словно окаменел со шнурком ботинка в зубах.
– Думай, что говоришь, Бенджамин! Здесь блеф неуместен, – и шепотом добавил: – Ведь это Город молчащих револьверов!
– Вот как? А я было вообразил, будто это Деревня говорящих сабель. За дурака меня держишь?
– Что тебе известно? И откуда?
– Для начала пусть твоя собачонка оставит в покое мои ботинки! – Один пинок, и мопсик по траектории, проложенной Штербинским, скуля вылетел в распахнутую дверь. – До чего же вы все мне осточертели! Зайцы трусливые, а не мужчины! Слоняются по городу, точно больные старухи. Можно подумать, будто ты не в Техасе, а на лечебном курорте для ревматиков! Но я-то здесь по серьезному делу, решил разобраться с этим Прентином!
– Но на каком основании?
– «На каком, на каком»… Будто сам не знаешь! – Надо запудрить мозги этому придурку, но как?! – Слушай меня внимательно, а если чего не поймешь, пеняй на себя! Дело в том, что Эрвин, прежде чем покончить с собой, написал мне письмо!
На тебе, получай награду за свое любопытство! Дайте человеку хоть раз высказаться так, чтобы у других ум за разум зашел.
– Боже правый… – Собеседник на глазах менялся в лице. – Бен, заклинаю тебя: молчи, хотя бы ради Хильдегард! – Физиономия его пожелтела, стала похожа на восковую маску, а сам проситель, дрожа всем телом, бухнулся на колени.
– Встань! – повелел Пенкрофт тоном Цезаря. – Так уж и быть, смилуюсь над тобой! Но пусть больше никто ко мне не суется!
– Спасибо… – пробормотал усатик и убежал прочь, забыв о собачонке.
Пенкрофт стоял в раздумье, пытаясь проникнуть в смысл уму непостижимых событий, как вдруг у него над самым ухом просвистел большой нож, вдребезги разбив матовое стекло в окне лестничной площадки. Наш герой бросился наземь плашмя. Другой нож, встреченный злобным тявканьем мопса, вонзился в стену. Пенкрофт выскочил из комнаты, захлопнул за собой дверь и пристроился на ступеньках лестницы. Здорово он разворошил осиное гнездо, всего лишь произнеся имя Хильдегард! А что будет, упомяни он таинственного Пробатбикола… Впрочем, не все же козыри сразу выкладывать.
4
Мысли в голову лезли невеселые. Неужто вновь возвращается пора невезения? Прежняя участь, все в той же изначальной упаковке, скрепленная нерушимой печатью покорности человека судьбе? А что, если довериться старине Штербинскому?
Нет, непродуктивная идея! Штербинский всплакнет, посочувствует, даже, может быть, в утешение ему извлечет из шкафа боа… Только ведь мех-то повылез, благодаря моли, которой боа явно пришлось по вкусу, остались считанные ворсинки.
Похоже, вся здешняя заваруха упирается в Прентина. Во всяком случае, для него лично Прентин хуже смерти – тем более, что грозится его убить. И филиппонцы носятся со своим Прентином, как господская прислуга – с фамильным фарфором. Стоит только упомянуть это имя, и все бледнеют и впадают в трясучку. Эх, шандарахнуть бы его как следует, чтоб раскололся вдребезги, как тот фамильный сервиз!..
Да-а, неприятностей не оберешься, если не узнать, что за птица этот Прентин. Может, поинтересоваться у Хильдегард? Но кто такая Хильдегард? Одно несомненно: именно эта особа свела Эрвина в могилу.
Кстати, сколько же можно рассиживать тут, на лестнице у черного входа? А с другой стороны, куда податься? В комнате торчать опасно, в саду подстерегает старик Штербинский, и, пока не выяснится, как зовут лакея, задушевной беседы у них явно не получится. Может, назвать его Эдуардом? А что, Эдуард Штербинский звучит очень даже неплохо. Впрочем, лучше не экспериментировать, прошмыгнуть побыстрее мимо и – на улицу. Ну, а дальше что?
