— К сожалению, ее не будет. — Куини не любила, когда мужчины оказывали внимание кому-то, кроме нее. И испытывала несвойственное ей злобное удовольствие, отказывая мистеру Селлини в возможности передать возлюбленной привет. — Она всегда в это время года уезжает гулять с отцом, и они договорились на сегодня. Это уже традиция.

Куини спустилась вниз. К ее удивлению, он последовал за ней.

— Вы сюда на машине приехали? — поинтересовался он, когда они вышли в холл.

— У меня нет машины. А почему вы спрашиваете?

— Да так. Просто подумал, что, если вы на машине, могли бы подбросить меня.

Куини, которой обычно не хватало жесткости Олив, на этот раз не стала расточать свои чары и довольно жестко для себя сказала:

— Жаль вас разочаровывать, но вам придется ехать на автобусе. — У входной двери она обернулась: — Мы с Олив еще вернемся. Надо разобраться с этим загадочным путешествием Гвендолин.

Купить большой и достаточно прочный полиэтиленовый пакет оказалось сложнее, чем он думал. Не попадалось ничего похожего на пакет, который он взял со склада фирмы — зачем он разрезал и выбросил его, идиот? — и пришлось удовлетвориться наматрасником, специально разработанным, чтобы не пропускать мочу. Всю обратную дорогу в автобусе он вспоминал, как вонял разлагающийся труп Данилы. Снова потеплело. Иногда было за двадцать градусов по Цельсию. Но все равно Микс знал, что захоронить тело Гвендолин в саду будет невозможно. Проходя мимо гипермаркета, он почувствовал стреляющую боль, словно крошечные ножи кололи позвоночник. Еще раз копать слежавшуюся глину вредно для здоровья.

Тело он обернул в одну из ее собственных изношенных простыней и положил в свою небольшую прихожую. Распаковал наматрасник и сразу понял, что ничего не получится. Слишком тонкий и — он задрожал — слишком прозрачный. В это заворачивать нельзя, иначе будут неприятности похлеще предыдущих — ведь старуху Чосер будут искать. Остается одно — подождать до завтра и попробовать раздобыть более плотный пакет.

Спина снова заболела. Напрасно он тащил это тяжеленное тело по лестнице. Но выбора не было. И придется снова его тащить, потому что иначе он не сможет впустить в квартиру тех, кому вздумается прийти. Помимо всего прочего, воспалилась лодыжка, оцарапанная котом. Она покраснела и раздулась, и Микс испугался, что на когтях Отто была какая-то зараза. Но жизнь важнее боли, и, втащив тело в гостиную, он бросил его в угол и придвинул туда бар.

Присутствие трупа не давало ему покоя, так что пришлось переместиться сначала в кухню, а затем в спальню. Как можно расслабиться в комнате, в углу которой лежит мертвое тело, пусть и завернутое в простыню? В спальне было лучше, немного лучше. Микс лежал на кровати и думал, что завтра отыщет более плотный и прочный пакет, затем положит старуху в этот пакет и спрячет под половицами. А затем выбросит это из головы и забудет.

Нерисса с отцом поехали на прогулку. Она была его единственной дочерью и младшим ребенком. Не то чтобы он любил дочь больше сыновей — он любил ее по-другому, отчасти потому, что она была долгожданной девочкой, отчасти потому, что ее кожа была почти столь же темной, как у него самого. Сыновья пошли в мать. Более светлокожие, высокие, красивые и преуспевающие. Отец гордился ими, но они не были похожи на его сородичей, чьи женщины славились красотой — как Нерисса и его старая мать. И он, не по религиозной или ритуальной причине, а просто потому, что всегда так делал, взял отгул на работе, и они с Нериссой отправились в дом престарелых в Гринфорде, где жила его мать. А также повез ей цветущее африканское растение и лучшее манго, которое сумел найти — мякоть которого, увы, не истекала соком.

В автомобиле Нерисса обмотала голову замечательным бело-розовым и изумрудным тюрбаном, поскольку бабушка считала, что именно так должна выглядеть нарядная женщина. Так что Нериссе пришлось надеть еще и зеленый сарафан с рубиновой окантовкой и стать похожей на жену вождя. Они с отцом осчастливили бабушку своим визитом и поели разных вкусностей, и теперь Нерисса собиралась поголодать. Они сели в машину и направились туда, где собирались провести остаток дня. Каждый год — в разных местах. В прошлом году это был Морской музей в Гринвиче, а на сей раз они выбрали Хэмптонский дворец правосудия. Прежде чем они добрались туда, Нерисса раскрутила тюрбан, собрала волосы в хвост и надела большие темные очки, чтобы ее никто не узнал. Сарафан снимать не стала.

Пока они бродили по дворцу, день прояснился. Нерисса порывисто призналась отцу, что влюбилась в Дарела Джонса.

— Но ты не слишком хорошо его знаешь, да? — спросил Том.

— Не слишком, — ответила она. — Я не видела его с тех пор, как мы все ходили к нему на обед. Но… Я знаю, что люблю его уже много лет. С тех пор, как они стали нашими соседями.

— Любит ли он тебя, моя дорогая? — поинтересовался отец.

— Вряд ли, папа. Сейчас — нет. Если бы любил, это было бы заметно. Он пригласил бы меня куда-нибудь еще.

Они пообедали в итальянском ресторане в Хэмптоне — его открыл Том, который неплохо в них разбирался. Пока они ели заказанные блюда — вернее, Том ел, а Нерисса притворялась, что никак не может доесть, — он сказал, что, поскольку она красива и добра, безразличие Дарела не связано ни с ее внешностью, ни с характером.

— Я предполагаю, что случай доктора Фелла, [3]— сказал Том.

— Кто такой доктор Фелл?

— Надеюсь, это не так, — произнесла Нерисса, — потому что так неправильно.

— Любовь — странная штука, — сказал отец. — Твоя мать была красивой и до сих пор красива, но я не знаю, почему влюбился в нее, и бог знает, почему она влюбилась в меня. Твоя бабушка сказала бы, что раньше было проще — жених и родители девочки обо всем договаривались, и парень получал стадо коз и несколько бушелей зерна вместе с невестой.

— Дарел не сможет держать коз в Докленде, — возразила Нерисса, — и я не представляю, что бы он делал с бушелями зерна. Он сказал, что, если мой преследователь начнет приставать, я должна позвонить ему, и он приедет. В любое время дня или ночи.

— Он пристает? — с тревогой спросил Том.

— В общем, нет. Я не видела его неделю.

— Что ж, если увидишь, позвони Дарелу и убей одним выстрелом двух зайцев.

Нерисса задумалась.

— Честно говоря, мне совсем не хочется, чтобы этот тип снова появлялся.

— Подумай хорошенько. А вдруг хочется?

На следующий день рано утром Куини и Оливия встретились в особняке Сент-Блейз и обсудили положение вещей. Обе возмущались, что Гвендолин куда-то исчезла, не поставив их в известность. Они сидели в гостиной, разложив две чистые салфетки на диване, пили растворимый кофе, который приготовила Оливия, и закусывали печеньем, что принесла Куини. Сомнительных продуктов с кухни Гвендолин они брать не стали.

— В комнате грязно, — сказала Оливия. — Во всем доме грязно.

Она ополоснула чашки кипятком перед тем, как налить в них кофе.

— Милая, мы прекрасно это знаем, но, слава богу, мы здесь не живем. И у меня, в отличие от тебя, никакого желания отмывать весь дом, пока бедная Гвендолин где-то далеко. Ты видела, как она среагировала на чистую кухню. Надо заниматься своими делами и не вмешиваться в ее.

— Я вообще не могу понять, почему она уехала. Все годы, что я знаю Гвен, она никогда не уезжала далеко.

— И никогда не упоминала друзей в Кембридже.

— Но у профессора, возможно, там были знакомые. Это вполне вероятно.

— Может быть, — согласилась Куини, — но почему она не рассказывала о них? И ты знаешь, дорогая, для людей ее возраста (Гвендолин была десятью годами старше ее и двенадцатью старше Олив) требуется целая эпоха, чтобы подготовиться к отъезду. Я помню, как мама, когда ей было за восемьдесят, собиралась по две недели, при этом она всего лишь ездила к моему брату. Обсуждала все «за» и «против» каждый день. Ехать утром или днем? Каким поездом? Просить, чтобы сын встретил ее, или сам догадается? Тебе это тоже известно. И с Гвендолин было бы так же. Нет, даже хуже.