— Об огнях? Собственно, немного. Согласно легенде, гробница освещена «магическим солнцем». Однако большинство учеников полагают, что речь идет не о настоящем свете, а о том, символом чего она является. То есть гробница освещена лишь в переносном смысле.

— Это «магическое солнце», — сказал Питер, достав изображение концентрических кругов, — имеет такой символ?

Рене тут же отрицательно покачала головой, но еще некоторое время смотрела на изображение.

— Нет, нет, «магическое солнце» — это пентаграмма. То, что вы держите в руках, я еще ни разу не видела… но… что это? Это-то еще откуда у вас?

— Я правильно понял вас: вы ни разу прежде не видели этот символ?

— К сожалению, нет. И поверьте мне: учитывая все, что, возможно, уже сейчас поставлено на карту, я ни за что не стала бы скрывать от вас правду. Это и был второй вопрос?

— Да… — немного в растерянности ответил Питер.

— Мне пора идти, — сказала Рене. — Я советую вам зайти в зал и послушать дискуссии. Может, у вас возникнут еще какие-нибудь вопросы. Сразу после выступления я подойду к вам. Вы меня извините?

— Да, пожалуйста.

Как только Рене покинула исследователей, Патрик не выдержал:

— Теперь-то вы расскажете мне, что, черт возьми, все это значило?

— Она у нас на крючке, — ответил Питер, — и расскажет все, о чем мы только попросим.

— Вы что, только что придумали эту историю про Розенкрейца?

— Я не выдумал ее, а просто только что уловил некую взаимосвязь. И, как видите, попал не в бровь, а в глаз, — он рассмеялся.

— В следующий раз, когда вас снова осенит, уж пожалуйста, предупредите меня.

— Конечно. Прошу прощения, все произошло очень неожиданно.

Патрик кивнул.

— Но вы же не полагаете всерьез, что мы наткнулись на могилу Христиана Розенкрейца?

— М-да, наша пещера как нельзя лучше подходит к легенде о Розенкрейце, не так ли?

— И все же, вы думаете, это могила или нет?

— Конечно же, нет! — Питер улыбнулся. — Мы же сами с вами установили, что пещера датируется тринадцатым веком. В то время никаких розенкрейцеров еще и в помине не было, если они вообще когда-нибудь существовали. Но Рене этого ни в коем случае нельзя говорить.

Патрик приподнял брови.

— Вы удивляете меня, Питер!

— Впрочем, все в действительности могло быть именно так: в пятнадцатом веке жил Христиан Розенкрейц, а потом появился Мартин Лютер, который хотел стать его учеником. Возможно, кто-то из них так же, как и мы, открыл эту пещеру и написал на стене: «Пусть это послужит примером моим ученикам».

— Звучит убедительно, — отметил Патрик, — но, к сожалению, мы до сих пор не знаем, как возникла эта пещера.

— Верно. И сейчас эти круги являются единственной нашей зацепкой. Пока мы расшифровали не все надписи, из Рене следует выудить как можно больше информации.

— Думаете, она до сих пор что-то скрывает от нас?

— Конечно! Она живет и работает словно в другом мире, о котором я, несмотря на все мои поиски и исследования, не знаю ровным счетом ничего. Она знает очень много, но слишком умна для того, чтобы выложить нам все сразу.

— Вы позволите мне помочь вам?

Исследователи не успели моргнуть глазом, как из-за угла показался молодой человек. Ему от силы можно было дать тридцать лет. На нем была модная и определенно дорогая тройка, а на лице сняла светская улыбка. Черные короткие волосы при помощи геля были уложены в современную прическу иголочками, в уголках глаз намечались морщинки. Вообще он был очень похож на одного из тех молодых людей, которые снимаются в молодежных сериалах.

— Меня зовут Аш Модей. Прошу меня извинить, если я показался вам дерзким. Просто я невольно услышал обрывок вашего разговора, где вы упомянули другой мир. Поэтому я решил взять на себя смелость и познакомить вас с происходящим здесь.

— Это очень мило, — начал Питер, — месье…

— Зовите меня просто Аш.

— …Аш. Правда, это очень мило с вашей стороны. Но почему вы решили, что мы имели в виду именно этот симпозиум?

— По вам видно, что вы не постоянные гости на подобных мероприятиях. Я прав, не так ли?

— Зависит от того, что вы имеете в виду, — уклонился от ответа Питер.

— Вы не принадлежите к этому кругу, потому что не верите во всякую абракадабру, каббалистическую игру слов или в истинную Тору.

Аш изобразил на лице заговорщическую улыбку и немного наклонился вперед, как тренер сборной по футболу в пятиминутном перерыве.

— Потому что вы не уважаете Вечного жида, графа фон Сан-Германа. Потому что верите в предсказания Нострадамуса ровно столько же, сколько в слезы Черной Мадонны. Вы никогда ничего не слышали о гомункулусе, наверняка не знаете имен ни архангелов, ни предводителей демонических легионов. Могу предположить, что Парацельса вы считаете врачом, а Гуго де Пейна [19]рыцарем. Я прав?

Питер замешкался, но Патрик ответил за двоих:

— Да, черт возьми, вы нравы. А что, вам это мешает?

Аш улыбнулся.

— Да нет, ни в коем случае! На симпозиуме нельзя заниматься миссионерской деятельностью — так повелось с давних пор. У каждого из присутствующих здесь своя правда, и, как показывает практика, собственная правда зачастую основывается на отрицании других истин. Благодаря обоюдному уважению на симпозиуме все равны, — он развел руками, — но вы же понимаете, что каждый считает себя равнее других.

Он снова засмеялся.

— А во что верите вы?

— Я не могу сказать вам этого, да это и не имеет никакого отношения к делу, месье…

— Патрик Невро. А это мой коллега, профессор Питер Лавелл.

Аш немного замешкался.

— Профессор Лавелл. Не тот ли это самый профессор Лавелл?

— Пока еще мне не встретился ни одни однофамилец, — сказал Питер.

— Вы знакомы? — спросил Патрик.

— Нет, не совсем. Но ваши работы произвели в наших кругах неизгладимое впечатление. Некоторые из нас легко отделались, а были и такие, которым это далось куда сложнее.

— Напрашивается вопрос, к какой группе относитесь вы, — сказал Питер.

— Я не таю обид, господин профессор, — ответил Аш с улыбкой на лице, — но, с другой стороны, чего стоит личное мнение, когда в игру вступают такие понятия, как вера или поиски истины?

— Вы хоть намекните, о чем идет речь? — потребовал Патрик, обращаясь к обоим.

— О моих прежних исследованиях, — пояснил Питер, — о моей последней книге и лекциях, которые я читал до недавнего времени. Я многое изучал и встречался с разными людьми…

— И писали, — добавил Аш.

— Из-за этого вам не по себе до сих нор? — спросил напрямую Патрик.

— Ой, да будет с нас старых историй! — Аш махнул рукой. — Вы позволите мне немножко поводить вас здесь, можно даже и инкогнито?

— Почему бы и нет?

— Отлично. Тогда просто следуйте за мной, стараясь не привлекать внимания.

Аш провел исследователей через несколько проходов и коридоров. Пол некоторых из них был покрыт не совсем подходящими, но прочными коврами. В остальных же был обычный деревянный паркет или вообще каменный пол. Помещение, отведенное под симпозиум, имело столько ответвлений и было обставлено мебелью настолько неорганично, что создавалось впечатление, как будто проходишь мимо разных зданий, просто стоящих рядом. И никто никого не замечает. Троица прошла мимо комнат с распахнутыми настежь дверями. Внутри них были выставлены кое-какие экспонаты или велись тихие беседы. Аш указывал путь исследователям и незаметно следил за присутствующими.

— Это мероприятие, «Обмен», проходит очень нерегулярно, приблизительно раз в десять лет, — пояснил он. — Как вы, наверное, догадываетесь или наверняка знаете из собственного опыта, господин профессор, разные школы мистики не очень любят друг друга. Одни причисляют себя к хранителям древнего христианства, другие — к сатанистам и ученикам Алистера Кроули, [20]третьи же хотят возвратить к жизни кельтское мастерство друидов и танцевать обнаженными в лесу в ночь на Белтейн. [21]Насколько мы различаемся, настолько же сильно мы ненавидим друг друга и враждуем между собой. Вы заметили, что самые жестокие и кровопролитные войны ведутся всегда на почве религиозных распрей? Так было во времена крестовых походов, так есть и сейчас в Северной Ирландии или на Ближнем Востоке. Гитлер и Сталин искусственно вызывали в людях религиозное чувство, чтобы посылать свой народ на войну.