— Да? — ответил он на звонок.

— Буду в Париже послезавтра. Где-то после полудня. Наличные готовы?

Габриэль поморщился, услышав сильный еврейский акцент.

— Конечно. Посылка с вами?

— Да.

Габриэль проглотил застрявший в горле ком. Мир начинал вращаться вокруг новой оси.

— Вам есть где здесь остановиться? Могу что-нибудь подыскать.

— Спасибо, я сам справлюсь.

— Мы сможем встретиться?

— Это было бы нецелесообразно.

В утреннюю тишину ворвался плач младенца. Габриэль повернулся в сторону шума: плакал Фаез, его седьмой сын, которому исполнилось всего несколько недель. Отчего-то вдруг захотелось сесть в полумраке рядом с женой и смотреть, как она укачивает мальчика.

— Я свяжусь с вами в течение сорока восьми часов, — сказал звонивший. — Если за это время от меня не будет вестей, считайте, что меня поймали. Я не герой и молчать не буду. Ваше настоящее имя мне, к счастью, неизвестно, но, пожалуй, лучше примите какие-нибудь меры предосторожности.

— Удачи, — произнес Габриэль и повесил трубку.

Итак, профессор в пути.

В пять часов утра у Габриэля оставалось только одно дело, о котором нужно было позаботиться. Он сидел за своим письменным столом, как на командном посту. Взгляд упал на страницу блокнота, где несколько раз было жирно обведено имя «Грегорио», выдавая его недовольство происходящим. Сняв трубку, Габриэль набрал десятизначный номер. На том конце по-испански ответил жизнерадостный женский голос:

— «Интелтек», буэнос диас.

—  Буэнос диас, Глория, — ответил Габриэль на хорошем, но не беглом испанском. — Я хотел бы поговорить с сеньором Грегорио, будьте любезны.

— Сеньора Грегорио нет на…

— Глория, — перебил ее Габриэль, и в его голосе зазвучали металлические нотки, — соедините меня с сеньором Грегорио. И немедленно.

— Слушаюсь, шеф.

В трубке послышалось негромкое жужжание латиноамериканской мелодии, из тех, которые используют в качестве фоновой музыки в больших магазинах, и у него возник вопрос, почему никто не подумает передавать по радио что-нибудь более жизнерадостное вместо этой вялой дребедени. Прошла минута, и, к своему ужасу, Габриэль заметил, что насвистывает привязчивую мелодию. Он с отвращением закусил губу. Коварная гниль распространилась повсюду. Даже в такой тихой заводи, как Сьюдад-дель-Эсте.

— Грегорио слушает.

Подавшись вперед, Марк Габриэль произнес:

— Педро, хорошо, что я до тебя дозвонился. Произошло небольшое недоразумение.

— Привет, Марк. Недоразумение? О чем, бога ради, ты говоришь?

— Я говорю о сумме в двенадцать миллионов долларов. Ты обещал перевести ее на счет нашего партнера еще на прошлой неделе. Уверен, это просто оплошность.

С ежегодной прибылью около семидесяти миллионов долларов компания «Интелтек» стала лидером продаж, поставляя легальные компьютерные программы на стремительно развивающиеся рынки Юго-Восточной Азии, Южной Америки и Восточной Европы. В прошлом году компания отгрузила более миллиона экземпляров таких программ, как «Майкрософт офис», «Лотус девелопмент», «Корел уорлдперфект». Отличный бизнес. Коэффициент валовой маржи — восемьдесят процентов. Никаких маркетинговых затрат. Никаких расходов на рекламу. После издержек на производство товара самую большую статью расхода составляли «официальные благодарности», или попросту взятки правительственным чиновникам. Все копии, что продавала фирма «Интелтек», были пиратскими, записанными на оборудовании компании. Девяносто процентов ее акций принадлежали «Ричмонд холдингс» и составляли одно из самых крупных капиталовложений этой холдинговой компании.

— Это оплошность банка, — оправдывался Грегорио. — Клянусь, я сидел на телефоне и орал как резаный. Просто кошмар, ты себе не представляешь. У них тут совсем другое представление о времени.

— Сочувствую, — дружелюбно заметил Габриэль, поигрывая с ножом для бумаг.

Он-то знал, что проблема не в ком-нибудь и не в чем-нибудь, а в самом Грегорио, у которого каждый раз находилась уважительная причина. Грегорио отлично научился врать еще в бытность свою сотрудником пакистанского банка «Би-Си-Си-Ай», скандальный крах которого в начале девяностых годов заработал ему репутацию банка воров и мошенников, которым место в тюрьме.

— Так или иначе, твоя главная обязанность — следить, чтобы деньги переводились вовремя.

— Я очень извиняюсь, шеф. Немедленно позвоню в банк и прослежу, чтобы вся сумма была переведена как можно скорее.

— Не как можно скорее, — перебил его Габриэль, чуть не вдавив в ногу острие ножа для бумаг, — а прямо сейчас. Сию секунду. У нас больше нет времени ждать. Эти средства нужны дома. Твои документы для поездки за границу у тебя в порядке?

Грегорио, как всегда, заверил его, что все в порядке.

— Очень хорошо. Тогда иди с миром.

Повесив трубку, Габриэль не смог отделаться от мучительного подозрения. «Сеньору Грегорио» верить нельзя. Он слишком долго пробыл в тлетворных джунглях, слишком отдалился от своего народа. Гниль разъедала и его.

Габриэль встал, поправил манжеты и потуже затянул галстук. Он считал дни, когда сможет освободиться от этой неудобной одежды. Двенадцать миллионов долларов — необходимый, чрезвычайно важный компонент задуманного им маскарада. И эта сумма должна прийти из Южной Америки. Чтобы принять решение, потребовалось всего несколько секунд.

Профессор прибудет через сорок восемь часов.

Время еще есть.

По пути домой он заказал билет на вечерний рейс в Буэнос-Айрес с последующей пересадкой на самолет, следующий до Фос-ду-Игуасу, и обратный билет на следующий день, а также оформил аренду мотоцикла — наилучшего транспортного средства для передвижения по забитым транспортом улицам.

С небрежным видом он шел по рю Клебер, стараясь держаться тенистых вязов, небрежно помахивая портфелем. Налетел порыв ветра — женщины пытались придерживать подолы платьев и спасти прически. Габриэль посмотрел на небо. С севера надвигались темные тучи. Почти машинально он бросил взгляд через плечо. Никого подозрительного там он не увидел. Его беспокоил Саид. Уж не проговорился ли он перед смертью? И вообще, когда именно он умер? Сведения оставались по-прежнему скудными. В этом регионе у Габриэля своих людей было слишком мало, а на телевизионные новости полагаться нельзя.

Чтобы отвлечься, он принялся насвистывать мелодию. Буквально в следующую секунду до него дошло, что это та самая противная привязчивая песенка, которую он слушал, пока ждал соединения с Грегорио. Габриэль остановился, достал из кармана пиджака солнечные очки и надел их. Теперь за зеркальными линзами никто не увидит тревогу в его глазах.

Быть одиночкой — значит выделяться.

Быть одиночкой — значит быть уязвимым.

Быть одиночкой — значит быть мишенью.

Он выехал из Афин час назад. Суетливый хаотичный город остался позади как воспоминание о теплой постели. Прибрежное шоссе сузилось до двух полос. Он следовал по его изящным изгибам, поднимавшимся по горному склону. Слева от него белые деревушки распластывались по земле меж сосновых рощиц. Справа простиралось Эгейское море. Вода кипела от человеческой деятельности — паромы, буксиры, рыбачьи лодки то и дело вспенивали лазурную поверхность. Более крупные суда — круизные лайнеры, набитые поджаренными на солнце туристами, супертанкеры, принадлежавшие империям Онассиса и Ниархоса, грузовые корабли километровой длины, с восточным размахом доставляющие сюда горы машин, телевизоров, стереосистем, компьютеров, — стояли у причалов в Пире, главной афинской гавани. Он мчался через старую Грецию — по территории, которую во время Второй мировой контролировали партизаны, через холмы Пана и Аполлона, по земле, которая помнила вторжение гуннов.

Сейчас на шоссе никаких других машин он не видел. В зеркале заднего вида было пусто. Дорога впереди манила — беспрепятственный путь в славное будущее. За рулем своего новенького золотистого «БМВ-750» он был всего лишь еще одним туристом-иностранцем, обследующим непревзойденные европейские трассы. Он вел машину на пределе разрешенной скорости — ни быстрее, ни медленнее, хотя мощный автомобиль, словно беговая лошадь на утренней пробежке, казалось, так и просил чуть отпустить поводья.