Тони глубоко вздохнул, сжал мою руку. Теперь не уйду. Но я и не собиралась. Села рядом, на край постели, леопардовым покрывалом укрыла вздрагивающие плечи. Кровати в этом доме просто королевские – прямо как в замке, и Энтони казался сейчас на этом широком ложе непривычно маленьким и беззащитным. Обычно ведь я смотрю на него снизу вверх. Смущаюсь от ледяного пламени зеленых глаз. Но сейчас пушистые ресницы чуть подрагивают во сне. Дерзкая улыбка, насмешливый изгиб бровей исчезли до утра. Кроткий и уставший ангел, просто котенок… Я осторожно убрала упавшую на лоб прядь, неправдоподобно черную на белой коже. Легкое прикосновение моей руки – и незаметное движение в ответ, теплая щека на мгновение прижалась к моей ладони. Я прислушалась. Лихорадочная дрожь ушла, дыхание стало ровней. Губы обрели цвет и были уже не так плотно сжаты. Руку мою не отпускал, держал в ладонях, переплетя пальцы с моими.

А я смотрела на него, крепко спящего, и ни о чем на думала.

Рядом на пятнистых подушках улегся успокоившийся кот. Долго устраивался, перекладываясь с боку на бок, крутясь по часовой стрелке, и наконец развернулся во всю свою длину, кверху пузом, растопырив лапы. Решил, что теперь можно и поспать.

Луна спряталась за крыши соседних домов. Лишь облака серебрились в круге перламутрового ореола.

Я закрыла глаза, и слова в моей голове сами собой стали выстраиваться, складываться в рифмы. Не было в них ни глубокого смысла, ни особого значения. Слова просто струились, легко, как дыхание.

Хотя тут я себе польстила. Какая из меня львица? Так, дикий бойцовский тушканчик.

Утро. Число не знаю, месяц не помню.

Вроде бы еще лето

Ну вот! Решила самоотверженно бодрствовать всю ночь до рассвета – и тут же упала в объятия Морфея. Хотя стыдно жаловаться, выспалась я преотлично. Пожалуй, впервые за неделю не горела в кострах инквизиции и теперь чувствую себя как никогда отдохнувшей и свежей. Впрочем, можно еще немножечко понежиться в постели…

Так. В постели? А в какой конкретно? Что-то не при – помню, чтобы вчера я возвращалась в свою постель. Чуть-чуть приоткрыв один глаз, я сквозь ресницы незаметно оценила обстановку.

Почивала я ровно поперек кровати, уютно завернувшись в пушистое леопардовое одеяло. В зашторенное окно золотистыми лучами стучалось утреннее солнышко. А голова моя неразумная-безмозговая покоилась на коленях у Энтони. Он сидел, откинувшись на высокие подушки (разумеется, тоже в хищное пятнышко), подперев голову рукой, смотрел на меня. А пальцами другой – и это я прекрасно чувствовала, – нежно перебирал мои разметавшиеся кудряшки. Какой ужас! Непричесанная, со сна я обычно выгляжу как Горгона Медуза. Боже, как неудобно… (В смысле – неудобно морально, лежать-то вполне даже удобненько и комфортненько.) От стыда и смущения я должна была, наверно, сквозь землю провалиться. Но почему-то не проваливалась, не хотелось. Совсем и нисколько. Дыркина, ты безнравственная особа.

– Венера, звезда моя утренняя, можешь не притворяться. Ты уже не спишь.

– Сплю, – пробурчала я.

– Неужели? Тогда плохая из тебя звезда.

– А из тебя – подушка!

– Почему это? Не пуховая, конечно, но смирная.

– Угу, зато с будильником, – парировала я, потягиваясь и не торопясь вставать.

Похоже, Энтони тоже никуда не спешил. И так на меня смотрит, что я невольно натянула одеяло до самого носа, опасаясь, как бы мои щеки не засветились румянцем ярче солнышка.

– Спасибо за ночь, Венера, – сказал он.

Я насторожилась. Мягкий тон и искренность в голосе несказанно изумляли. Плюс очаровательно милая улыбка – глубине моего смущения не было предела.

– А разве этой ночью между нами что-то было? – осторожно уточнила я.

– Было.

Я обмерла от этого долгого многозначительного взгляда.

– Твои сны, Венера.

– Мои – что?

– Они прекрасны.

– Ты видел мои сны?

Я села, но тут же опомнилась и запахнулась в рубашку.

– Не буквально, конечно, не бойся. Только эмоции: но и это совсем не мало.

– Надо же, мне снилось что-то хорошее? Странно, а я помню только этот навязчивый кошмар про ведьминские костры…

– Костры? Ты их видела?

– Еще как! Которую ночь поджариваюсь под полной луной. Барбекю по-монастырски! Говорят, навязчивые сны – по дедушке Фрейду – это голос нашего подсознания. Так может, у меня с головой не все в порядке?

– Не беспокойся, все у тебя в норме. Просто ты видела мои сны. Наверно, твои способности телепата это позволяют.

– А, утешил, спасибо. Значит, я окей, а помешательство у тебя. Ну-ка признавайся, с какой это радости у тебя крыша едет?

И, требуя ответа, я набросилась на Энтони стремительной летучей мышью в одеяле. Повалив в подушки и едва не свалившись с кровати, я вырвала признание щекоткой:

– Да мне это проклятие по наследству досталось от прадедушки!

– Бедненький, – вздохнула я, отпуская его и отдавая обратно оторванную от воротника пуговицу. – И давно это с тобой?

– Четвертый год, доктор. Не вздыхай, я давно привык. Это тебе в новинку. А за всемогущество, по которому от зависти сохнет наш старый друг Альвис, ночные кошмары – пустяковая цена.

– Да? А что ж тогда, господин всемогущий, ночью тебе так паршиво было? Смотреть страшно – бледный, как утопленник, и дрожишь, как в лихорадке, а сам ледяной, как удав.

– А ты откуда знаешь? И кстати, почему ты здесь оказалась?

– Кот привел, – выпалила я. – Князь о тебе так беспокоится…

– А ты? – прищурился он.

– И я. Тоже. Немножко, – со скрипом пришлось признаться.

– Зря. Ночь была лунная? Тогда все ясно. В такие вампирские ночи любая нечисть немножко не в себе. Я не исключение. Венера, ты что предпочитаешь к завтраку – чай или кофе?

– Какао!

Но ни я, ни Энтони не двинулись с места. Он сидел на самом краю постели, обхватив колени руками. Рассматривал меня, как обложку книги, будто решая, стоит ли прочесть. Я тоже его изучала, в точно такой же позе – на противоположном углу кровати.

Зазвонил телефон. Тони не шелохнулся.

Включился автоответчик. Это оказался его отец. Старательно сдержанным голосом он сообщил, что позавчера две бабушки, Сандра и Линда, попали в автокатастрофу. Вдвоем они отправились за покупками, и на обратном пути в их такси врезался мусоровоз. Таксист не пострадал. А вот бабушкам не повезло – одна в реанимации, вторые сутки в критическом состоянии. Похороны другой состоятся сегодня.

Автоответчик пискнул и отключился.

В комнате ничего не изменилось. Только солнце за окном стало холодным. И старые часы в прихожей тикали нестерпимо громко.

Печаль всегда бродит вокруг нас. Она похожа на глубокое синее море, которое тебя медленно топит, когда ты устал и больше не можешь бороться…