Бродир неодобрительно цокнул языком.

— Бедный дядя Энунд! Как неуважительно ты относишься к предкам!

Халли размахивал ножом, отражая тянущиеся к нему цепкие руки.

— А как насчет уважения к нам, а?

— У нас нет выбора! Мы его народ. Мы должны повиноваться его воле.

Ауд яростно рубила направо и налево. Трещали кости, рвались лохмотья. Нож Халли запутался в каком-то саване. Он почувствовал, как его тянут прочь. Он принялся брыкаться и пинаться, но его уже ухватили за руки, кто-то вцепился ему в ногу и дернул. Он рухнул навзничь и почувствовал, как его волокут прочь; темные тени нависали над ним, от них веяло смертным холодом. В глотку впились ледяные пальцы; он задыхался, хватал воздух ртом, но вместо воздуха в горло вливалась могильная гниль…

Внезапно хватка разжалась, тени отступили. Халли увидел над собой звездное небо.

Он в ужасе задергался, перевернулся, вскочил на ноги. Ауд стояла рядом. Грудь у нее вздымалась, одежда была порвана, рука окровавлена, но она по-прежнему сжимала свой меч. А вокруг, торопливо шурша одеяниями и стуча костлявыми суставами, разбегались в разные стороны предки. Они отползали к краям утеса и неуклюже ныряли вниз. Блестели черепа, сверкали зубы; мертвецов становилось все меньше.

Наконец остался только Бродир, съежившийся на дальнем краю утеса. Но и он нервно переминался с ноги на ногу.

Халли с Ауд прижались друг к другу. Вершина утеса была ярко освещена луной.

Наконец доносящийся снизу шум умолк. Сделалось тихо.

И где-то вдалеке, за туманом, раздался страшный грохот, треск и стук разбрасываемых камней. Потом грохот утих. В это же время свет луны сверкнул и погас.

— Ну что, допрыгались? — сказал голос Бродира.

Мучительно тянулись мгновения. Халли с Ауд не говорили ни слова — да они, наверное, и не могли говорить. Через некоторое время сквозь тьму до них донеслись, сперва слабо, потом все громче и громче, чьи-то шаги. Шаги приближались, их сопровождало ритмичное звяканье кольчуги. Тяжелая поступь, кольчужный звон — громче, громче, пока наконец и утес, и туманы, и сами горы, что окружали долину, не отозвались эхом этим шагам. Все ближе, ближе… Шаги достигли подножия утеса.

Тишина.

В темноте слышалось нервное шарканье ног Бродира.

Бум! — удар по скале. Бум! — еще один. Бум! Кто-то карабкался наверх, хватаясь за камень с такой силой, что весь утес содрогался. Халли с Ауд сдвинулись теснее, обхватили друг друга за плечи. А луны все не было видно за облаками.

— Ну вот, — прошептал Бродир, — теперь вы точно допрыгались.

Бум! — у самого края скалы. Потом послышался звон доспеха, скрип кожи — и кто-то тяжелый вспрыгнул на край утеса.

В наступившей тишине луна выглянула в разрыв облаков, и вершина озарилась слабым светом.

В этом свете сделалась видна человеческая фигура.

Человек был великаном: намного выше Хорда, Арнкеля или любого другого из вершителей долины; и в плечах он был шире даже Грима-кузнеца. На голове у него был высокий шлем. Луна ярко озарила навершие шлема, но лицо великана осталось в тени, и разглядеть его не удавалось. На теле слабо поблескивала длинная кольчуга, рукава были обшиты стальными пластинами, на ногах ниже колен виднелись поножи. Широко расставленными ногами великан попирал вершину утеса; одной рукой он упирался в бок, вторая лежала на рукояти темного узкого меча.

От этой фигуры веяло силой, могучей, необузданной, — силой, которая вырывала скалы из земли, ломала деревья, сдерживала течение рек и заставляла врагов в ужасе убегать во тьму. Халли и Ауд стояли как громом пораженные; руки у них безвольно опустились. Сила, исходящая от этого великана, накрыла их, словно могучей волной.

На дядю Бродира она, похоже, тоже подействовала: он съежился у самого края утеса, как будто хотел сбежать, да не мог. Теперь он внезапно зашевелился.

— Ты что, не слышишь его? — прокаркал он. — Он говорит с тобой!

Халли покачал головой и слабым-слабым шепотом ответил:

— Я ничего не слышу…

— Он повелевает тебе склониться пред ним!

Халли снова покачал головой, но ответить ничего не смог. Ноги у него тряслись; ему отчаянно хотелось унять эту дрожь, согнуться, опуститься на колени…

— Он повелевает тебе…

Голос Ауд был слабым, но твердым:

— Знай, что мы — отпрыски Дома Свейна и Дома Арне, благородных и древних родов. Мы не склонимся перед безымянной тварью из кургана!

Говоря это, она прижала Халли к себе, и часть ее силы передалась ему. Он выпрямился.

Могучая фигура стояла неподвижно; слабый свет скользил по ее шлему.

— Халли Свейнссон, он говорит с тобой, а не с ней! — вмешался Бродир. — Почему ты не преклоняешь колени? Ты ведь знаешь его имя!

Халли хотел снова покачать головой, но у него не нашлось на это сил.

Свет угас; сделалось почти темно; во мраке был виден лишь слабый отблеск доспехов. Бродир сурово провозгласил:

— Ты знаешь его имя, Халли Свейнссон! Ты знаешь, кто он! Он — скалы и деревья, поля и потоки. Он — камни твоего чертога, доски той кровати, на которой ты спал. Он — твои кости и твоя кровь. Он — Основатель твоего Дома, он — Отец тебе и всем твоим родичам, и он не любит неповиновения!

До сих пор страх сковывал Халли. Но теперь мальчик внезапно ощутил гнев, придавший ему сил.

— Отчего он сам мне это не скажет? — тихо спросил он. — Я хочу видеть его лицо!

— Не смей сомневаться в нем! — пронзительно, отчаянно взвыл Бродир. — Он грозен и ужасен!

— Может быть, и так, — отвечал Халли. — Однако в одном ты точно ошибаешься. Мой отец — Арнкель. Он лежит в своей постели там, внизу. Эта тварь мне никак не родич.

Раздался лязг металла, звон кольчуги: безмолвная фигура подступила ближе.

— Арнкель?! — воскликнул Бродир. — Арнкель, который слаб и во всем повинуется женщине? Арнкель, который умирает, ни разу не поразив врага? Он не станет одним из нас, когда его принесут сюда, на гору!

Халли осклабился.

— Это говорит не мой дядя! Он любил своего брата!

И он гневно уставился во мрак.

— Что ты за тварь, что тебе приходится вещать устами мертвого человека? Говорю еще раз: покажи мне свое лицо!

Как только он это сказал, луна вырвалась из-за облаков и ярко осветила безмолвного великана. Халли с Ауд вскрикнули и отшатнулись.

Серебристый свет омывал фигуру. Доспехи сияли ослепительно и безжалостно: высокий шлем, украшенный замысловатым узором, кольчуга, переливающаяся, точно рыбья чешуя… Это было ослепительное, мучительно прекрасное зрелище — они и впрямь едва не ослепли.

Но под доспехами не было ничего, кроме гнили и тлена. Изнутри шлема скалился заплесневелый череп с выкрошившимися зубами и отвисшей челюстью. И под сверкающей кольчугой зияла пустота. Сквозь отверстия доспеха просвечивали ребра; ниже края кольчуги свисали драные лохмотья, а под ними — хрящи, узлы коленных чашечек, пожелтевшие берцовые кости… Серебряные поножи болтались на лишенных плоти голенях; ступни в полусгнивших сапогах являли собой россыпь мелких косточек.

— Великий Свейн — наш Основатель! — взвыл Бродир. — Мы все — его дети и обязаны следовать за ним после смерти!

Халли мотнул головой. Страх был совершенно забыт, его сменила молчаливая, ледяная ярость. Эта ярость родилась из горя и негодования: из-за смерти, которая ждала их с Ауд; из-за жалкого состояния, в каком пребывал дядя Бродир, вызванный из кургана вопреки его воле, и, что было самым горьким, из-за того, что все мечты о подвигах и героях, питавшие его с детства, окончательно рассыпались прахом. Все идеалы оказались такими же пустыми и фальшивыми, как эти сверкающие доспехи. Откуда они взялись? И к чему ведут? Ответ был один. Вот к этой безмолвной, безгласной, прогнившей твари, что стояла теперь на утесе, излучая гордыню и грубую мощь.

— Когда-то давно я мечтал стать героем и твоим спутником, — хрипло сказал Халли. — Увы, должен признаться, реальность меня разочаровала.

Бродир склонил голову, словно прислушиваясь к слабым звукам. Его рот открылся.