— Но ведь так было не всегда, — продолжал Халли. — Герои ходили туда, в горы. И первопоселенцы тоже, разумеется. Ведь откуда-то они пришли сюда, в долину? Откуда? Как они перебрались через горы? Каким было то место, откуда они пришли? Я об этом часто думаю. Они вошли в долину вблизи Дома Свейна — по крайней мере, так рассказывают у нас. У вас, наверное, говорят, что это было вблизи Дома Арне.

Ауд обернулась, и Халли почувствовал, что она пристально смотрит на него, хотя лицо ее сейчас было скрыто в тени.

— Нет, — медленно ответила она. — У нас, в Доме Арне, такого не говорят. А что, вблизи Дома Свейна есть дорога или что-то вроде того?

— Не знаю. Надо будет у Катлы спросить. — Халли вздохнул. — Если она вообще согласится со мной разговаривать после всего, что я натворил. Если кто-то из них согласится со мной разговаривать.

— Ну, ты ведь будешь не совсем один. Не забывай, я на зиму приеду к вам, чтобы избежать зимней трясучки. Папочка ведь не хочет, чтобы я померла до того, как он успеет благополучно выдать меня замуж…

Она замолчала, как будто задумалась о чем-то постороннем. И остановилась на месте — чуть ли не в первый раз за все время разговора.

— Я на самом деле не знаю, что я думаю насчет троввов, — начал Халли. — В них действительно не все верят. Хорд Хаконссон, например, не верит. Я слышал, как он сам говорил об этом Рагнару. Но что меня бесит — это то, что никто не смеет нарушить старые предписания. Никто не мешает наковать мечей и организовать поход… ты чего?

Ауд приближалась к нему из глубины сеновала, и глаза у нее сияли. Халли на всякий случай вжался поглубже в сено.

— Ты чего?

— Придумала!

Она широко улыбалась, так, будто Халли уже согласился на то, что она собиралась сказать. Это внушало тревогу, но в то же время мальчик почувствовал себя польщенным.

— Я придумала! Так и сделаем.

— Как именно — «так»? — осторожно осведомился он.

— Халли! — сказала она, присаживаясь рядом с ним. — Ты ведь хотел совершить что-нибудь достойное героев, верно? Ну так вот, ты можешь совершить настоящий подвиг, и я с тобой! Я говорю, что троввов нет и никогда не было, и ты тоже так думаешь, хотя тебе и неохота в этом признаваться. Так давай пойдем и посмотрим, а? Этой зимой, когда улягутся метели, мы пересечем границу. Проверим, много ли правды в этих историях. Мы минуем курганы и найдем дорогу, ведущую за горы. Ту, по которой пришли поселенцы.

Она взглянула на его лицо и рассмеялась.

— Ну как ты не понимаешь? Это же все решает! Тогда мы сможем забыть и про Дальние Болотищи, и про папочкины планы насчет свадьбы. Мы просто уйдем отсюда. От всех правил и ограничений и от влияния таких, как Хорд. Мы пересечем границу и оставим долину навсегда. Мы с тобой, ты и я. Ну, что ты на это скажешь?

Теперь в Доме Свейна был великолепный новый чертог, но каждую ночь троввы приходили и принюхивались у дверей. Это злило Свейна. Он принялся строить оборонительные стены вокруг всей усадьбы. Он подгонял своих людей, они выбивались из сил, но прошел год, а работа не была сделана и наполовину.

— Так не пойдет, — сказал Свейн. — Нужно раздобыть побольше рабочих рук.

Долиной к северу от реки владел герой Рюрик. Свейн счел, что у Рюрика более чем достаточно крепких людей. Свейн взял дубинку, веревку, отправился к реке и нырнул в нее. Он переплыл поток, отряхнулся, пошел к ближайшей усадьбе и постучал в дверь. Оттуда выглянули четверо мужчин.

— Мне нужны работники, чтобы строить стену, — сказал Свейн. — Вы мне подходите. Идите сюда, обсудим условия.

Крестьяне набросились на него, размахивая мечами, однако Свейн оглушил их ударом дубинки, связал, переплыл с ними реку и приставил их к работе.

Он добыл таким образом два десятка людей, и вскоре стены были готовы.

Прошло три дня. На утро третьего дня до Ульвара Арнессона дошел слух, что Хаконссоны прекратили поиски в его землях и возвращаются к себе в Дом. Их дозоры, что стерегли большую дорогу, ведущую через долину, также были сняты. Говорили, что Хорд Хаконссон возвращался домой мрачнее тучи, что не многие из его людей осмеливаются приближаться к нему и что в его присутствии разговаривают не иначе как шепотом.

Когда стемнело, люди из Дома Арне собрались в чертоге за вечерней трапезой. На дорогах и тропинках, ведущих к Дому, сделалось тихо, легли густые тени. Не было видно ни души. Внезапно в темном нутре старого сеновала послышался шорох. Кто-то выругался, хлопнул ладонью по конскому крупу. И из дверей сеновала выехал невысокий всадник в плаще с капюшоном, верхом на маленькой упитанной лошадке. Всадник долго смотрел на светящиеся окна, потом энергично тряхнул поводьями. Лошадка и ухом не повела — она все той же неторопливой трусцой пересекла дорогу и скрылась на тропке, ведущей в лес.

За время житья на сеновале Халли изрядно отъелся и окреп. Ауд каждый день приносила ему еду и воду для мытья; синяки и ссадины мало-помалу подживали. Ауд забрала и выбросила его старую одежду; теперь Халли был одет в серую саржевую тунику слуги, с полосой сливового цвета на рукаве, говорящей о том, что он принадлежит к Дому Арне. В нем было нелегко признать того оборванного беглеца, который явился сюда из земель Хакона.

Тем не менее вверх по долине он пробирался со всей должной осмотрительностью. Передвигался он в основном рано утром и поздно вечером, а время, когда на дороге было больше всего народу, пережидал где-нибудь в придорожном леске. В те ночи, когда на небе светила полная луна, он ехал не останавливаясь. Он старался избегать тех мест, где его лицо и фигура особенно запомнились, при необходимости пускался в объезд и припасы пополнял только в самых уединенных усадьбах. Осторожность принесла плоды. К своему собственному удивлению, Халли благополучно добрался до пустошей у подножия водопадов, и за все это время его не вымазали смолой, не обваляли в перьях, не попытались ни повесить, ни пристрелить, и вообще никто не обратил на него особого внимания.

Ни пешком, ни на кобылке, уведенной Ауд из загона, где держали старых, немало потрудившихся на своем веку лошадей, Халли не смог бы быстро преодолеть подъем по ущелью. На это ушло целых три дня. За это время навстречу мальчику попались несколько путников: трое торговцев шерстью из Дома Геста, ведущих караван навьюченных лошадей; гонец, торопящийся из Дома Рюрика в Дом Торда; и, наконец, у самых каменистых осыпей Отрога ему встретился молодой музыкант с арфой. Все они были достаточно любезны; никто не пытался напасть на него. Тем не менее Халли терзали тревожные воспоминания, особенно после того, как он миновал круглую полянку с кострищем посередине. Ночевать там он не решился — вместо этого остановился на ночь немного выше по ущелью, на узком каменном уступе, и лежал, слушая рев водопадов.

На рассвете он проснулся, обнаружил, что волосы и плащ у него сделались колючими от инея, взглянул на утесы на севере — и увидел над макушками самых высоких сосен ряд далеких курганов. Казалось, будто они нарочно выстроились и бросают ему вызов.

Предложение Ауд, хотя и из ряда вон выходящее, не встревожило его так, как могло бы встревожить прежде. На самом деле, когда прошло первоначальное изумление, Халли обнаружил, что возражений у него практически нет. Чем больше Ауд говорила об этом, тем разумнее казались ее предположения насчет троввов. Отчасти потому, что ее скептическое отношение к древним легендам напомнило ему о тех вопросах, которыми задавался он сам, отчасти потому, что лестные замечания Ауд помогли ему восстановить почти утраченную уверенность в себе. Отчасти потому, что она сидела так близко и глаза у нее сверкали в полумраке. Но прежде всего потому, что предложенная ею идея — конечно же, опасная и безрассудная — во многом заполнила ту головокружительную пустоту внутри, что образовалась в нем в результате всего пережитого. Ее решимость была заразительна, от совместного обсуждения планов кружилась голова. Мысль о том, чтобы исследовать запретные горы и, возможно, все-таки встретиться с троввами, заставляла его трепетать от предвкушения и чувствовать себя живым. А вот при мысли о возвращении домой он не испытывал ничего, кроме уныния.