Перед ним были курганы, на востоке — море, оставался единственный путь — на запад, вверх по долине. Преследователи тоже это знали. Они шли низом, отрезая ему путь, незнакомыми ему дорогами. Он только-только миновал пастушью тропу, вьющуюся через заросли папоротника, как первые псы из стаи выскочили на эту тропу и понеслись по его следу, скуля и капая слюной. И тут бы ему и конец пришел, не догадайся он засунуть свой оставшийся башмак как можно глубже в щель между двумя валунами и уйти вброд по ручью. Эта уловка его спасла. Пока псы суетились у щели, рыча и подвывая, он забирался все дальше в горы, идя везде, где это было можно, по дну ручьев, которые, точно жилы, тянулись к морю.

Однако близился вечер, а ему так и не удалось сбить их со следа. И теперь силы у Халли были на исходе.

Незадолго до того, как он добрался до леса, стая выбралась на вершину холма. По истошному лаю Халли понял, что они его увидели. Теперь его и лес не спасет…

Он скатился по склону под раскидистые кроны дубов на опушке леса и обнаружил, что земля под ногами впервые за все это время сделалась сухой и что справа возвышается деревянный столб, отмечающий границу Дома. Черты лица героя были скрыты толстым слоем зеленого мха, но часть туловища все еще была видна, и, подойдя поближе, Халли различил на трухлявом дереве полустертые следы фиолетовой краски.

Фиолетовой — значит, это земли Арне, и, значит…

Нет. Дом далеко отсюда. Ему нипочем не добраться туда.

Халли, не разбирая дороги, бросился в чащу леса. Он нырял под низко нависшие сучья, проламывался через густые заросли сухого побуревшего папоротника. Его ноги тонули в грудах опавшей листвы, проваливались в скрытые ямы, цеплялись за корни и колючие ветки. Он падал, вставал и мчался дальше, чтобы вскоре снова упасть. Усталость наваливалась все сильнее: он чувствовал, что скоро при очередном падении встать уже не сможет. Он ухватил какой-то сук и, опираясь на него, заковылял дальше, через заросли папоротника. На третьем шаге нога у него подвернулась. Он полетел вперед, вытянув руки, — и обнаружил, что земля круто уходит вниз. Он кубарем покатился по склону, ломая папоротник, взрывая землю, все дальше и дальше…

И внезапно, больно ушибившись, выкатился на ровную землю и засыпанную щебенкой лесную дорогу.

Все затихло. Халли больше никуда не летел.

Он остался лежать, как лежал — на спине, раскинув ноги, одно колено подогнуто, — глядя вверх, в сплетение ветвей над дорогой. Небо темнело, близилась ночь. Халли улыбнулся: он все-таки продержался целый день, не так уж и плохо! Но теперь он выдохся. Нет смысла оттягивать неизбежное. Пора заканчивать. Все.

Он закрыл глаза, прислушался…

Ну да. Вот они.

Халли не дал себе труда сдвинуться, или пошевелиться, или даже вслушаться как следует. Лишь когда источник звука приблизился вплотную, он понял, что это не рычание собак и не топот бегущих людей, а цокот копыт.

Халли чуть приподнял голову — из любопытства — и увидел одинокого всадника, едущего рысью в сгущающихся сумерках.

Узда была отделана фиолетовыми лентами.

Халли издал хриплый вскрик и поднял окровавленную руку.

Всадник завизжал, лошадь вздыбилась, ее копыта оставили вмятины в земле у самой головы Халли.

Визг всадника показался Халли чем-то знакомым. Он широко раскрыл глаза, уставился на хрупкую фигурку на фоне неба, и надежда сдавила ему горло.

— Ауд?

Голос у него сделался хриплым, неузнаваемым.

По листьям забарабанил дождь. Лошадь переступила с ноги на ногу. Собаки умолкли, но Халли знал, что скоро они будут здесь, скоро они найдут его…

Всадница мельком взглянула на него, потом отвернулась и тряхнула поводьями. Лошадь двинулась вперед, аккуратно переступив через ноги Халли.

— Ауд!!! Это я! Халли Свейнссон!!!

Он в отчаянии приподнялся на локте и попытался встать.

— Пожалуйста!!!

— Халли?!

Лошадь остановилась. Девочка внезапно рассмеялась коротким, отрывистым смехом, похожим на лисий лай.

— Великий Арне, в самом деле! Ты что тут делаешь?

Она говорила весело, но веселость эта была наигранной — скрывающей настороженность и недоумение.

Он медленно встал на ноги.

— Извини, что напугал тебя.

— Это лошадь напугалась, а не я. Я визжала, чтобы ее успокоить.

Волосы у нее были растрепанные и мокрые от дождя. Лицо выглядело бледнее, чем он помнил, хотя, наверное, дело было в освещении. Ауд напряженно сидела в седле, сжимая поводья. Халли видел, что она лихорадочно размышляет.

— Великий Арне, — сказала она вдруг, — ты ужасно выглядишь! Какой ты тощий!

— Ну да, я в последнее время почти ничего не ел…

В подлеске наверху что-то затрещало; он развернулся, вглядываясь в деревья.

— Послушай…

— Ты еще и не мылся, судя по запаху, — заметила девочка. — И довольно давно. Видел, как лошадь вскинулась, когда почуяла тебя? Последний раз такое было, когда мы наткнулись на дохлого медведя, но он и то так противно не вонял, хотя пролежал там никак не меньше недели. Он был весь распухший, и липкий, и облепленный мухами…

— Да-да. Ауд…

— Так что же ты тут делаешь, а, Халли?

Она говорила все с той же язвительной надменностью, какую он помнил по их первой встрече в саду.

Халли снова оглянулся. Времени терять нельзя, у него не было ни секунды. Однако он понимал, что торопить Ауд тоже нельзя. Они недостаточно хорошо знакомы, чтобы вот так прямо умолять о спасении: если она испугается или рассердится, то умчится прочь и бросит его здесь.

— Слушай, Ауд, мне трудно прямо сейчас все объяснить, но помнишь, ты предлагала мне приехать в гости? Ну вот, я… Можно, я воспользуюсь твоим приглашением? Прямо сейчас. Только сначала, наверное, надо…

Ауд внезапно задрала голову.

— Что это там такое?

Халли набрал побольше воздуха.

— Собаки. Свора. Они гонятся за мной.

— Кто за тобой гонится?

Он замялся.

— Ну… есть тут одни люди…

Ауд дочь Ульвара окинула его холодным взглядом, поправила капюшон, плотнее запахнула плащ: в лесу сделалось прохладно.

— Одни люди?

Прядь светлых волос выбилась из косы и упала ей на лицо. Девочка сдула ее в сторону и пристально посмотрела на Халли.

— А точнее?

Халли нервно переминался с ноги на ногу, то и дело оглядываясь назад.

— Ну, по правде говоря, это довольно личное дело, и я предпочел бы оставить это при себе, а не болтать об этом направо и налево; но, как бы то ни было, я был бы тебе крайне признателен, если бы ты была так любезна…

— Замечательно! — резко сказала Ауд. — Ну что ж, не буду тебя задерживать. Тебе небось предстоит еще немало часов бежать по лесу. Не мог бы ты направиться на восток, подальше от земель Арнессонов? Я не хочу здесь кровопролития. До свидания.

Лошадь снова двинулась вперед; на этот раз Халли метнулся и преградил ей путь.

— Это Хаконссоны! — выпалил он. — Они гонятся за мной всем Домом — ну, или почти всем Домом! Если они меня поймают, то повесят на самом высоком дереве! Ауд, помоги мне, я буду твоим вечным должником, клянусь!

Девочка вскинула брови; на губах у нее мелькнула усмешка.

— Надо сказать, я заинтригована! И что же ты натворил на этот раз, что они так злы на тебя?

В лесу, на вершине холма, раздался взрыв лая — визгливого, отрывистого: собаки почуяли жертву. Халли стиснул руки — он надеялся, что это выглядит достаточно мужественно, но при этом несколько умоляюще.

— Ауд, прошу тебя! Я тебе все расскажу, только не прямо сейчас…

Псы вырвались на склон и понеслись вниз, оскальзываясь, спотыкаясь, алчно клацая зубами. Ауд почесала подбородок.

— Ну…

Первые собаки уже продирались сквозь папоротник.

— Ладно, поехали! Садись!

Она протянула руку и вздернула его на круп лошади. Взмах поводьев — и лошадь галопом понеслась прочь, как раз когда первые из псов выскочили на дорогу.