Он взмахнул кочергой и выбил один из вертелов из руки Халли. Вертел описал дугу и застрял, дрожа, в туше быка.

Халли, побледнев, сделал шаг назад вдоль ямы и метнул второй вертел в Олава, точно копье. Олав отклонился вбок; вертел скользнул по его щеке и со звоном упал на пол. Олав выпрямился, ощупывая щеку.

— Ты смеешь нападать на сына Хакона в его же собственном чертоге?! Будь я здоров…

— Будь ты здоров, я бы все равно был ловчее и проворней тебя, потому что я — сын Свейна, который, кстати, как-то раз усадил твоего предка задом в терновый куст! Знаешь эту историю? Я только надеюсь, что Хакон носил рубашки подлиннее, чем у тебя!

Говоря это, Халли торопливо отступал назад через чертог, не обращая внимания на протесты больной ноги.

Олав, то ли от гнева, то ли от боли в щеке, тоже прибавил шаг.

— Ах ты, трус! Что, убегаешь?

— Это называется «применяться к обстоятельствам»!

Халли поравнялся со столом, заваленным объедками и грязной посудой. Он схватил кубок и швырнул его в Олава, тот уклонился. Тогда Халли метнул блюдо, а за ним — сальную кость от окорока. От блюда Олав увернулся, а вот кость угодила ему в голову, вызвав залп хриплой брани.

Олав шел вдоль стола, а Халли отступал, швыряя в своего врага все, что попадалось под руку. Кубки, яблоки, чаши, плевательницы, обглоданные куриные тушки, столовые ножи, какие-то круглые овощи, сваренные, но оставшиеся несъеденными, — все это летело в лицо Олаву. От некоторых снарядов тот уворачивался, другие отбивал, но все равно доставалось ему изрядно.

Закончил Халли горстью спелых слив.

— Эй, открой рот пошире! — крикнул он. — Я попробую закинуть туда хотя бы одну!

Он испытывал радостное возбуждение — впервые с тех пор, как вошел в комнату Олава. Ну да, он не сумел сделать то, зачем пришел, и, возможно, теперь все пропало. Но сражаться за свою жизнь — это совсем не то, что пытаться прикончить беспомощного врага, и Халли обнаружил, что это ему нравится куда больше. Особенно теперь, когда ушибленная нога почти совсем отошла.

Он посмотрел вдоль чертога: оставалось всего полпути до возвышения и арок. Однако Олав не отставал, а если позволить ему выйти отсюда, он разбудит остальных. Значит, надо его как-то остановить…

Олав, пошатываясь, бежал на него, вскинув кочергу.

Халли метнулся к очагу, рассчитывая найти там какие-нибудь металлические инструменты, но ничего не обнаружил. На лице у него сразу выступил пот, потому что толстые чурбаки, присыпанные землей, все еще тлели, и белый, как кость, пепел у него под ногами был горячим.

Олав стремительно приближался. Халли наковырял башмаком побольше пепла и осыпал им босые ноги Олава. Тот запрыгал на месте от боли.

Из углей торчало несколько непрогоревших палок. Халли выдернул ближайшую, длинную кривую корягу. На конце коряги тлел ослепительно белый уголек. Держа ее обеими руками, мальчик принялся размахивать ею из стороны в сторону так, что коряга свистела в воздухе. На миг Олав отступил, потом выругался и ринулся вперед, бешено взмахнув кочергой. Халли поднял палку, чтобы отразить удар; сила удара была такова, что у него клацнули зубы и подогнулись колени. Мальчик выронил палку и рухнул в раскаленный пепел, который облаком заклубился вокруг.

Лицо Олава было ужасным: жуткая, ухмыляющаяся маска смерти. Он подступил к Халли и снова поднял руки.

Халли хотел было отползти, но его ноги оказались зажаты между ногами противника. Он заметался в панике, извиваясь, точно угорь, и ударил Олава под колени в тот самый миг, как противник опустил свою кочергу. Олав потерял равновесие; кочерга ударилась о камни возле головы Халли с громким звоном, который эхом раскатился под крышей чертога. Олав упал в золу, рядом с Халли, но ближе к огню, где зола была очень горячей.

Еще мгновение — и оба снова вскочили на ноги, все белые от золы. Нога Халли снова подвела его: он не успел убежать, Олав протянул руку и ухватил его за горло.

Хватка у Олава была стальная. Глаза у Халли выпучились. Он попытался слабо сопротивляться.

— Надеюсь, ты не такой глупец, чтобы рассчитывать на пощаду? — вопросил Олав. Он поднял руку, башмаки Халли оторвались от пола, и мальчик повис в воздухе.

Халли хрипел и брыкался. Дышать он не мог. Его пальцы впились в запястье Олава. Тот хохотнул.

— Бесполезно, мой мальчик. Я, может, и болен, но тебя не отпущу. Мне доводилось душить людей и покрупнее тебя.

Халли внезапно прекратил отбиваться и повис совершенно неподвижно. Он медленно поднял руку и указал сперва на Олава, потом на пол, на очаг и опять на Олава. После паузы он повторил это снова.

Олав сощурился.

— Что такое? Я тебя не понимаю. Что ты хочешь сказать?

Халли, лицо у которого побагровело, все так же неторопливо и тщательно повторил свои жесты.

Олав покачал головой.

— Извини. Не понимаю.

На этот раз жесты сопровождались долгим загадочным бульканьем и непонятными движениями бровей.

Олав нахмурился.

— А, это все бесполезно! Не можешь сказать толком, так и не пытайся!

Халли многозначительно указал на пальцы, стискивающие ему горло. Олав закатил глаза и чуть ослабил хватку.

— Ну?

Слабый хрип:

— Ты горишь…

Олав уставился на Халли. Потом посмотрел вниз — и увидел длинные желтые языки пламени, лижущие подол его рубашки. Как раз когда он это увидел, пламя весело взметнулось и охватило всю его спину. Шерстяные нити одна за другой вспыхивали белым, потом чернели.

Олав шепотом взвыл от ужаса, отшвырнул Халли и запрыгал по чертогу, судорожно хлопая себя по бокам.

Халли, растирая горло, бросился в противоположную сторону, остановившись только затем, чтобы подхватить тлеющую палку. Он прохромал мимо возвышения и нырнул под галерею. Оглянувшись, он увидел мечущегося Олава — тонкую черную фигурку, окутанную пламенем. Олав наткнулся на висящий на стене гобелен, вцепился в него — он, должно быть, хотел укрыться чем-нибудь, чтобы сбить пламя, но вместо этого сухая ткань гобелена тоже воспламенилась, и желто-оранжевые языки побежали по стене.

Халли решил, что это недурная идея. Он ткнул своей палкой в ближайшую занавеску и стал смотреть, как ткань вспыхнула и загорелась.

Горящий гобелен внезапно рухнул со стены, накрыв собой Олава.

Над головой, на галерее, послышались крики и топот бегущих ног.

Халли представил себе, как Хорд и Рагнар несутся вниз по лестнице. После еле передвигающегося Олава оказаться лицом к лицу с ними ему не улыбалось. И Халли, прихрамывая, выскочил из чертога.

Коридор, которым он бежал, оказался длинным, темным, со множеством поворотов и несколькими дверьми, за которыми были помещения для слуг. Он смутно видел людей, свернувшихся на лавках, сонные лица… Еще немного — и все они проснутся. Халли ускорил темп, понуждая свое тело двигаться быстрее, высматривая путь, которым можно было бы выбраться из чертога Хакона.

На бегу тлеющая палка в его руках разгорелась и теперь полыхала не хуже факела. Чтобы отвлечь погоню, Халли поджигал на своем пути все, что мог: занавеску, корзину с бельем… Коридор у него за спиной заволокло дымом.

Наконец он увидел окно: высокое, узкое, закрытое ставнями. Халли распахнул створки, вскарабкался на подоконник и прищурился, вглядываясь во тьму. В лицо хлестнуло холодным дождем, отчего вспотевший лоб сразу зачесался.

В нескольких футах впереди и чуть внизу проступила широкая каменная полоса — вершина большой троввской стены, окружающей Дом. За ней ничего видно не было. А прямо под окном зиял черный провал; Халли подозревал, что там очень высоко, все ноги переломаешь.

Халли выглянул обратно в проход. Там слышались приближающиеся шаги и отдаленные крики. Где-то совсем далеко, за темным пространством чертога, ударили в набат.

Медлить было нельзя. Халли швырнул свою палку за спину, в коридор, отступил назад, насколько это можно было сделать на подоконнике, и, опираясь на здоровую ногу, прыгнул вперед, в темноту.