Ауд невежливо зевнула.

— У меня просто дух захватывает от ужаса. Ты прирожденный сказитель. И что же было дальше?

— Э-э… ну, все.

— Как? Это и есть вся история? Знаешь, есть такое слово: волки!

Халли фыркнул.

— Это же было на троввских пустошах!

Ауд закатила глаза.

— Вот ты когда там жил, ты волков видел?

— Ну да, видел издалека.

— А орлов?

— Видел.

— Так почему ты думаешь, что овцу убили троввы, когда есть более простое и очевидное объяснение? Зачем делать мир сложнее, чем он есть? — Ауд приметно оживилась. — Если у меня, например, зад зачесался, я же не думаю, будто это меня тровв укусил. Я найду какое-нибудь объяснение попроще. Ой, клянусь кровью Арне, это мой батюшка!

Из чертога доносился голос Ульвара Арнессона, подзывающего дочь.

— Пора ехать, а у меня вещи не собраны! Ладно, скоро встретимся, если повезет, — твоя матушка ведь пригласила меня зимовать у вас. Но если до тех пор будешь проезжать мимо Дома Арне, не стесняйся, заходи в гости! Пиво-то у нас точно лучше, чем тут у вас подают.

Она улыбнулась ему в последний раз, махнула рукой и исчезла за дверью. Растерянно моргающий Халли остался один в пустом коридоре.

Два дня тело Бродира лежало на плетеных носилках в центре чертога. Халли не ходил прощаться с дядей. Он уже видел его мертвым, это зрелище впечаталось ему в память.

На третье утро, когда над землей все еще висел туман, во дворе собралась погребальная процессия. Как и на любых похоронах, долгом Арнкеля было возглавить шествие на вершину горы. Теперь он стоял на крыльце чертога и возился с пряжками плаща. Стоявшие позади него Халли, Лейв и Гудню смотрели, как другие мужчины Дома выходят из своих хижин. Кто нес кирку, кто мотыгу, кто лопату. Грим-кузнец обходил людей, проверял лезвия орудий. Некоторые он уносил в кузню, чтобы наточить; из кузни доносился приглушенный скрежет точильного камня.

Посреди мощеного двора лежал на носилках Бродир, укутанный в погребальные пелены. На вторых носилках должны были нести главный камень для кургана.

Люди переговаривались шепотом, лиц было не видно под капюшонами, пар изо ртов клубился в воздухе. Все прятали руки в рукава курток и притоптывали башмаками, точно застоявшиеся лошади. Арнкель ждал. Вот со стороны бойни, куда накануне вечером отвели годовалого барашка, показалась мать Халли в сопровождении Эйольва и еще одного слуги. Они шли медленно. Каждый нес кусок мяса, завернутый в шкуру; свертки передали носильщикам, которые уложили мясо на носилки рядом с камнем.

Наконец из кузницы вышел Грим и вынес кусок кованого железа, не длиннее его предплечья. То был меч Бродира, который должен был помочь ему защищать долину. Меч положат ему на грудь, прежде чем завалить тело камнями. Арнкель сунул меч в свой мешок.

Люди из Дома Свейна молча смотрели из окон и дверей, как Арнкель и Грим взвалили на плечи первые носилки. И цепочка мужчин потянулась со двора к воротам, ведущим на гору. Они не тратили лишних слов: нужно было вырыть яму и возвести курган до наступления темноты. Работа предстояла нелегкая.

Вскоре после этого, умываясь и одеваясь, Халли забрасывал Катлу вопросами:

— А для чего мясо?

— Ну ты же знаешь! Подними руки. Мясо бросят на пустошь, чтобы получить разрешение троввов переступить границу, когда будут рыть яму. Давай-давай, не отлынивай: и там тоже вымой!

Халли равнодушно тер шею мочалкой.

— И что, троввы придут за мясом? Наши мужчины их увидят?

— Нет, конечно! Днем троввы никогда не выходят. Они дождутся темноты, мужчины к этому времени уже уйдут.

— А если не оставлять им мясо?

— Это даст троввам возможность тоже перейти Свейнову границу, и тогда нам всем конец!

— А интересно было бы посмотреть на тровва! — заметил Халли небрежным тоном.

Катла немедленно сделала множество оберегающих знаков и жестов.

— Немедленно ступай к колоде и прополощи рот водой и маслом!

Но Халли невозмутимо продолжал натягивать чулки.

— А что в этом такого плохого? Я мог бы пойти наверх, чтобы помочь с погребением, а потом остаться и подождать. Я не стану переходить границу, как тот мальчишка, про которого ты рассказывала, просто посмотрю из-за камней, как троввы придут за мясом.

Катла охнула и схватила его за запястье своей узловатой рукой.

— Это плохая мысль, Халли, и на то есть целых три причины! Во-первых, будет темно и ничего ты не увидишь. Во-вторых, стоит тебе хоть краем глаза увидеть их страшные когти, как у тебя глаза выпадут от ужаса и укатятся прочь. И в-третьих, такое неслыханное непослушание может разгневать наших благословенных предков и они тебя накажут!

— Катла, но ведь наши враги — троввы! Что мне могут сделать наши предки?

— Лучше не проверять! Предки суровы и не отличаются гибкостью мысли — может быть, оттого, что они мертвы.

— Что-то ты путаешься, няня. Нет, не надо мне домашних туфель. Дай мне башмаки.

Старушка пристально взглянула на него.

— Я надеюсь, ты перестал так переживать из-за дяди? Он теперь со Свейном. И осмелюсь сказать, что, хоть это и большое горе, кое в чем это даже и к лучшему. Я считаю, что Бродир только поощрял твои безрассудные выходки.

— Ну да, родители мне это не раз говорили. А где моя теплая куртка, Катла? Самая толстая?

— Вон, на крючке у двери. Халли, ты не забывай, родители тебя любят! Они тревожатся о твоей судьбе! И последнее, чего им хотелось бы, — это увидеть тебя на виселице.

Халли остановился.

— А что? Разве такое может быть?

— Ну да, до сих пор твое безрассудство приводило только к мелким проступкам, но если ты не исправишься, недалеко и до более серьезных!

Катла вздохнула, глаза ее затуманились от воспоминаний.

— Ты вот не помнишь Рорика из Слисовой Усадьбы. Начал он с того, что принялся таскать яйца из соседских курятников. Было ему всего четырнадцать, как и тебе. Но папаша мало его лупил, и сорванец совсем распоясался! — Она покачала головой. — И не успели мы оглянуться, как он подрался из-за дойной коровы и убил человека. Его повесили на летнем Собрании.

Халли уставился на нее.

— И все это в четырнадцать лет?

— Ну нет, к тому времени ему уже перевалило за тридцать. Но дурные привычки укореняются с малолетства, я так считаю.

Халли насупился.

— Спасибо за совет. Ладно, я пошел.

Когда он отворил дверь, Катла сказала ему вслед с некоторой тревогой:

— Халли, детка, надеюсь… надеюсь, ты не вздумал отправиться на гору? Ты ведь знаешь, в погребении могут участвовать только взрослые мужчины. А если ты решил посмотреть на троввов…

Он рассмеялся.

— Не тревожься обо мне. До свидания, няня!

И вышел, оставив няньку озадаченно хмуриться.

Он стащил на кухне каравай свежевыпеченного хлеба, целый круг козьего сыра и шмат сала, завернутого в тряпицу. Он добыл также две фляги, одну наполнил вином, вторую — водой из колодца. Все это он сложил в заплечный мешок. Потом бесшумно, точно волк, прокрался в отцовскую спальню.

На лавке в углу стоял сундук Арнкеля, почерневший от старости, обитый железными полосами. Халли еще в детстве частенько рылся в нем и отлично знал, что там хранится. В сундуке лежали отцовские инструменты: серп, садовый резак для стрижки изгородей, копытные ножи и овечьи ножницы. Некоторые из них выковал Грим, некоторые много лет передавались по наследству, от отца к сыну.

А на самом дне сундука хранился еще один нож, который использовали только на торжественных пирах да во время жертвоприношений. Нож был узкий, с длинной ручкой и очень острый.

Халли взял нож, закрыл сундук и вернулся в чертог.

Все было тихо. В этот печальный день большинство мужчин ушли на гору, а женщины работали в других местах. Позади возвышения на стене висели сокровища: доспехи и оружие Свейна. Халли окинул взглядом гниющие лук с колчаном, треснувший щит, помятый шлем на крюке. Шлем на миг привлек его внимание: исцарапанная маковка, оплечье и стрелка блестели на солнце, а вот прорези для глаз зияли черными холодными провалами.