Вайсберг остановился. Только что уверенный в себе, властный, внушительный, он вдруг как будто съежился и понурился — покорно и смиренно.

Дождь ослабел, но все еще падал на покатые крыши. В двух местах, где, по-видимому, забились трубы, бурлила вода. Но для Вайсберга это несчастное, неуютное место осталось тем, чем было всегда — святыней, к которой он пришел паломником.

Кэррик не спрашивал, почему его подопечный, мафиозо, остановился вдруг перед сборищем бетонных домишек, и отчего вдруг поникли его плечи. Оглядевшись, как и положено телохранителю, он увидел лишь две машины и Михаила, стоящего неподалеку у фонарного столба с сигаретой в зубах.

Святилище и пилигрим.

— Здесь они жили, — заговорил негромко Ройвен Вайсберг. — Родители, сестра и братья моей бабушки, их дяди и тети. Здесь жили местные евреи. Короткие, узкие улочки, грязь, никакого асфальта и крохотные деревянные домишки. Здесь были магазины и лавки. На соседних улицах жили поляки. Отец моей бабушки был часовщиком. Все шли к нему — и евреи, и христиане. Он мог починить любые часы. А потом началась война. Евреев согнали в синагогу и держали там, как скот. Нет, хуже, чем скот. Я не утомил тебя, Джонни?

— Нет, сэр.

— Спустя несколько месяцев их выгнали из синагоги. Мой прадед, наверно, прихватил с собой кое-какие инструменты. Ты видел синагогу, Джонни?

— Нет, сэр.

— Я тебе и не показывал. Не думал, что тебе будет интересно все то, что так важно для меня, то, что вошло в мою кровь. Улицу, на которой жила семья моей бабушки, сровняли с землей, но здесь есть другие, где христиане и евреи жили бок о бок, и те еще сохранились. Потом в тех домах, где жили евреи, поселились поляки. Они захватили их, украли. Соседи, те, кто приносил моему прадеду чинить часы, оскорбляли евреев, когда их вели колонной через город, забрасывали их грязью и камнями. Вот здесь это и происходило. Здесь, где теперь стоят бетонные дома. Немцы и украинцы погнали колонну через мост. Видишь мост, Джонни?

— Да, сэр. — Пролет старого, на стальных фермах моста виднелся между двумя зданиями.

— Ты еще увидишь, куда их гнали.

— Да, сэр.

— Я уже сказал, Джонни, у меня это в крови. То, что случилось здесь, а потом в лесу, оно в жилах, по которым бежит моя кровь. Ты понимаешь?

— Стараюсь, сэр.

Кэррик подумал, что человек перед ним — пленник прошлого, застывшего задолго до его рождения. Он как будто видел колонну людей — мужчин, женщин, детей, старых и молодых, бредущих по грязной дороге под присмотром охранников. Видел среди них молодую женщину с фотографии, с еще черными, как вороново крыло, а не белыми, как снег, волосами.

— Я хочу, чтобы вы знали, сэр… Мне кажется, я могу представить их, вашу бабушку и ее родных, под дулами винтовок. Могу представить, как в них швыряют камни. Могу, сэр.

И это было правдой.

Ройвен Вайсберг шагнул к нему, ухватил за волосы на затылке, провел ладонью по макушке. Ничего такого с другими — Михаилом или Иосифом Гольдманом — он не делал.

Кэррик не считал себя ни осой, ни мухой, запутавшейся в паутине.

Они повернули к машинам.

Длинная, недавно построенная набережная… здание таможни… современный, переброшенный через реку мост. На столбах — уныло повисшие, мокрые флаги.

Приехать сюда потребовал Дэвис.

— Разве не логично предположить, что все произойдет там, у моста, на пересечении границы? Они приехали в Хелм, значит, все будет здесь. А вы что думаете, мистер Лоусон?

Ответом была ленивая, насмешливая улыбка — полностью в духе чертова старика. Потом Лоусон пробормотал что-то насчет туалета и направился к кафе.

Таможенный пункт Дорохуск оседлал дорогу, идущую из Хелма, пересекающую Буг и продолжающуюся уже на территории Украины. Единственная другая дорога проходила километрах в пятидесяти к югу, через Устилух, где Буг поворачивал на восток. Именно здесь, в Дорохуске, оружие — если, конечно, речь шла именно об оружии, точнее о боеголовке, и если все это не было лишь плодом буйной фантазии Лоусона, — должно было перейти из рук в руки. И здесь-то они их и встретят. Стоя у открытой дверцы микроавтобуса, Люк Дэвис смотрел на нескончаемый поток машин, по большей части фур и грузовиков, движущийся в обе стороны по вытянувшейся вдоль набережной дороге. Если товар существует — а о его приближении можно будет догадаться по поведению «объекта» и агента, — то доставят его на каком-то транспорте, который неизбежно подвергнется проверке на таможне. Не исключено, что их вмешательство даже не потребуется. Мысль об этом немало забавляла Люка Дэвиса. Вместе с поляками здесь работали британцы — значит, уснуть никому не дадут, — а немцы оснастили пост надежным оборудованием.

Внимание Дэвиса привлекла медленно ползущая легковушка, смахивающая на четырехдверный «фиат»-купе, груженый тремя или даже четырьмя ящиками размером с холодильник. Край света, забытый Богом уголок. Город у него за спиной пропитался влагой, старый танк на постаменте выглядел памятником разрухе и тлену. Даже в Сараево жизнь текла веселее — там были заснеженные, искрящиеся под солнцем горы, только что открывшиеся бары и кафе. Даже в спорных городках и деревушках Боснии люди пытались собраться, выпрямиться после окончания боевых действий. Здесь же всем заправляли бедность и лишения, серость, уныние и проклятущий дождь.

Лоусон вернулся, жуя шоколадку, но Дэвису не предложил ни кусочка. Шринкс и Багси сидели в микроавтобусе.

— И что? Какое мудрое решение вы нам предложите?

Молчать он не собирался — черта с два!

— Если что-то и случится, то случится именно здесь.

— Таково ваше твердое убеждение?

— Да, мистер Лоусон. У меня, конечно, нет права отменять ваше распоряжение и отдавать свое — иначе так бы и сделал, — поэтому приходится планировать наши действия, исходя из предположения, что помощи от поляков не будет. Лично я все же посчитал бы полезным привлечь к операции Агенция Беспеченства Вэвнэнтчнего.

Втайне Люк похвалил себя за то, что сумел произнести полное название службы польской контрразведки, а не удовольствовался только аббревиатурой. Тем не менее Лоусон его успех не отметил и вообще никаких чувств не выразил.

— С помощью поляков мы могли бы держать под наблюдением гораздо большую территорию и получили бы серьезную огневую поддержку. Следуя вашему плану, мистер Лоусон, мы можем оказаться в ситуации, когда, упустив какое-то обстоятельство, потеряем цель. Не поймите меня неправильно, я вовсе не пытаюсь выдвинуться на первые роли и вмешаться в сферу вашей ответственности. Но и не говорите потом, что я вас не предупреждал.

— Вот что, молодой человек, упомяните об этом в рапорте. Уверен: ваши замечания будут рассмотрены самым внимательным образом.

Лоусон повернулся, скомкал обертку от шоколадки и, пройдя по устилавшим землю плотным ковром окуркам, пакетикам, пустым сигаретным пачкам и прочему мусору, положил ее в заполненную до краев мусорную урну. Дэвис увидел в этом жест, нарочитый и показушный. Собственная неспособность пробить броню бесстрастности злила и раздражала.

— И еще одно. Я слышал, что сказал Шринкс. О стокгольмском синдроме. Я разговаривал с ним. После всего пережитого ему придется пройти курс реабилитации, может быть, госпитализацию и определенно психологическую помощь. Человек получит сильнейшую травму. И все по вашей вине, мистер Лоусон. Из-за вас он оказался в руках уголовника-психопата. Я непременно сообщу об этом в рапорте.

— Да у вас, молодой человек, целая книга получается.

Он уже был готов ударить Лоусона и даже сжал кулаки, но вовремя остановился. Нет, нет, нельзя ломать карьеру из-за какого-то занудливого, напыщенного старика. С трудом сдерживая дыхание, Люк Дэвис отвернулся, чтобы не поддаться соблазну.

Лоусон наклонился к водительскому окошку — за рулем сидел Багси.

— Думаю, наш молодчик предварительную разведку провел, так что можно уезжать. Место абсолютно неподходящее, но было весело.