Кэррика не спросили, удобно ли ему это, нет ли у него своих планов, но ничего такого он и не ожидал. Джонни лишь понял, что благодаря удаче шагнул вверх по лестнице, и даже чувствовал что-то вроде гордости за оказанное доверие.

Он кивнул и повернулся. Виктор открыл ему дверь.

Встав у окна, Иосиф Гольдман отодвинул пальцем занавеску. Джонни Кэррик как раз сошел вниз по ступенькам.

— Ему можно доверять? — спросил он Виктора.

— Ты сказал, что стреляли два раза. Григорий тоже так говорит. Он не остановился, не думал и не колебался. Он действовал. Застыть, замереть на месте — нормальная реакция при покушении. Григорий так и сделал. Он — нет.

— И о чем это говорит?

Виктор усмехнулся, но не потому, что ему было смешно.

— Возможно, парню не хватает ума и воображения. Возможно, все дело в том, что он служил в армии в звании не старше капрала. С мозгами он был бы офицером. Доверять ему можно, но в определенных пределах.

Иосиф Гольдман смотрел на своего спасителя, который остановился на ступеньках. Огромный букет казался ярким пятном на фоне серого костюма. Постояв секунду-другую, Джонни Кэррик ступил на тротуар и быстро зашагал в сторону.

— Мне нравится то, что он не стремится узнать о нас что-то. Он как машина, робот: вопросов не задает, не подслушивает, там, где ему нечего делать, не появляется. Никаких сюрпризов. Да, парень определенно заслуживает ограниченного доверия.

Виктор мрачно усмехнулся.

— Если возьмешь Кэррика с собой, его увидит Ройвен. А у того завоевать доверие ох как нелегко! Не удивлюсь, если Ройвен посмотрит на парня да и отправит домой.

Тротуар опустел.

— Если бы ты был там и видел то же, что и я, то понял бы, почему я ему доверяю.

Женщина, с которой пришлось разделить письменный стол, с ним не разговаривала, но Люка Дэвиса уже ничто не удивляло.

В папке лежали распечатки. Он мог бы зацепить ее, подколоть, мол, и не знал до сегодняшнего дня, что у них здесь еще каменный век, но по нескольким брошенным в его сторону настороженным взглядам понял, что наткнется на прочную оборону. Кто бы мог подумать, что в этом здании еще есть такие углы, где люди пользуются бумагой. Он знал, что его вопросы только смутят ее, что она уйдет от прямого ответа, промямлит что-нибудь вроде того, что, мол, таковы предпочтения мистера Лоусона.

Вернувшись в отдел, Люк Дэвис вытерпел поток насмешек и издевок, посоветовал коллегам исчезнуть, посмеялся сам и, включив компьютер, скачал карты. Теперь они лежали перед ним на столе.

Скрепив распечатки скотчем, он получил огромную карту от Лондона на западе до Сарова на востоке. А ее линейка была под рукой.

Линии образовали выразительный узор, напоминающий паутинку на заиндевевшем окне. Он уже прочитал о Сарове, городе святого Серафима, канонизированного православной церковью в 1903 году, и об Арзамасе-16, закрытом городке, в котором были созданы «Джо-1», первая ядерная, и «Джо-4», первая термоядерная бомбы. Линии на карте пересекали пространство между Саровом и Лондоном, Саровом и Колчестером в Эссексе, соединяли восток Польши и Берлин. Другие линии шли к Персидскому заливу. Картина прояснялась, и с ней крепла озабоченность.

— А это что такое?

Словно испуганный кролик, он крутанулся на стуле и больно ударился коленом о край стола — черт, даже не услышал, как в комнату кто-то вошел.

— Линии показывают звонки, — ругая себя за рассеянность, объяснил Люк.

— Я вижу, что они показывают.

— Я только хотел помочь…

— Как может помочь то, что я и так знаю? Думаете, мы тут дети или идиоты? Пустая трата времени. А вот то, что нам дали зеленый свет, это отлично. Знаете, у нас здесь есть люди, которые только тем и заняты, что придумывают оперативные имена. Правда. Роются в этой чертовой греческой мифологии или военном мусоре. «Шок и трепет»! Директор сказал, что с фактами у меня негусто. Тут с ним не поспоришь. А еще он сказал, что если я прав, то надо искать…

Он выдержал театральную паузу.

— Иголку в стогу сена, — подсказал Люк. — Вот черт…

— Не выражайтесь, молодой человек, — укорил его старик и вдруг — что случалось, наверное, не чаще, чем полное солнечное затмение, — улыбнулся. — Да, таково название операции.

Лоусон потянулся через стол, практически оттолкнув Люка локтем, взял толстый маркер из корзины и небрежно написал на картонной папке одно-единственное слово — «СТОГ». Потом исполнил нечто, отдаленно напоминающее джигу, как будто теперь, с обретением кодового названия, все и начиналось по-настоящему.

— Найти иголку в стоге сена — дело нелегкое, да? — осторожно спросил Люк Дэвис.

— Да, нелегкое, если она там есть, — ответил Лоусон.

Они не разговаривали четыре часа. Яшкина это раздражало. Ему бы следовало сосредоточиться на дороге, но молчание пассажира, штурмана, действовало на нервы. Он ничего не говорил, когда они подъезжали к перекрестку, только показывал рукой — направо, налево или прямо. Чуть ли не каждый час он набирался сил, чтобы поставить вопрос ребром, и в конце концов сделал это у реки в Муроме, но ответа так и не получил.

Яшкин устал, проехав более трехсот километров по проселочным дорогам, и проголодался, так как не ел нормальной пищи, а только проглотил бутерброд из какого-то ларька в деревне. В обед он выпил всего один стакан кофе, и его мучила жажда. Олег Яшкин, майор 12-го Управления в отставке, понимал, что так или иначе вопрос поставлен, и отставному замполиту придется на него ответить.

Из темноты вынырнул дорожный знак — до Коломны двадцать километров. Пожалуй, лучше покончить со всем сейчас, а не откладывать на потом. День заканчивался — больше откладывать было нельзя, и уж кто-кто, а отставной замполит должен уметь решать такие проблемы.

— Я должен знать… Ты сожалеешь?

— Честно?

— Да. Ты сожалеешь о том, что мы сделали?

— Немного. Когда ты рассказывал об этой штуке, описывал ее, говорил, что она теплая, я подумал, а сработает ли она? Насколько она эффективна? Да, отчасти я сожалею о том, что мы за это взялись.

— Через полчаса мы будем в Коломне. Можешь сесть на поезд или автобус и вернуться домой. Подойдешь к забору, позовешь мою жену и скажешь, что ее муж — тупой, безмозглый идиот.

— А ты?

— Я поеду к Бугу один.

— Почему?

— Я могу передать тебе дословно все, что было сказано при моем увольнении. Могу рассказать все, что делал в конторе в последний день с точностью до минуты. Я помню каждый свой шаг от кабинета до машины — никто меня не поблагодарил. Могу рассказать, как практически умирал с голоду зимой потому, что мне не выплачивали пенсию. Обо всех пьяницах, наркоманах, больных, всех, кого приходилось возить в машине. Как приходилось бродить по рынку, отыскивая что-нибудь подешевле и продавая все, что только можно продать, даже что-то дорогое и ценное. Нет, я поеду к Бугу. Что бы ни случилось.

— Да пошел ты, Яшкин. Один ты не доберешься.

— Доберусь. И речку найду без тебя.

— Сомневаюсь, что найдешь даже Беларусь. Так и вижу, как ты колесишь по Украине, а может, и по нашей славной России. Нет, я не смог бы.

— Бывший замполит может говорить загадками, но бывший офицер службы безопасности не настолько образован, чтобы их разгадать. Что значит «не смог бы»?

— Не смог бы, чертов ты идиот, позволить тебе заблудиться. Без меня и моего знания карты ты пропадешь.

— Где же тогда сожаление?Куда ты его засунул?

Моленков ответил, но так тихо, что Яшкину пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать, что он говорит.

— Я не спрашиваю, сработает онаили нет, поскольку тогда чувство вины за то, что мы делаем, только усилится. Возможно, я подсознательно убеждаю себя, что онане сработает, что онавообще не представляет никакой опасности. Убеждаю себя, чтобы заглушить чувство вины. И я точно не собираюсь мстить за то, что с нами сделали. Дело в деньгах. Я мечтал о них, я тратил их в мечтах снова и снова. Стыдно ли мне? Нет. Я делаю это ради денег. Черт! Мы пропустили поворот направо.