— Возможно.

Она передала ему папку. Поднялась. Он поблагодарил ее, сдержанно, чинно, но она почувствовала неловкость, как будто и такое выражение благодарности было для него чем-то непривычным, незнакомым.

Ощутив прилив смелости, вынесший ее едва ли не на грань безрассудства, она спросила:

— Так что вы думаете? По-вашему, затевается что-то серьезное? Опасность действительно велика?

— Возможно.

— И как бы вы, мистер Лоусон, оценили ее по десятибалльной шкале?

Он посмотрел на нее пристально. В тусклом свете фонаря, пытающегося рассеять вечернюю хмарь, блеснули глубоко посаженные глаза. Он помолчал, обдумывая вопрос, и ей показалось, что эти странные глаза завораживают, гипнотизируют. Голос, когда он заговорил, прозвучал иначе — скрипуче, строже.

— Вас это не касается и в ближайшее время касаться не будет. Подготовились хорошо. Адекватно. По десятибалльной шкале? От одиннадцати до тринадцати. Доброй ночи.

Она снова прошла по мосту, дрожа от холода и ветра, думая о Джонатане Кэррике, агенте под прикрытием, и о том, что теперь его ожидает.

Вернувшись в кабинет, Кристофер Лоусон просмотрел полученные документы. Ситуация требовала неотложных действий, и он сделал то, что подсказала интуиция. На папке значился номер телефона, и он снял трубку. Ему ответили, что человека, за которым закреплен этот номер, сейчас нет. Можно ли позвонить ему домой? Можно. Голос в трубке прозвучал твердо, решительно, с шотландским акцентом. Лоусон вытащил из стопки соответствующую голосу фотографию и положил перед собой. Ключ, пожалуй, найден, а ключи ведь для того и существуют, чтобы открывать ими двери. Он всегда следовал за чутьем, потому что этому его учил Клипер Рид.

— Мне нужен список внештатников.

— Особые требования? — уточнила Люси.

— Даже не знаю. Общие навыки, сообразительный — посмотрите, кто у нас есть. Назначьте встречу в «Принце Альберте», в дальнем баре, через полчаса.

— Будет сделано.

Он поднялся из-за стола, подошел к сейфу, набрал цифровую комбинацию. На четырех полках стояли картонные коробки из-под обуви, забитые оборудованием, считавшимся стандартным набором времен «холодной» войны, тех времен, когда он только постигал премудрости профессии под руководством Клипера Рида: ручки-пистолеты, пузырьки с невидимыми чернилами, полые папье-маше, служившие контейнерами для микрофильмов, миниатюрные фотоаппараты «минокса» и прочие вещицы — осколки ушедшей жизни, ценимые теперь лишь очень немногими. Перебрав пузырьки с таблетками, на каждом из которых имелся соответствующий ярлычок, он взял один и закрыл сейф.

Почему-то снова вспомнилась та девушка на мосту. Офицер по связи. Удивительно. Милая и, как ни странно, толковая. А еще… Люси, никогда не повышавшая голос, сообщила из приемной, что агент будет ждать через двадцать восемь минут в дальнем баре «Принца Альберта».

В дверь позвонили. Человек, державший палец на кнопке, был фрилансером, сотрудничавшим с Секретной службой на непостоянной основе и получавшим пятьдесят фунтов за час плюс накладные расходы. Работа сваливалась нечасто и обычно бывала либо слишком обыденной, либо чересчур грязной, чтобы поручать ее штатному сотруднику. Немало таких агентов были готовы в любой момент принять звонок, явиться в назначенное место и, выполнив поручение, получить деньги, которых вполне хватало на сносное существование.

В ответ на звонок дверь открыла женщина в домашнем халате, державшая на руках плачущего ребенка.

— Да?

— Извините за беспокойство. Память — что решето. Мы с Саймоном договорились встретиться, но где именно я уже не помню. Он дома?

— Вы из его команды? Я про дартс…

Именно за быстроту реакции и способность мгновенно вписываться в любую ситуацию ему и платили пятьдесят фунтов в час — наличными, без всякой бумажной волокиты.

— Так и есть, в команде… пока они там с дротиков на копья не перешли.

— Саймон уже ушел. — Женщина прижала ребенка к груди. Плач прекратился. «Когда-то была ничего», — подумал агент.

— Вот видите, у меня уже из головы вылетело. Иногда собственную фамилию забываю. Где сегодня игра?

— В клубе на Боллз-Понд-роуд, по правой стороне, перед мини-маркетом. Перейдете на Эссекс-роуд, пройдете по Энглфилд-роуд, повернете налево, на Бовуар — только не пропустите — и увидите. У Саймона зеленый «гольф».

— Огромное спасибо. Вы очень мне помогли.

Агент улыбнулся на прощание. Ребенок снова заплакал.

Он еще раз посмотрел на фотографию, чтобы получше запомнить лицо. Дверь распахнулась, и изнутри ударила волна шума — музыка, громкие голоса, смех.

— Давай, Саймон, ты следующий! — крикнул кто-то. — Дабл-топ, десятка и пятерка, и мы победили.

— Твой стакан на столе, — добавил второй голос.

Саймон Роулингс, бывший сержант-десантник, а ныне телохранитель русского мафиозо и член команды по дартсу, бросил взгляд в сторону и, отыскав свой стакан среди других, полных и пустых, шагнул к линии перед ярко освещенной доской. Дротики лежали перед ним. За спиной толпились игроки — свои и чужие. Первый дротик попал именно туда, куда Саймон и целил — в десятку. Свои восторженно взвыли, противники испустили стон разочарования. Он приготовился бросать второй, и никто даже не обратил внимания на подошедшего к подносу незнакомца. Никто не заметил появившейся из кармана бутылочки спирта, содержимое которой мгновенно оказалось в стакане с «кока-колой».

Саймон Роулингс попал в десятку и восторженно вскинул руку. Теперь все его внимание сосредоточилось на секторе пять… Никто не увидел, как незнакомец выскользнул из бара, и не услышал, как закрылась дверь.

Вечер был тихий, как всегда. Кэррик сидел один в дежурной комнате. Виктор и Григорий ушли с Боссом и его женой. Домработница помыла посуду, прибралась и расставила тарелки в кухне, после чего поднялась на площадку у детской и устроилась в большом уютном кресле. Там ей предстояло провести весь вечер.

Тишина ему не нравилась. Тишина ведет к самоуспокоенности, а в такой работе самоуспокоенность почти наверняка смерть.

Джонни Кэррик уже прочитал газету и разгадал два кроссворда. Телевизор был выключен.

Жизнь его состояла из двух половинок, которые то складывались, то расходились, и он мог бы с полным правом сказать, что испытал на себе всю тяжесть обмана. Одна из этих половинок была его фактической биографией, другая — легендой. В тот вечер, сидя перед мониторами, он думал о настоящей своей жизни, о детстве.

В свидетельстве о рождении значились имя матери, Агнесс Кэррик, и адрес ее родителей, Дэвида и Мэгги Кэррик, школьных учителей. Та графа, где должно было стоять имя отца, пустовала. Свидетельство было подлинное, и в него при желании мог заглянуть каждый — бандит, частный детектив или русский мафиозо, — кто пожелал бы проверить его данные.

Мониторы показывали несколько картинок — переднее крыльцо, задний сад, заднюю подвальную дверь, лестничную площадку у детской. Из всех камер наблюдения поворачивалась только одна, та, что стояла над передним крыльцом. Если и была на свете работа скучнее, чем смотреть вечером на мониторы, то Кэррик о таковой пока еще не знал.

По указанному в свидетельстве о рождении адресу желающий мог бы обнаружить домик в деревне Кингстон, окна которого выходили на устье реки Спрей. Сюда приходил нереститься шотландский лосось, и с рекой же были связаны самые яркие детские воспоминания: весной на Кейрнгормском хребте таяли снега, и бурный поток, неся с собой громадные камни, устремлялся к серому Северному морю. Впечатляющее зрелище для мальчишки. В прочих отношениях жизнь приятными сюрпризами не баловала. Джонни узнал, что мать его в двадцать лет отправилась искать счастья в Лондон, завела там роман с женатым мужчиной и через какое-то время вернулась в родительский дом уже с ребенком. Потом она нашла работу на фабрике в Мосстодлохе. Мальчику пришлось нелегко. Бабушка и дедушка искали опору в церкви, куда ходили каждое воскресенье. Они и старались любить внука-бастарда, но любовь эта давалась им с трудом. Тогда же Джонни узнал библейское значение своего имени. Сохранилась в памяти и такая картина: старик сжимает его запястья и горячо шепчет в лицо: «Скорблю о тебе, брат мой Ионафан; ты был очень дорог для меня; любовь твоя была для меня превыше любви женской».Деда звали Дэвидом, и мальчишке казалось, что они и впрямь братья, и что старший постоянно присматривает за ним, не спускает с него глаз. Порой от такого неослабного внимания делалось душно; хотелось убежать на берег реки, сесть на камень и наблюдать за тюленями и выдрами, не чувствуя на себе тяжелого взгляда деда. Реальное детство стало частью легенды. Джонни окончил школу в городе Элджин. Ранним июньским утром он сел в автобус и уже через несколько часов переступил порог призывного пункта в Инвернессе, где попросил зачислить его в парашютно-десантный полк. К такому выбору юношу подтолкнул дед — Дэвид Кэррик ужасно боялся высоты.