Среди своих же нашли специалиста по компьютерному макетированию; тот воплотил в электронной форме дизайнерские идеи Оганяна; получился макет газеты, (чрезвычайно, кстати, выдающийся) — короче, за две недели на пустом месте, не потратив ни копейки денег, мы газету сделали. И принесли этому мычу Демьянычу — издавай, и плати нам деньги за работу, а мы уже пишем следующий номер на Э.

Конечно, ничего из всего этого не вышло.

— Да, конечно, это очень замечательно, да, конечно, всем заплатим, и будем издавать, вот со следующей же недели и начнем, — было сказано нам, после чего на следующей неделе происходило то же самое, и так длилось май, июнь, июль. Пока мы наконец, не отчаялись окончательно, обозвали Демьяныча — Динамычем, плюнули и растерли.

Одни, короче, от этой истории убытки: помимо трехмесячного пребывания в изнурительном ожидании (и денег, и плодов своего труда), я еще, напившись в ярости от очередной «на той неделе», очень плохой водки «Ферейн», разломал свой собственный принтер, и пять месяцев сидел без него в полной жопе, ибо за починку его в сервисном центре «Хьюлит-Паккард» просили 160 долларов США.

Да еще и позор: всех взбаламутили, везде нашумели, и даже «Выбор России» (куда позвонила Гузель с предложением) взялся писать статейки на экономические и политические темы (в так и несделанный номер на букву Э, например, они написали статьи Эйзенхауэр (его экономическая политика), Эфиопия (как там строили социализм), Эмиссия (как опиум для финансовой системы), и «Эхо Москвы» в лице самого Венедиктова птичку мою у себя принимало, историю себя рассказывало (опять же для номера на Э), и обещало даже такого хорошего дела ради давать бесплатную по их радио рекламу, — и все пошло прахом, а мы с Гузелью еще раз подтвердили уже твердо имеющуюся у нас в общественном мнении репутацию обещалкиных и пустобрехов.

Так вот: 1997, сентябрь.

II.

Но это еще было не все.

10 числа ноября 1997 птичка моя Гузель обитает у Авдея Тер-Оганяна, поскольку я, автор этих строк, получив в «Знамени», наконец, гонорар за свои в нем стихи в размере 540 тысяч рублей, устроил безобразный пьяный дебош, и она была вынуждена бежать. Тут Оганян с к нему пришедшим в гости Максом Белозором делают ей предложение — попытаться все-таки возродить пресловутую газету. И — добиться, чтобы она все-таки была такой, какую продают в ларьках «Союзпечати», чтобы за это те, кто в нее будут писать материалы, получали плату за свой талант и душевный жар.

12 ноября автор этих строк посещает Оганяна в поисках своей птички и проводит с ним всю ночь в обсуждении разных вопросов, в том числе и о газете «Сведения».

Широкая общественность, сообщает Оганян, продолжает теребить их с Максом относительно нея, ибо горько сожалеет, что дело заглохло. Оганян выдвигает следующие, согласованные с М.Белозора предложения.

1. Нужно «Сведения» все-таки делать, своими силами и на свой страх и риск, размножать их в количестве 100–150 экземпляров, разносить на продажу во всякие хитрые книжные магазины типа «Гилей» и «Ад Маргинем», а тем временем искать богачей, которых убеждать проинвестировать издание ее в должных масштабах.

2. Они с Максом берутся — бесплатно — всячески участвовать в изготовлении как минимум четырех номеров «Сведений», и еще — всячески подбивать своих многочисленных друзей участвовать делом и пером в изготовлении их.

3. Делать их при этом не в формате еженедельной газеты, что, не имея много денег, очень трудно, а — преобразовать в ежемесячный журнал, который будет толще и основательней.

— Что же, мог ответить я на это — конечно, я согласен.

И …

И, конечно, ничего из этого опять не вышло: то, се, пятое, десятое …

1998–1999

Проводившиеся Оганяном и Осмоловским для повышения культурного и образовательного уровня своих адептов из «Школы авангардизма».

Собирались по пятницам на квартире у одного из этих адептов — и помногу, человек по двадцать — и не пили водки, не то и не се, а действительно осуществляли что-то наподобие совершенно правильного учебного процесса: Оганян или — чаще — Осмоловский читали своим адептам самые что ни на есть такие, как в учебном заведении лекции — «история постмодернизма»; «карта современного московского авангардного искусства — кто есть в нем кто»; «в чем смысл жизни»; и т. д. Приводили философов, специалистов по всяким Делезам и Лаканам, те тоже такие вот лекции читали. А юноши и девушки — внимали, задавали вопросы, записывали эти лекции на магнитофон, а потом переводили их на бумагу при помощи компьютера.

Я на нескольких таких семинарах побывал — и был чрезвычайно всем этим удивлен. Я вспоминал себя в 19 лет — и представлял, что было бы, если бы меня и моих друзей собрали в количестве двадцати человек — вечером — юношей и девушек — и предложили послушать лекцию по философии. Послушать-то мы бы ее послушали — но потом пошли бы и купили бы портвейна, а в следующий раз — купили бы портвейна прямо на лекцию, а в еще один следующий — вместо лекции. А эти — слушают, записывают — по вечерам! на окраине Москвы! специально для этого сюда приезжая! — и за портвейном после прослушивания не бегут — чудеса!

Таковы оганяновские — впрочем, в данном случае в не меньшей степени и осмоловские — организаторские и педагогические таланты.

Ситуация к середине 1990-х и в родной стране изменяется в значительно худшую сторону, нежели она была, хотя бы, например, этих 1990-х в начале, ситуация становится совершенно упадочной и в контемпорари арт.

Происходит крах всего, а прежде всего — надежд.

Сбылось все, о чем и мечтать-то не мечталось в начале 1980-х, когда Тер-Оганян А.С. становился на скользкую дорожку авангардного искусства — оказалось, ничего в том хорошего.

Перечислим по-порядку.

1.

стал все-таки Оганян художником, и известным, и признанным, и авангардистом, и одним из самых радикальных (а радикальных в контемпорари арт почти синоним слова «лучших») — да дела этого контемпорари арт теперь даже хуже, чем во времена КПСС: тогда преследовали, но зато быть авангардистом было престижно, авангардистами интересовалась общественность, интересовался Запад, на подпольные квартирные выставки собирались толпы — дипломаты, иностранные корреспонденты, юноши и девушки, и все были уверены, что делают запрещенное, но важное и правильное дело, теперь — авангардистские сообщество рассыпалось: кто уехал, кто устал и без конца самоповторяется, уныло зарабатывая воспроизведением былых достижений на (и весьма бедненькую при этом) жизнь, кто, как Свен Гундлах, вообще демонстративно все бросил и начал просто зарабатывать на жизнь дизайном и т. п., и весь этот контемпорари арт просто никому абсолютно не интересен (на Западе — кончилась мода на рашен авангард, а структуры внутри России, которые должны бы поддерживать интерес к контемпорари арт — не созданы, потому что все надеялись на Америку, что там будет бум вечно).

И все в унынии и непонимании, что делать, и как быть.

2.

Стало можно ездить за любую границу, и даже не просто туристом, а как художник, на выставки со своими работами — оказалось, тоже ничего особенно в этом замечательного.

То есть — и зовут, бывает, и выставляться, и приглашают на всякие «семинары», (что означает пожить там месячишко-другой за счет какого-нибудь из западных фондов, но все это имеет форму благотворительной помощи представителям слаборазвитых стран — и-или демонстрации ученых медведей в цирке: гля-гля, дикий человек из страны, где Ельцин, мафия и Макашов — а знает слово «инсталляция»..